02-Всадники ниоткуда (Сборник) - Александр Абрамов

Все это только предисловие, ты же понимаешь. Не успел я кое-как успокоить парня, как сам запсиховал: вижу, летят стайкой вдоль дороги, этак бреющим полётом идут. Совсем диснеевские поросята, как сказал тогда наш радист из Мак-Мердо, и на огурцы не похожи. Тут и Митчелл их увидел. Слышу: замолк. Только дышит, как запыхавшийся.

„Начинается“, — подумал я, вспомнив, как эти „дирижабли“ шли на таран в нашем первом воздушном „бою“. Но на этот раз они даже не снизились, а просто пронеслись со скоростью звука, как розовые молнии в сиреневом небе.

— К городу пошли, — прошептал сзади Митчелл.

Я не ответил: кто их знает.

— Почему они нас не тронули?

— Не заинтересовались. Едут двое в автомобиле — мало ли таких. А я меченый.

Он не понял.

— Встречались, — пояснил я. — Вот они и запомнили.

— Не нравится мне все это, — сказал он и замолчал.

Так мы и ехали молча, пока из-за поворота не показался город. До него оставалось не больше мили, но я почему-то не узнал его: таким странным он мне показался в сиреневой дымке, как мираж в этих сыпучих жёлтых песках.

— Что за дьявольщина? — удивился я. — Может, у меня спидометр барахлит? До города по крайней мере десяток миль, а он уже виден.

— Посмотри вверх! — воскликнул Митчелл.

Над миражем города висели цепочкой розовые облака — не то медузы, не то зонтики. Может быть, тоже мираж?

— Не на месте город, — сказал я. — Не понимаю.

— Мы уже должны были проехать мотель старика Джонсона, — откликнулся Митчелл. — Ведь он в миле от города.

Я вспомнил морщинистое лицо хозяина мотеля и его зычный командирский голос: „В мире всё стало с ног на голову. Дон. Я уже начинаю верить в Бога“. Кажется, пора начать верить в Бога и мне. Я вижу удивительные и необъяснимые чудеса. Джонсон, обычно встречавший все проезжавшие мимо машины на каменной лесенке своего дома-гостиницы, бесследно исчез. Это уже само по себе было чудом: ни разу за все годы работы на авиабазе я не проезжал здесь, не узрев на ступеньках старого ангела с ключами от города. Ещё большим чудом было исчезновение его гостиницы. Мы не могли проехать её, а даже признаков строения у дороги не было видно.

Зато с каждой минутой становился виднее город. Сэнд-Сити в лиловой дымке перестал быть миражем.

— Город вроде как город, — сказал Митчелл, — а что-то не то. Может, с другой дороги въезжаем?

Но въезжали мы с обычной дороги. И видели те же рыжие дома у въезда, тот же плакат на столбах, с огромными буквами поперёк улицы: „Самые сочные бифштексы только в Сэнд-Сити“, ту же колонку с алюминиевой башенкой-счётчиком. Даже сам Фрич в белом халате, как всегда, стоял у разбитого молнией дуба с лучезарной улыбкой-вопросом: обслужить вас, сэр? Масло? Бензин?

14. ГОРОД ОБОРОТНЕЙ

Я остановил „корвет“ со скрежетом, знакомым всем владельцам окрестных бензоколонок.

— Привет, Фрич. Что случилось с городом?

Мне показалось, что Фрич не узнал меня. Без обычной своей услужливой расторопности он шагнул к нам, шагнул как-то неуверенно, словно человек, вошедший в ярко освещённую комнату из ночной темноты. Ещё более поразили меня его глаза: неподвижные, будто мёртвые, они смотрели не на нас, а сквозь нас. Он остановился, не дойдя до машины.

— Доброе утро, сэр, — произнёс он глухим, безразличным голосом.

Фамилии моей он не назвал.

— Что с городом?! — заревел я. — Крылья, что ли, у него появились?

— Не понимаю, сэр, — так же монотонно и безразлично ответил Фрич. — Что вам угодно, сэр?

Нет, это был не Фрич.

— Куда девался мотель старика Джонсона? — спросил я, еле сдерживаясь.

Он повторил без улыбки:

— Мотель старика Джонсона? Не знаю, сэр. — Он шагнул ближе и уже с улыбкой, но до того искусственной, что мне на миг стало страшно, прибавил: — Вас обслужить, сэр? Масло? Бензин?

— Ладно, — сказал я. — Разберёмся. Поехали, Митч.

Отъезжая от бензоколонки, я обернулся. Фрич по-прежнему стоял у дороги, провожая нас холодными, застывшими глазами покойника.

— Что это с ним? — спросил Митчелл. — С утра, что ли, набрался?

Но я знал, что Фрич не пьёт ничего, кроме пепси-колы. Не хмельное бродило в нём — нечеловеческое.

— Кукла, — пробормотал я, — заводная кукла. „Не знаю, сэр. Могу вас обслужить, сэр. Что вам угодно, сэр“.

Ты знаешь, что я не трус, Юри, но, честное слово, сердце сжалось от предчувствия чего-то недоброго. Слишком много непонятных случайностей, хуже, чем тогда в Антарктике. Признаться, даже хотелось повернуть назад, да в город другой дороги не было. Не на базу же возвращаться.

— Ты знаешь, где найти твоего хозяина? — спросил я у Митчелла.

— В клубе, наверно.

— Начнём с клуба, — вздохнул я. Хочешь не хочешь, а город рядом, тормозить незачем.

И я свернул на Эльдорадо-стрит, погнав машину вдоль аккуратных коттеджиков, одинаково жёлтых, как вылупившиеся цыплята. Пешеходов не было видно, здесь пешком не ходили, а ездили на „понтиаках“ и „бьюиках“, но „понтиаки“ и „бьюики“ уже отвезли хозяев на работу, а хозяйки ещё потягивались в постелях или завтракали в своих электрифицированных кухнях. Хозяин Митчелла завтракал в клубе, а клуб помещался в переулке, выходившем на главную улицу, или Стейт-стрит, — улицу Штата, как она здесь называлась. Мне было уже стыдно своих неосознанных страхов — синее небо, никаких розовых „облаков“ над головой, расплавленный солнцем асфальт, горячий ветер, гнавший по мостовой обрывки газет, в которых, наверное, говорилось о том, что розовые „облака“ — это просто выдумка психов нью-йоркцев, а Сэнд-Сити полностью застрахован от любого космического нашествия, — все это возвращало к реальности тихого сонного города, каким он и должен быть в это знойное утро.

Так, по крайней мере, мне казалось, потому что всё это была только иллюзия, Юри. В городе не было утра, и он совсем не дремал и не спал. Мы сразу увидели это, свернув на Стейт-стрит.

— Не рановато ли в клуб? — спросил я у Митчелла, все ещё по инерции мысли о сонном городе.

Он засмеялся, потому что в этот момент нас уже задержала толпа на перекрёстке. Но это была не утренняя толпа, и окружал нас не утренний город. Светило солнце, но электрические фонари на улице продолжали гореть, как будто вчерашний вечер ещё не кончился. Неоновые огни сверкали на витринах и вывесках. За стеклянными дверями кино гремели выстрелы: неустрашимый Джеймс Бонд осуществлял своё право на убийство. Щёлкали шары на зелёных столах бильярдных, грохотал поездом джаз в окнах ресторана „Селена“, и стучали сбитые кегли в настежь открытых дверях кегельбанов. А по тротуарам фланировали прохожие, именно фланировали, прогуливались, а не спешили на работу, потому что работа давно закончилась, и город жил не утренней, а вечерней, предночной жизнью. Будто вместе с электрическими фонарями на улице люди решили обмануть время.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});