Несбывшаяся любовь императора - Елена Арсеньева

Услышав такое впервые, Варя мигом возмутилась и воскликнула:

– Милый друг Петя, да зачем ты эту лямку на театре тянешь? Иди трудись хоть… – тут она запнулась, потому что не знала, кем бы он мог трудиться. – В режиссеры? Водевили писать? Так ведь и при этом с театром не расстанешься!

Петр так и покатился со смеху:

– Да ведь так человек устроен, Варенька, что ему непременно надобно на свою фортуну пожаловаться. Чудится, она услышит – и лицом повернется. Вот я мечтаю не о том, чтобы вовсе не играть, – я мечтаю о значительных и интересных ролях. Все мы мечтаем… Думаешь, какая-нибудь «выходная», ну, не знаю, наша Селиванова, или Клочкова, или Пахомычева, не мечтает, что в один прекрасный день как раз накануне спектакля заболеет премьерша и некому будет ее роль дать, и тогда отчаянный взор режиссера упадет на эту Селиванову, Клочкову или Пахомычеву, и ее спросят, не знает ли она роли… а она скажет, что знает от слова до слова, да так хорошо, что самому суфлеру может суфлировать, и ее быстренько переоденут в наряд главной героини, отправят на сцену, и она сыграет так блестяще, что зрители от восторга будут лезть через рампу и орать: «браво!» да «фора!»[23]. И с тех пор будет она все премьершины роли играть, и фортуна ей улыбнется. Да ты и сама небось, Варенька, иной раз на сцену глядя, думаешь небось, что сыграла бы куда лучше, жалеешь, что…

Он осекся. Варя смеялась – от души смеялась, даже слезы выступили на синих глазах:

– Петенька! Я не хочу играть! Я не хочу быть актрисой! Меня Бог от этой стези отвел!

Каратыгин присмотрелся. Опытный актер всегда отличит игру от правды… Ну просто потому, что в этой среде искренние слова и чувства не так уж часто встретишь.

Он вздохнул. Прелестная фигура, нежный, за душу берущий голос, улыбка, от которой дрожит сердце, синие глаза, сияние которых было бы видно даже из последнего ряда галерки… Ах, как жаль, что девушка бесталанна! А еще больше жаль, что она ненавидит сцену. С такой внешностью ну просто не могла бы испортить любую роль!

И вдруг – ну, бывают же такие вещие мгновения в жизни! – он вспомнил, как Варя сказала: «Меня Бог от этой стези отвел!»

И почему-то подумал: «Как отвел, так и привести может!»

* * *

Николай Дмитриевич Шумилов никогда не сомневался в том, что смертен. Все люди смертны! Именно на этом зиждилось его богатство – на смертности человеческой. О нет, он не был гробовщиком. Не был он также и лекарем-шарлатаном, загоняющим людей в могилу силою своего невежества, однако до последней минуты вселяющим в них призрачную надежду на исцеление. Просто-напросто он получил одно за другим два наследства подряд, что и стало основой его благополучия, преуспеяния и состояния. Первое наследство досталось ему от отца, промышленника, разработчика и собственника медных рудников, Шумилова-старшего, превеликого труженика. Таков же оказался его компаньон, Василий Петрович Полевой. Шумилов-отец взял в компаньоны еще и сына. Будь сын у Полевого, название их делового сообщества выглядело бы так: «Полевой и сын, Шумилов и сын». Однако сына Бог Полевому не дал, имелась у него одна только дочь – Наталья. Дмитрий Николаевич и Василий Петрович были людьми прозорливыми, понимали, что дело их будет шириться и процветать еще долгие годы, десятилетия, а глядишь, и до конца столетия доживет… Да и почему б ему не дожить, как, например, дело уральских Строгановых?! А коли так, было бы очень разумно капиталы и недвижимость в виде знаменитых копей и рудников объединить для потомства, чтобы они стали залогом богатства не только компаньонов, но и семьи. Поскольку у Полевого была дочь, а у Шумилова – сын, Василий Петрович смирился с тем, что потомки будут носить фамилию Шумиловых. Единственное, что выговорил он себе, когда компаньоны судили да рядили о грядущем, это непременное условие: пусть всякий старший сын в семье всегда зовется Василием – в память о Василии Полевом. Дмитрий Шумилов согласился. Не такое уж тяжелое условие, если взамен его любимый и единственный сын Николай станет одним из некоронованных королей горнорудной российской промышленности. Конечно, не вся власть будет ему принадлежать, как его тезке, государю императору Николаю Павловичу, однако Шумилов-старший знал: поставь перед ним некий искуситель большую власть или большие деньги – на выбор! – он выбрал бы деньги, потому что деньги и дают власть. Именно поэтому он с легкой душой ударил по рукам с другом и компаньоном, даже не подумав о том, что не только покупает, но и продает. Причем продает не какую-то малость, а жизнь и свободу своего единственного сына.

Впрочем, Шумилов-старший был совершенно убежден, что действует во благо: очень уж большим шалопаем произрастал его наследник, повелся шляться по театрам, буйно кутить, да все не со своими, петербургскими, какой-никакой мир повидавшими и с европейской манерой вести дела знакомыми негоциантами, а со старомосковской братией купеческой, которая одно знала и понимала: от пуза наесться, до одури напиться, а заключая сделки, предпочитала бить по рукам и заверять честным словом. Как будто в наше время можно чьему-то слову верить! Шумилов-старший даже своим собственным обещаниям мало веры давал – понятное дело, ежели они не были самым законным образом скреплены по закону бумагами и печатями, а также подписями свидетелей. Сколь слышал Шумилов, эта московская братия, наезжая в Северную столицу, словно бы задавалась целью всех споить до смерти. Театральное искусство они ценили весьма высоко, а это значило, что первым удовольствием им было не только ладоши отбивать на театре, но и премьера удостоить чести напоить в своей компании до бесчувствия, а премьерше сделать непристойное предложение. Впрочем, Шумилов не сомневался, что девки эти размалеванные ничего иного и не заслуживают. Однако в том, что сын его достоин лучшего, чем таскаться по актеркам, у него никакого сомнения не было. Именно поэтому он лишь ухмыльнулся снисходительно, когда узнал, что Николай в числе прочих своих собутыльников усердно спаивает знаменитого актера Александра Яковлева – бывшего москвича купеческого звания, однако разъярился, аки тигр бенгальский (Шумилов слыхал, что ни один зверь так не свирепствует, сколь оный), прознав, что отпрыск, на коего вся отцовская надежда, связался с какой-то актрисулькой… да и та не слишком высокого полета. Конечно, талия там, говорят, такая – двумя пальцами обхватишь, однако старший Шумилов проку в этом никакого не видел. Не станешь ведь всю жизнь женину талию мерить – лучше, пальцы растопырив, мерить пачку ассигнаций, которые ей определены в приданое.