Дочь палача и черный монах - Оливер Пётч

Sanctus Fridericus. Святой Фридерик…

Прочитав надпись, Симон едва не рассмеялся. Вероятно, никто из множества прихожан до сих пор не обратил внимания на ошибку. Святой этот был изображен в епископских одеяниях, митре и с посохом. Правую руку он, словно принимая под свою защиту, простер над крепостью, которая возвышалась на горе, покрытой лесами. Присмотревшись внимательнее, можно было разглядеть, что он касался крепости указательным пальцем.

Тем временем к фрескам подошли Куизль с дочерью. Симон показал на изображение святого Фридерика.

– Он сотни лет всех водил за нос! – выкрикнул он со смехом, так что некоторые из молившихся женщин укоризненно на него оглянулись. – Святой Фридерик! – добавил он шепотом, но все еще ухмыляясь. – Он просто использовал собственное имя! Вот это, я понимаю, богохульство!

– Но что же тот тамплиер хотел нам этим сказать? – спросила Магдалена и растерянно взглянула на фреску. – Может, он просто смеется над нами?

Куизль приблизился к изображению почти вплотную. Наконец он легонько тронул крепость рядом со святым. Там вырисовывалась бурая точка, размером не больше мушиного пятнышка.

– Вот, – сказал палач. – Это здесь.

Из недр своего плаща он вынул шлифованную линзу и поднес ее к пятнышку. Сквозь нее вдруг проявились два слова, написанные тонкими неровными мазками:

Castrum Guelphorum…

– Старый замок Вельфов, – прошептал Симон. – На вершине горы Шлоссберг над Пайтингом. Господи, от него же остались одни развалины… – Он вздохнул и потер уставшие глаза. – Боюсь, поиски затянутся дольше, чем мы ожидали вначале.

Снаружи, на церковном кладбище, стоял незнакомец в черных одеждах и расточал сладковатый фиалковый аромат. В дрожащих руках он сжимал каменную табличку, которая осталась лежать на снегу.

Возможно ли такое? Палач все еще разгуливал среди живых и, вероятно, обнаружил новый знак! Возможно, такова часть божьего промысла, что этот Куизль не задохнулся в саркофаге. Незнакомец счел подобный способ убийства наиболее подходящим тому, кто сам столько людей отправил на тот свет. Что ж, человек этот остался жив и нашел разгадку. Он, его дочь и этот всезнающий лекарь… Почему же им самим это не удалось? Разве не было в их рядах сведущего знатока? Они тоже прочли изречение на мраморной табличке в крипте, но до такого додуматься не смогли.

Уже который день они, как оборванные скитальцы, ютились в крестьянских сараях, лишь бы не вызывать подозрений. Они жили на одном только хлебе и собственной вере, они мерзли и молились, и единственное, что их поддерживало, это осознание, что они избранные. Избранники Господа. Deus lo vult…

Незнакомец выругался на латыни и следом прочел короткую молитву, испрашивая прощения у Творца за свое маленькое прегрешение. И попытался упорядочить мысли.

Собственно, все было предельно просто. Они и дальше, словно гончие, будут следовать по пятам за этими троими. Отыщут сокровище, и магистр даст им свое благословение. Они заслужили место в раю, хоть путь туда холоден и тернист.

Незнакомец перекрестился и улыбнулся, затем осторожно положил табличку обратно в снег и, спрятавшись за надгробной плитой, стал ждать, пока те трое выйдут из базилики.

Первоначальная радость Симона по поводу подсказки, обнаруженной в базилике Святого Михаила, в одночасье сменилась замешательством и гневом. Причина тому упрямо шагала рядом с ним. Они с Магдаленой молча шли по узкой тропинке в сторону Шонгау. Несколько раз дочь палача поскальзывалась, но когда Симон пытался ей помочь, она резко отталкивала его руку. Что с ней случилось? Ни слова одобрения о его находке, только это молчание.

Куизль распрощался с ними еще в Альтенштадте. Он с ворчанием скрылся в узком переулке и только бросил через плечо, что ему нужно уладить кое-что с кузнецом с Мельничной дороги. Рано утром он по распоряжению секретаря должен явиться на рыночную площадь, чтобы с отрядом горожан прочесать леса вокруг Шонгау и разыскать банду грабителей. Симон понимал, что по этой причине в ближайшие дни на Куизля рассчитывать не сможет. Кроме того, лекарь предполагал, что имелась еще одна причина, по которой Якоб расстался с ними уже в Альтенштадте. Палач хотел оставить их наедине; он наверняка чувствовал, что между Симоном и Магдаленой что-то не заладилось. Но он прогадал. С самого начала они с Магдаленой не обменялись ни словом. Когда перед ними уже показались ворота Шонгау, у Симона лопнуло терпение.

– Магдалена, да что с тобой случилось?

– Это со мной-то что случилось? – Она устремила на него дерзкий взгляд. – Спроси лучше, что с тобой случилось. Строишь глазки этой Бенедикте, а с меня и того хватит, что стряпаю да убираю. Но эта Бенедикта к тому же еще и знатная дама!

Симон закатил глаза.

– Магдалена, мы ведь об этом уже говорили. Между мной и Бенедиктой Коппмейер ничего нет, – заговорил он осторожно. – Она спасла мне жизнь, она удивительная женщина, но…

– Удивительная женщина! Ха! – Магдалена остановилась и сверкнула на него глазами. – Изысканно говорить, это она умеет, твоя удивительная женщина. Платье у нее красивое и дорогое, да вот только скрывается под ним не иначе как расфуфыренная городская потаскуха!

– Магдалена, я запрещаю тебе…

– Ничего ты мне не запретишь, бабник! – Магдалену было не остановить. – Думаешь, я не вижу, как ты за моей спиной с другими девками разгуливаешь? Но я ведь дочь палача, могу и потерпеть! Шлюха она, эта твоя Бенедикта, вот что я тебе скажу!

– Шлюха, значит? – У Симона иссякло терпение. В его голосе послышались ледяные нотки. – У этой… шлюхи воспитания и манер больше, чем ты за три жизни усвоишь. Она умеет себя вести, хорошо говорит на немецком, а не лопочет. Она даже французский знает! Она изысканная дама, а не какая-то там дочка палача!

В нос ему угодил кусок льда, и на какой-то миг у лекаря потемнело в глазах. Когда вернулась способность соображать, он почувствовал, что из носа по лицу растекается кровь. Симон зажал ноздри, но все равно капли то и дело падали на снег и образовывали замысловатый узор.

– Магдалена! – прокричал он гнусавым голосом, не отнимая руку от носа. – Подожди, я не это имел в виду!

Но девушка уже скрылась за главными воротами.

Ругаясь вполголоса, он зашагал в город, не забывая при этом следить, чтобы кровь не закапала дорогой сюртук. Ну почему Магдалена всегда такая вспыльчивая! Симон понимал, что наговорил глупостей. Как бы он хотел теперь попросить у нее прощения, взять за руку и сказать, что она единственная, кого он по-настоящему любит!.. Но Магдалена как сквозь землю провалилась.

– Магдалена! – выкрикивал Симон без устали и заглядывал в каждый проулок. – Вернись! Мне очень жаль!

Прохожие вопросительно на него поглядывали, но лекарь опустил голову и спешил дальше. Должна же она где-нибудь найтись! Свернув за угол, он едва не затоптал мелкую собачонку, которая с визгом унеслась прочь. Симон торопливо шагал мимо заснеженных повозок и обгонял укутанных горожан, беспокойный взгляд его скользил по прохожим. Снова началась метель, и люди стали похожи на призраки. Магдалены нигде не было видно. Лекарь повернул на Монетную улицу и услышал позади себя хорошо знакомый голос:

– Симон?

Он обернулся. Перед входом в церковь вознесения Девы Марии стояла Бенедикта и обеспокоенно смотрела на лекаря. Она, вероятно, как раз вышла из приходской церкви Шонгау.

– У вас кровь! – воскликнула она. – Что случилось?

– Ничего, – пробормотал Симон. – Я… упал, вот и все.

– Дайте-ка посмотреть.

Она подошла к нему, вынула кружевной платок и решительными движениями принялась стирать кровь с его лица. Прикосновения причиняли боль, и все же Симону они казались приятными.

– Лед перед воротами, – прошептал он гнусаво, пока она оттирала его нос. – Я и поскользнулся.

– Вам нужна горячая вода, чтобы промыть рану. Идемте.

Она, словно матушка, взяла его за рукав и повела за собой.

– Куда мы идем? – спросил Симон.

– В трактир Земера, где я остановилась, – ответила Бенедикта. – Там для вас наверняка найдется чашка горячей воды и кружка пряного вина. А потом можете рассказать мне, что вам удалось разузнать за это время.

Симон задумался на мгновение. Вообще-то он хотел еще поискать Магдалену. Да и отец его дома заждался. Этой проклятой лихорадкой заражалось все больше народу, и всех нужно было лечить. Но разве мог он отказаться от кружки пряного вина? Магдалена, скорее всего, уже добралась до Кожевенной улицы, сидела дома и дулась на лекаря. Возможно, будет лучше даже подождать некоторое время, пока злость ее поутихнет.

Тем более ему действительно было что рассказать. В последние дни произошло слишком много всего, и Симону просто необходим был кто-нибудь, кто его выслушает. В радостном предвкушении он последовал за Бенедиктой к трактиру Земера. Когда они вошли внутрь, распухший нос лекаря защекотал аромат свежеиспеченного пирога и подогретого вина.