Законы границы (СИ) - Серкас Хавьер

Тере вручила мне чулок и обрез, а я отдал ей «стар», при этом наши глаза на мгновение встретились, и я уловил в ее взгляде смесь восхищения и удивления, почувствовав себя неуязвимым. Сарко повторил план, и, когда оставалось несколько минут до двух часов дня, Гордо завел наш «Сеат», обогнул площадь и припарковался на противоположной стороне улицы, прямо возле входа в отделение банка. Сарко, Тере и я вышли из машины. Тере заняла позицию у дверей, сунув пистолет под футболку и прикрыв его перекинутой через плечо сумкой, а мы с Сарко, натянув на головы нейлоновые чулки, вошли в банк и направили обрезы на двух клиентов и трех служащих, оказавшихся в тот момент внутри. То, что произошло вслед за этим, оказалось намного легче, чем мы ожидали. Едва услышав наш приказ лечь на пол, клиенты и служащие банка моментально подчинились, чуть живые от страха. Затем говорил один только Сарко, и его голос звучал неожиданно медленно. Я продолжал держать под дулом обреза троих мужчин и двух женщин, потея и прилагая огромные усилия, чтобы не дрожать, а Сарко старался успокоить всех, говоря, что никто никому не причинит вреда и ни с кем не произойдет ничего плохого, если все будут делать то, что он велит. Потом Сарко спросил, кто директор, и приказал ему отдать все деньги, имевшиеся в отделении. Директор — мужчина лет шестидесяти, лысый и с двойным подбородком — тотчас повиновался, наполнил пластиковый пакет несколькими пачками банкнот и отдал его Сарко, не глядя ему в лицо, словно боялся рассмотреть внешность грабителя, искаженную нейлоновым чулком. Сарко даже не заглянул в пакет и, когда мы продвигались к выходу, поблагодарил всех за разумное поведение и посоветовал не двигаться с места, пока не пройдет десять минут с того момента, как мы покинем отделение банка.

На улице мы сняли с головы чулки и сели в машину. Гордо спокойно повел автомобиль по главному проспекту Паламоса, не проскакивая на красный свет ни на одном светофоре. Выехав из города, он свернул в сторону теннисного клуба, однако вскоре мы остановились на площадке, где было припарковано несколько машин, вышли из «Сеата» и вскрыли «Рено», на котором и продолжили дальнейший путь по шоссе. Когда мы удалялись от Паламоса, уже уверенные в том, что нас никто не преследовал, Сарко подсчитал нашу добычу. Большинство банкнот в пачках оказалось достоинством в сто и пятьсот песет, и общая сумма составила менее сорока тысяч. Сарко объявил эту цифру и замолчал, не скрывая разочарования. Тере и Гордо тоже были огорчены. Мне же был совершенно не важен размер нашей добычи: я был счастлив, что удалось реабилитироваться за свое трусливое поведение во время бегства от полиции после неудавшегося ограбления автозаправки, и пытался заразить их своим энтузиазмом.

Однако это было бесполезно. Сарко и остальные восприняли как провал наше первое ограбление банка, хотя оно и было успешным. Возможно, именно из-за такого восприятия эти деньги улетели из наших рук быстрее, чем обычно, будто мы презирали их еще больше, чем прежде. В любом случае, разогнавшись слишком сильно, уже невозможно остановиться, и с этого момента наша жизнь, и прежде безудержная и отчаянная, превратилась в настоящий водоворот. Мы продолжали добывать деньги обычным способом: вырывая сумки у прохожих, иногда — обчищая дома, но в то же время нас захватила идея о грандиозном ограблении, словно после него мы собирались покончить с безумием криминальной жизни, что на самом деле было не так. Мы вынашивали планы налетов на разные банки — пару из них нам пришлось отменить в самый последний момент, и только два оказались реализованы: одно из ограблений состоялось в отделении «Банко Аглантико» в Англесе, а второе — в «Банко Популар» в Бордильсе.

Я хорошо помню ограбление банка в Бордильсе и один из отмененных налетов. Ограбление в Бордильсе врезалось мне в память, потому что оно было последним, и долго после того события не было дня, чтобы я не вспоминал о нем. А не состоявшийся налет запомнился мне в связи с тем, что после его отмены у нас с Сарко произошел самый долгий за все лето разговор. Наверное, следовало бы даже сказать — единственный настоящий разговор. По крайней мере, это был единственный раз за лето, когда мы разговаривали с Сарко наедине, и единственный раз за все время, когда речь шла о Тере.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— В прошлый раз вы сказали, что ваши отношения с Тере не изменились после того, как вы переспали с ней на пляже в Монтго.

— Да. Я думал, что они изменятся, однако все осталось по-прежнему. Разумеется, никакого продолжения то, что между нами произошло, не имело. Мы не стали общаться больше, чем раньше, не сделались ближе друг другу, как заговорщики, хранящие общую тайну, и нам едва ли когда-либо доводилось оставаться наедине. Я бы даже сказал, что отношения между нами не только не улучшились, а ухудшились. Тере перестала даже кокетничать со мной, и если я, набравшись смелости, выходил на танцпол в «Руфусе» и начинал танцевать рядом с ней, как однажды в «Марокко», ее реакция на это всегда была очень холодной, и я сразу же ретировался, давая себе слово никогда больше не повторять подобных попыток. Я не знал, чем вызвана ее холодность, и не осмелился спросить ее об этом или напомнить о том, что произошло у меня с ней на пляже в Монтго. Конечно, во многом на атмосферу в нашей компании повлияли смерть Гилье и задержание Чино, Тио и Дракулы. К тому же у нас в руках теперь имелось оружие, с появлением которого все стало намного более серьезным, суровым и жестким, будто данное обстоятельство еще сильнее изолировало нас ото всех и сделало более одинокими, настороженными и взрослыми. Прежде мне ни разу не доводилось замечать, чтобы Тере жалела о произошедшем между нами в туалете игрового зала, однако после случая на пляже в Монтго у меня постоянно возникало ощущение, что она испытывала по этому поводу сожаление.

— Несмотря на это, вам не пришло в голову, что Тере переспала с вами лишь из желания отомстить Сарко за то, что он исчез в ту ночь с другой девушкой?

— Нет, я говорил вам об этом во время нашей прошлой беседы. Однако в то время я уже не считал Тере девушкой Сарко. Вернее, считал, что она не совсем девушка Сарко, а если между ними что-то и есть, то все равно она сама по себе. Они никогда не вели себя как пара: я ни разу не видел, чтобы они целовались, хотя мне доводилось замечать, как Сарко, особенно по ночам в «Руфусе», пытался поцеловать или погладить Тере, а она отталкивала его — иногда с раздражением, порой насмешливо или даже ласково. В общем, я не понимал, какие отношения их связывали, и не хотел выяснять это.

— Вы не знаете, был ли Сарко в курсе того, что произошло у вас с Тере в туалете зала игровых автоматов?

— Нет.

— Он не был в курсе или вы не знаете?

— Не знаю.

— А о том, что вы переспали с Тере на пляже в Монтго, ему стало известно?

— Да. Вот об этом Сарко узнал. Он сам мне сказал во время нашего разговора, через несколько недель после той ночи на пляже в Монтго. В тот день у нас не состоялся налет на банк. Дело происходило в Фигерасе или в одном из поселков в его окрестностях. Нам пришлось отказаться от нападения в самый последний момент: когда мы собирались войти в отделение банка, мимо проехал полицейский автомобиль, и нам ничего не оставалось, кроме как поскорее убраться. Мы долго гнали на полной скорости, боясь, что полиция заметила нас и пустится за нами в погоню. Успокоились мы, когда наша машина ехала — под лучами уже невысоко стоявшего солнца — по горному шоссе, петлявшему между склонов, изрезанных на участки невысокими каменными стенами, с разбросанными повсюду соснами, оливковыми деревьями и зарослями кустарников. Вскоре мы оказались в Кадакесе, с теснившимися у моря белыми домиками. Там мы бродили по улицам, заходя в бары, чтобы выпить пива. Когда покидали один из них, на глаза мне попался новенький «Мехари». Получив одобрение от приятелей, я вскрыл его и уселся за руль, Сарко устроился рядом, а Гордо и Тере разместились на заднем сиденье. Потом мы выехали из Кадакеса, и я повел машину по шоссе, чтобы покататься в свое удовольствие.