По Восточному Саяну - Григорий Федосеев

Люди уже встали. Алексей суетился у костра, готовя рыбные пироги, а из оставшегося сдобного теста пек пышки.

– Баня готова, можно мыться, – раздался голос Павла Назаровича. Старик стоял у костра уже с бельем. Через несколько минут к нему присоединился и я. Мы спустились к реке.

На берегу шла стирка: одни намыливали, другие кипятили, полоскали и развешивали белье, одевая каменистый берег в цветной наряд. Тут же рядом, несколько выше, стояла окутанная паром баня. Небольшого размера, она вмещала ванну, парную и, как ни странно, весила всего шестнадцать килограммов.

Многие любители бани, конечно, не поверят тому, что в нашей походной бане можно прекрасно париться. Мы не намерены оспаривать первенство у прославленной сибирской бани, но тем не менее не хотим снижать достоинства нашей походной. Чтобы не быть голословным, предоставляю слово Павлу Назаровичу, сибиряку, не признающему никакой иной бани, кроме как «по-черному», в которой, по его мнению, человек «может выгнать из себя любую хворобу».

Наша баня – это обыкновенная палатка, только ставили мы ее на всю высоту. Раздевались у реки. Павел Назарович все время недоверчиво посматривал на баню, затем снял веник, висевший на колышке, припасенный любителями еще на Можарских озерах, и несмело вошел внутрь. За ним и я.

Баня стояла на песке. Внутри, с левой стороны, вдоль борта палатки была вырыта яма глубиною полметра и длиною полтора метра, покрытая брезентом и налитая водою, – это ванна. Справа, также вдоль борта палатки, сделан помост высотою полметра, – это полок для парящихся; а между ванной и полком горой сложен булыжник, – это каменка. Прежде чем ставить палатку, булыжник обкладывают дровами и жгут их до тех пор, пока камни не накалятся.

Старик ощупал полок, облил веник кипятком и смело плеснул на камни. Будто вздрогнула каменка, и вырвавшийся пар влажным жаром заполнил баню. Старик продолжал плескать. Шипели раскаленные камни, лопались, трещали. Все жарче и жарче становилось в бане. Я не выдержал и присел на пол, а старик, окутанный плотным паром, тихо покряхтывал, выражая свое удовольствие. Терпеть дольше не было сил. Я отстегнул вход палатки и выскочил наружу. Павел Назарович лег на полок и стал немилосердно хлестать себя веником.

– Кто там есть живой, поддайте пару! – вдруг закричал он ослабевшим голосом.

Курсинов, находившийся поблизости, пролез к ванне и, зачерпнув котелок воды, плеснул на камни. Старик заохал, застонал; удары веника стали доноситься слабее, реже и скоро совсем стихли. В наступившей тишине мы слышали, как он свалился в ванну, а затем стал приподнимать боковой борт палатки. Вначале там появились ноги, но кверху пятками, а потом показался весь Павел Назарович. Он был до неузнаваемости красный и обессилевший. Усевшись на песок, старик тихо проговорил:

– Что же это такое, братцы? Отродясь не бывало… ориентировку потерял, еле выполз.

Мы приоткрыли палатку, остудили баню и усадили совсем ослабевшего Зудова в ванну.

– Век прожил в тайге и все маялся без бани, – еще не придя в себя, говорил Павел Назарович, – а оно – куда с добром – можно купаться в палатке. Живой вернусь домой, непременно устрою такое заведение. Уж и потешу я наших стариков… Ведь без примера, ей-богу, не поверят!

После бани все посвежели, принарядились, и лагерь принял праздничный вид.

По случаю Первого мая завтрак состоялся несколько позже и был необычным по содержанию. Нам приятно было устроить себе отдых в этот знаменательный день.

* * *

Днепровский упорно настаивал на розысках задавленного собаками медведя.

– Не пропадать же салу, в хозяйстве пригодится, – повторял он свой довод.

Я дал согласие сопровождать его.

На лодке мы спустились до порога и берегом пошли к старой стоянке. Там по-прежнему торчали колья от палаток и у огнища виднелись концы обугленных дров. Вот это на много лет сохранится, и попавший в эти места человек узнает о пребывании экспедиции.

– Куда идти? – невольно вырвалось у меня.

Собаки тоже вопросительно посмотрели на нас, еще не понимая, почему их держат на сворах и чего от них хотят. Не зная способности лаек, посторонний человек наверняка сказал бы, что наше предприятие кончится неудачей. Ведь какое бы направление мы ни взяли, Левка и Черня пойдут за нами. Но как же заставить их вести к медведю, когда нам неизвестно, каким путем собаки возвращались вчера в лагерь?

Когда Черне и Левке не удается с первого наскока задержать зверя, они обычно гоняют его до тех пор, пока добьются своего или сами выбьются из сил. Иногда зверь проявляет удивительное упорство и уводит собак очень далеко, путая свой след по гарям, чаще, однообразным белогорьям. Но как бы далеко ни зашли собаки, они не собьются с пути, возвращаясь на табор, – это одна из самых замечательных способностей лайки. Она никогда не ходит напрямик, а возвращается своим следом, повторяя в обратном направлении весь путь.

Точно определить, откуда вчера вернулись Черня и Левка к стоянке, можно было только по следам, которые около реки исчезли вместе со снегом. Но мы знали, что в данном случае собаки оставались верными своей привычке и возвращались «пятным» (обратным) следом. Чтобы убедиться в правильности наших предположений, мы прибегли к испытанному способу. Днепровский с Левкой направился к трупу Чалки и далее на увал, придерживаясь того пути, каким собаки гнали медведя, а я остался на месте, чтобы понаблюдать за поведением Черни. Если мы ошибаемся, то Черня равнодушно отнесется к уходу Левки. Только Прокопий и Левка отошли, как Черня вдруг забеспокоился, стал нервно переставлять ноги и, не отрывая глаз, следил за ними. Его возмущение росло тем больше, чем дальше они уходили. Он рассуждал по-своему, по-собачьи: «Левку повели кормить, а разве я меньше его голоден?» Обиженный несправедливостью, пес тянул меня вперед, визжал, выражая свое негодование. В Черне проснулась звериная жадность и собачья ревность. Это нам и нужно было. Я догнал Прокопия, и Черня, натягивая поводок, уже сам шел вперед. Стоило только ему опередить Левку, как ревность прошла. Он шел уверенно, повеселев, не переставая помахивать хвостом.

Черня был старше Левки на два года. Они были братьями по матери. Первый, несмотря на свой сравнительно небольшой возраст, имел большой опыт и не зря считался хорошей зверовой собакой. Левка же уступал не только в возрасте и сноровке, но и в характере. Черня был ласковый и в работе темпераментный, тогда как Левка отличался нахальством и грубостью, но работал по зверю азартно; был бесстрашен в схватке с медведем, за что ему многое прощалось. В критическую минуту, когда нужно было прибегнуть к помощи собаки, мы имели дело с Черней. С ним было легко «договориться», он быстрее, чем Левка, понимал, чего от него требуют.