Польский вопрос - Анатолий Спесивцев

Переговоры о сдаче городов окружившим их казакам шли тяжелей, чем предполагалось, и несравненно медленнее желаний попаданца. Он походил день по городу — в этом веке его без напряга можно было обойти или посетить в нём все потенциально туристические места. Однако даже выстроенный Ярославом Мудрым — на редкость, кстати, неприятной личностью — собор святой Софии его не впечатлил. Он показался попаданцу куда менее эффектным, чем в двадцать первом веке. Разве что куда более заметные развалины Десятинной церкви порадовали. Глядя на ЭТИ развалины, вполне можно было представить, как должно выглядеть здание в целом.

Возможно, скепсис навеянный городом семнадцатого века у Аркадия происходил не столько от его малой величины и затрапезного вида, сколько от состояния собственной нервной системы. Хреново ему было, появились боли в сердце, всё вокруг выглядело серым и неярким даже под жарким июльским солнцем. Вечером за ужином Хмельницкий заметил смурной вид попаданца и, поговорив с ним несколько минут, послал его. Качественно послал, аж на восемь дней. К одной весёлой шляхтянке нетяжёлого поведения. Оказывается, Аркадий и не заметил, что привлёк внимание нескольких представительниц прекрасного пола.

Вот к одной из заметивших молодого (попаданец по-прежнему, несмотря на пробившуюся в бороде и шевелюре седину, выглядел лет на десять моложе своих здешних ровесников), рослого и широкоплечего, а главное — ужжжасно таинственного атамана (главного оружейничего называть атаманом могла только прекрасная и легкомысленная особа, хотя по влиянию в казацком обществе Аркадий превосходил большинство его членов). Естественно, знакомые атаманы были расспрошены о человеке, сгубившем своим разоблачением (кто б мог подумать!) самого Могилу. Рассказы были разными, версий о подвигах и похождениях Москаля-чародея ходило много, но для нетренированных Голливудом умов они были одинаково завлекательными.

Аркадий завис у прекрасной Марии больше чем на неделю. Ни единого часа за это время он не был трезв, но и ни разу не допивался до отключки. Кто б ему позволил тупо нажираться? От него требовалось совсем другое. И не только постельные подвиги. Уже в начале знакомства он рассказал, с красочными подробностями, несколько романтичных историй, и пригожая панна стала требовать всё новых и новых рассказов о прекрасной любви. Попаданец вспоминал виденные фильмы и прочитанные книги и вываливал на неё запрашиваемое. Благо и фильмов видел много, и книг читал немало. А Мария даже с "Ромео и Джульеттой" или "Отелло" знакома не была. Если бы не регулярно частые отвлечения на амур-тужур, охрип бы.

К концу пребывания в поместье прекрасной панны Аркадий подустал, заметно сбросил вес (это при обильном питании!) и начал скучать. По делам мужским и важным, по друзьям верным… сколько можно барахтаться в постели (впрочем, не только в постели, читанная в своё время камасутра помогла разнообразить времяпровождение), пить и жрать да болтать о пустяках? Мировые проблемы Марию не интересовали в принципе. А попаданцу глубоко по сараю были её ссоры с соседками. Любовь в их общении не предусматривалась.

Поэтому посланца из Киева, привёзшего известие, что вернулись послы, казаки-евреи, ездившие на переговоры с еврейскими общинами Стамбула, и начали в Киев свозить авторитетных раввинов из сдавшихся казакам местечек, Аркадий встретил с облегчением и радостью. Распрощался с гостеприимной панной и снабжённый питанием на дорогу (от выпивки решительно отказался) он поскакал с гонцом и десятком казаков его сопровождавших в "Мать городов Русских". Началось великое выселение евреев с русских земель, принадлежавших ранее Польше, операция задуманная именно попаданцем. Доверить её воплощение кому-либо он не считал возможным.

"Забавно, город с безусловно мужским именем, воинственным, воинским, почему-то назван матерью, а не отцом. Интересно, забыл уже, кто же первым ляпнул эту глупость? Татищев, Карамзин или ещё кто раньше них? Теперь уже и не узнаешь, залезть в сеть и посмотреть нужную информацию… увы, не суждено".

Переговорная

Киев, июль 1638 года от Р. Х.

Ответ из Царьграда от представителей еврейских общин донские иудеи привезли положительный. Как и ожидалось. Вопреки разразившейся в стране гражданской войне, большим потерям от казацкого грабежа и пожара после него, положение евреев в столице существенно упрочилось. Они, сразу от двух претендентов на трон, получили разрешение на ремонт синагог, заблокированный с прошлого века. Запрет на ремонт христианских храмов на западе султаната при этом остался в силе. На востоке произошло всё ровно с точностью до наоборот, деньги Ахмеду Халебскому давали армяне, они и получили право на ремонт церквей. Армянских, разумеется, проблемы греков и болгар их не интересовали.

Из четырёх еврейских общин серьёзные переговоры о приёме единоверцев из земель русских Речи Посполитой провести смогли только две. Одна была изначально слаба и малочисленно, да и от пожара пострадала, вторая получила страшный удар, сократившись втрое именно из-за казацкого набега. Зато левантийская и сефардская общины Стамбула от бед, обрушившихся на страну пребывания, только усилились. Поверхностный грабёж, которому подвергли их дома, стал для них мелкой неприятностью. Носить дорогие одежды и украшения, им было запрещено законодательно. Нечего особо было грабить и в их домах. У настоящих финансистов деньги работают. А боровшимся за власть группировкам нужны были средства. Их-то, в счёт нового чрезвычайного налога евреи и османским воякам дали.

Заплатив авансом за половину халифата аварсу (чрезвычайный налог на военные нужды, ставший ежегодным, выражался в различных формах: в строительстве крепостей, рытье траншей, заготовке продуктов вдоль дороги, по которой проследует армия, в уплате денежных сборов…), ростовщики рассчитывали десятикратно его возместить, взимая его с райя султаната. Они ошиблись не менее грубо, чем уничтожаемые в тот момент по всем русинским землям арендаторы, но пока об этом ещё не знали. Чувствовали себя влиятельными и богатыми.

Уровень солидарности евреев уже тогда был достаточно высок, правильно на это рассчитывал Аркадий. Но новым проблемам в Стамбуле никто не обрадовался. Рассказам же об опасности проживания многочисленной еврейской общины в столице страны, раздираемой войной за трон, не сразу и поверили. Помогли венецианцы. Тамошние евреи прислали весточку стамбульским, что война Венеции с Оттоманской империей предрешена, отряды наёмников для похода уже набираются. Правда, сообщить, куда они направят свой удар, не смогли — сами не знали.

Идея переселить в Палестину не только беженцев из Польши, но и свою еврейскую бедноту, коей в столице было куда больше, чем евреев состоятельных, сначала вызвала отторжение, но мысль эта в головы местных переговорщиков запала. О расселении перенаселённого Стамбула мечтал не один султан, даже после гибели в огне огромного числа людей их в городе оставалось слишком много, и число росло стремительно. Очень уж неспокойно было в государстве, многие надеялись найти безопасность в столице. Выселив своих бедняков, можно было заработать бонус у властей.

Через несколько дней всё чуть не сорвалось. Еврей, потерявший в пожаре всех родных, огромный, очень сильный физически кожевник набросился на казаков-иудеев с ножом. Прослышав о визите казаков, пусть они были иудеями, он явился мстить. Выглядел он страшно. С безумным взглядом, всклоченной бородой и не очищенной от сажи одеждой. Весил и имел сил он как бы не больше, чем они оба вместе, но бедолага не учёл, что напал на воинов. Не получилось даже схватки, они мгновенно расступились, сшибли гиганта на землю и оглушили. Партнёры по переговорам смогли увидеть воочию мгновенное превращение внешне безобидных и не в коем разе не грозных по виду людей в хищников. Смертоносных, уверенных в своих силах. Не выживали в казацкой среде тогда слабаки. Инцидент договорились считать случайностью, переговоры продолжили. До успешного завершения.

***

Бог знает почему, но серьёзных трудностей попаданец от переговоров с еврейскими уполномоченными, оказавшимися сплошь раввинами, не ожидал. И напрасно. Хотя альтернатива согласию с казацкими требованиями была страшная — поголовное уничтожение, спешить, аж спотыкаясь, их исполнять они и не думали. Уж очень не хотелось многим расставаться со всем нажитым имуществом, скупленной здесь недвижимостью, привычным местом жизни, для многих родным… Да и боялись люди из-за стен выходить, знали, как страшно ушли из жизни многие из тех, кто в местечках не успел спрятаться. На переговорщика они при этом смотрели так, что у него сжимались невольно кулаки.

"Сам бы, своими руками… чёртовы жиды… уууу!.."