Хождение во власть - Анатолий Александрович Собчак

аргументами согласились.

Так уж вышло, что выбора у меня не оставалось, и я попросил включить меня в тбилисскую комиссию, хотя прекрасно понимал, какая сложная работа предстоит и как непросто будет в ней участвовать.

Впрочем, эта работа, по сути, началась уже на Съезде, когда жесткая и непримиримая полемика о событиях 9 апреля захлестнула зал, когда академику Тамазу Гамкрелидзе, первому секретарю ЦК КПГ Гиви Гумбаридзе, кинорежиссеру Эльдару Шенгелая по всем правилам военного искусства дал бой один из руководителей операции перед Домом правительства генерал Игорь Родионов.

События еще кровоточили, Грузия еще не вышла из шока, еще продолжали поступать сведения о все возрастающем количестве отравленных армейскими газами, и каждое слово с трибуны Съезда грозило народным взрывом, и бикфордов шнур тлел прямо в зале. А Родионов раздувал этот огонь. Всю вину он возложил на экстремистов-неформалов, организовавших якобы боевиков и ожесточенное сопротивление на самой площади. О погибших женщинах генерал заявил, что боевики прикрывались ими, как щитами.

Грузинские депутаты, разумеется, с такой оценкой смириться не могли. Они говорили, что армия не только воевала в ту ночь против безоружного населения, не только применила саперные лопатки и боевые газы, но даже отказалась сообщить, что это были за газы. А из-за этого врачи не знали, как и от чего лечить людей.

Ситуация на Съезде, да и во всей стране обострялась. Остроту ее лишь немного ослабили выступления Горбачева и Лукьянова.

После выступления на I Съезде народных депутатов Т. Гамкрелидзе, Г. Гумбаридзе, Д. Патиашвили и Э. Шенгелая власть должна была дать ответ на вопрос: кто же конкретно принял решение бросить войска в Тбилиси? И кто отдал приказ применить войска против мирного населения?

Ситуация была столь острой, что один из депутатов даже заявил, мол, он не видит никакой необходимости в создании комиссии и каком-либо расследовании. Все и без того ясно. Нужно лишь ответить, кто отдал приказ… И Горбачев должен сказать Съезду правду.

Казалось, что резон в таком заявлении был. Ведь применены войска, непосредственно подчиненные Москве. Это внутренние войска особого назначения (дивизия имени Дзержинского), а также полк воздушно-десантных войск. И ясно, что подобного рода команда могла быть дана только Москвой.

Зал, как наэлектризованный, ждал только одного — имени.

Горбачев на поводу у зала не пошел. Он сказал, что необходимо разобраться до конца, сказал, что вопрос касается самих основ существования нашего государственного и политического строя. Значит, нужна комиссия.

Тут Генеральный секретарь ЦК КПСС и сделал весьма опасную для себя оговорку: заявил, что сам он вернулся в Москву из Англии лишь 8 апреля. Конечно, ни один серьезный политик не стал бы умышленно лгать о таких вещах. Тем более что дата горбачевского возвращения была сообщена еще в апрельских газетах. Можно понять Горбачева: его самолет приземлился поздним вечером 7 апреля, а за два месяца забыть и перепутать число немудрено. Но попробуй объяснить это тем, кто хочет услышать именно твое имя и заранее уверен, что приказ о карательной экспедиции в Тбилиси отдан генсеком.

Больше того, Горбачев лишь усугубил ситуацию, попросив Лукьянова прочитать шифрограммы, присланные грузинским Центральным Комитетом и подписанные Джумбером Патиашвили. Да, две шифрограммы были прочитаны и поначалу произвели эффект разорвавшейся бомбы: если до сих пор Грузия была уверена, что во всем случившемся повинна только Москва, то из шифрограмм стало ясно, что войска посланы после панических призывов грузинского руководства. И, казалось, вопрос о том, кто в Москве принимал решение, словно отошел на второй план.

Но скоро выяснилось, что Лукьянов не дочитал до конца первую шифрограмму, опустил последний пункт, гласивший, что на проведение „указанных мероприятий“ руководители республики просят согласия Москвы. И хотя Анатолий Иванович с трибуны даже показал подлинник шифрограммы Съезду (а через телеэкраны и всему миру), разумеется, этого, последнего пункта ни из зала, ни с экрана телевизора никто не разобрал. И Съезд, до сих пор уверенный в вине Центра, теперь так же беззаветно и доверчиво поверил: во всем виновато грузинское начальство, и только оно.

Настроение зала было переломлено. Никто уже не требовал немедленного ответа, и Съезд начал формировать комиссию. Хотя и тут не обошлось без непредвиденных казусов: сначала председателем комиссии предполагалось сделать первого секретаря Союза писателей СССР Владимира Карпова (его имя даже попало в розданную депутатам распечатку).

Карпову дал отвод писатель Алесь Адамович:

„Выступал грузинский депутат — мы аплодировали, выступал генерал — еще более бурно аплодировали. Легко поддаться эмоциям, поэтому надо, чтобы комиссия была абсолютно незаинтересованная, абсолютно объективная. Карпов не может быть такой объективной фигурой… Во-первых, он член ЦК, а значит, напрямую будет подвержен давлению со стороны тех партийных деятелей, которые так или иначе повязаны. Он человек в прошлом военный, человек с особым любовным отношением к военным, поэтому он не может быть объективным и здесь“.

На другой день Президиум предложил на этот пост Нурсултана Назарбаева, Председателя Совета Министров Казахстана. Но тот взял самоотвод. Вообще, за день состав претерпел сильные изменения: одни имена исчезли, другие возникли. Скажем, появилось имя генерала Владимира Говорова, заместителя министра обороны. В конце концов состав комиссии проголосовали списком. 31 мая он был утвержден.

Председателем комиссии я стал вполне неожиданно. Мы собрались на другой день, после того как Съезд утвердил состав комиссии, и тут же встал вопрос о председателе.

Тогда я и сказал, что прежде всего нам надо определить порядок работы, и предложил свой план: на какие вопросы мы должны ответить, какие документы просмотреть, с кем встретиться.

Мы были первой парламентской комиссией, начавшей работу на этом Съезде, и опыта подобных слушаний советский парламент еще не знал. Тут кто-то из членов комиссии и сказал: „Если у Собчака есть план, пусть он и председательствует!“ Другие поддержали.

Я пытаюсь отказаться: слишком велика ответственность. Предлагаю на пост председателя профессора Александра Максимовича Яковлева. Он известный криминалист, его авторитет и опыт юриста для парламентского расследования необходимы. А то, что эту комиссию должен возглавлять только юрист, для меня бесспорно.

Яковлев с последним соглашается, но свою кандидатуру отводит и вновь называет мое имя.

Еще никто не представляет, как пойдет дело, и, хотя некоторые партийные руководители моему избранию явно не рады, никаких препятствий на первых порах комиссия