Кордон - Николай Данилов

— Ну, что ж, попытка — не пытка, — подумав, ответил Муравьев и пообещал посодействовать. — Летом сорок девятого я сам постараюсь побывать в Камчатке. Может, там и встретимся. Мне нравится, господин Невельской, ваш бескорыстный порыв. Дерзайте!

— Есть дерзать!

На том и расстались.

Вернувшись в Тулу, Николай Николаевич начал собираться в дальнюю дорогу.

ЗНАКОМСТВО

Они были разными, полновластные хозяева Восточной Сибири, иркутский и якутский губернаторы. Один — здоровяк, заядлый охотник, весельчак и бабник — неделями пропадал на природе с ружьем и собаками; другой — маленький пузатенький старичок с подагрическим румянцем на щеках, медлительный и тихий, примерный семьянин — месяцами не покидал домашнего очага.

Иркутский губернатор не любил вокруг себя в городе свиты, ехал или шагал по улице один, не замечая прохожих. От его жгучих глаз поджимали хвосты и скрывались в подворотнях даже крупные псы-волкодавы; якутский же выходил на прогулку только в сопровождении казаков с пиками — он боялся собак. Старичок получал блаженное удовольствие от низких поклонов людей и щедро, направо и налево, сам наделял их кивками.

Шумно и весело жил иркутский губернатор-непоседа, не давая другим покоя. Распоряжение за распоряжением получал от него городничий Иркутска: «На проезжих улицах бугры сравнять, ямы засыпать! Трактир от моей конюшни отдалить! Во всех кабаках петь песни разгульные по ночам запретить!..» Он как-то побывал даже в военном гарнизоне, показал свою рачительность и строгость: «Рваную одежду залатать! Обувь починить! Грязное белье солдатам заменить! Баню топить каждую субботу!»

Тихо и мирно, стараясь никого не беспокоить, проводил свое время якутский губернатор.

Раз в год из Иркутска и Якутска отправлялись на перекладных пространные рапорты самому государю Николаю I. Составляя их, чиновники губернских канцелярий всячески изощрялись в вымыслах и домыслах по части забот и хлопот в своих ведомствах. Несмотря на бойкость и расторопность, иркутский губернатор в ведении канцелярских дел явно уступал якутскому коллеге. Тот, тихий, но хитрый, был отменно тонким редактором докладов, искусным составителем рапортов, отношений, донесений. Но тут, как говорится, кому что дано.

Большими верстами Сибирь, суровая и малонаселенная, измеряется. Угрюмая, таинственная дальняя окраина страны. Через густые дремучие леса с трудом пробирается зверь. В непроходимой тайге растут кедры-красавцы, стройные сосны, ели, пихты. Считай, готовые мачты для фрегатов стоят. Где лучше найдешь материал для кораблестроения? А древний могучий дуб, каменная береза, маньчжурский орех? Для мебели в царских покоях годна такая древесина. Однако все это без пользы в тайге пропадает: па извозном транспорте много леса и далеко не увезешь.

В земных недрах, сказывают промышленники, есть золото, но мало находится охотников, чтобы добывать его и такой глухомани.

Красива, первозданна природа сибирского края. Большие и малые реки избороздили его вдоль и поперек, образовав в низинах и впадинах множество водоемов, в коих иодится видимо-невидимо разной рыбы. А животный мир тайги, тундры, морей? Да разве есть еще на свете такое редкое смешение форм фауны севера и юга!

Неподражаема сибирская природа. Но она создана не для того, чтобы ею просто любоваться и пользоваться только около редких селений. Ее надо всюду использовать на благо человека.

Есть в Сибири города, есть крохотные остроги, разбросанные друг от друга на сотни верст, есть небольшие солдатские гарнизоны, казацкие пикеты, берущие начало от Ермака и Хабарова.

В трудах и заботах живут иркутский и якутский губернаторы. Однако ни тому, ни другому не возбраняется подумать и о собственном благополучии, об отдыхе от дел праведных. А тут есть где отдохнуть, есть чем заняться с пользой для своего здоровья.

Выдался хороший денек, возьми, губернатор, ружье двуствольное и пройдись для развлечения по окраине дремучей тайги, — вот тебе и свежая дичь к обеду. В другой раз, для смены впечатлений, сходи на рыбалку, — и на столе появится блюдо из омуля байкальского или иной вкусной рыбы, какую, может, не все придворные в Санкт-Петербурге пробовали. А коли есть в тебе страсть неуемная к путешествиям, — пожалуйста! — направляйся в любую сторону: хочешь на коне, хочешь по воде, хочешь пешком для разнообразия. Только далеко не забирайся — пропадом пропасть можно: потеряешь дорогу, забредешь в неведанные дали и назад не вернешься. А если ты человек из храброго десятка и у тебя появится зуд охотничий с риском для жизни, — сходи с местными следопытами на тигра или на медведя. Да только, смотри, в нужный момент не оплошай, не поддайся робости, а то и сам попадешь в беду и товарищей подведешь.

А сколько в тайге ягод, грибов, кедровых шишек, полезных трав и кореньев! Ну это, понятно, занятие не губернаторское. Для таких дел люди есть. Вот и пусть заготавливают из даров природы яства разные на зиму лютую. А она, суровая, длинная, если толком разобраться, тоже для отдыха свои прелести имеет. Надоест в тепле у камина книжки читать, сказки жене рассказывать, надевай шубу соболиную, унты волчьи, шапку ондатровую да рукавицы беличьи, вели запречь тройку резвую и сделай прогулку по пушистому нетронутому снегу. И опять же на всякий случай ружье не забудь, собак с собой возьми. А когда вернешься с мороза, аппетит появится волчий. Выпьешь чарку-вторую рябиновой или анисовой водочки, закусишь сытно и — на покой. Это ли не жизнь!

Что касается дальних и редких селений, кто не понимает, как трудно туда попасть. Рад бы там человек побы вать, обстоятельства не позволяют: то дороги нет, то погода ненастная. Но губернатор знает, что там приспособились люди к местности, суровому климату, привыкли к обособленности. Таежники промышляют зверя редкого и ценного, дичью и подножным кормом питаются, а в тундре северян олени кормят, одевают и согревают. Шаманы нечистую силу от людей гонят прочь, молитвами и заговорами лечат от всяких болезней.

Живут люди в отдаленных местах племенами, трудятся, едят, размножаются. Много в этом крае народностей — всех не упомнить. И у каждого племени свои нравы, свои обычаи, свой язык. Но есть у этих обитателей и общее: все они неграмотны, наивны, просты, бесхитростны, как дети, доверчивы и очень гостеприимны. Загляни белый человек в любое жилище северянина, хозяин все готов отдать и спать со своей женой уложит. Обидится, если гость от его предложений откажется. Ну, а если абориген сам к белому человеку прибредет, попросит такого же привета. Как богов встречают северяне купцов с товарами. Привезут белолицые ружья кремневые, заряды к ним, сети рыболовные, посуду алюминиевую, свистки из мягкой жести, «воду огненную», табак, а получат за это горы пушнины, моржовых клыков; мясо, рыбу — на дорогу. Обиды никакой: довольны все, расстаются друзьями.

Так, с-ама по себе, и идет жизнь в далеком от центра России крае. Из сибирской пушнины носят светские люди Санкт-Петербурга, Москвы и других больших городов дорогие шубы, дохи, воротники, муфты и шапки. Залы и опочивальни богатых домов украшают шкуры уссурийских тигров, белых и бурых медведей, оленьи и лосиные рога, чучела редких птиц. Так чего же еще высокой российской власти нужно от иркутского и якутского губернаторов?

Приезд Муравьева в Восточную Сибирь, в подчинение которого входили оба наместника, застал тех врасплох.

— Ваши заботы — не заботы, — откровенно и горько сказал Николай Николаевич, когда поочередно выслушал доклады-отчеты иркутского и якутского губернаторов. — Они мелки и никчемны…

Муравьев четко понял, что у этих разных людей есть много общего: лень, неумение и нежелание ощутимо изменить что-либо в сибирских ведомствах, инертность и празд-

ное безделие. Они плохо знают свои губернии, не ведают толком о жизни населения сурового края и совершенно не вникли в нужды местных жителей. Наместники никак не думали об освоении богатств края, о расширении промышленного производства и лесопильных предприятий, об открытии новых приисков, о полезности сибирских рек.

Муравьев, наделенный гибким умом и неуемной энергией, великолепно разбирался в людях. Он видел, что в важных государственных делах от обоих губернаторов действенной помощи не будет — легки их мысли, бесплодны усилия. Опору надо искать в иных людях.

Внимание военного губернатора Восточной Сибири привлек архиепископ Иннокентий. Николай Николаевич пригласил его домой. Служитель русской православной церкви с седой до синевы бородой, черными нависшими бровями, добрыми серыми глазами, был высок и могуч. От архиепископа, только что «распечатавшего» вторую полсотню лет, веяло бодростью и здоровьем. Не бравший в рот зелья — «нутро не принимает», — умеренный чревоугодник, отец Иннокентий охотно разделил с Муравьевым искусно приготовленную трапезу. За неторопливыми разговорами военный губернатор узнал от собеседника много интересного о малоизведанном крае. Якутский, он же алеутский и курильский архиепископ Иннокентий, а в ученом мире известный и как этнограф Иван Евсеевич Вениаминов и Иван Попов, автор книги о состоянии православной церкви в Российской Америке, исколесил Восточную Сибирь вдоль и поперек, не однажды ходил по Охотскому морю и Восточному океану. Он на огромном пространстве начальствовал над паствой двух тысяч якут, нескольких тысяч тунгусов и других племен. В сане протеирея Вениаминов три года жил на дальних островах среди алеутов. Истинный сибиряк апостол-миссионер отец Иннокентий многое сделал, чтобы облегчить жизнь дикарей. Спасая людей от болезней, он заставлял их варить рыбу и белок, показывал, как выращивать овощи и злаковые и, конечно же, проповедовал христианскую веру. Архиепископ составил для алеутов грамоту.