Сальто назад (СИ) - Рогов Борис Григорьевич

На шестой минуте Каллэхен сравнивает счёт. После вбрасывания резким броском у ворот звездно-полосатых оказывается Харламов. Он выкатывает один на один к Крэйгу. Трибуны замирают в ожидании верного гола, но Джимми на месте. Удар! Шайба попадает в щиток и летит снова к русскому нападающему. Ещё удар! И снова Крэйг отбивает. Шайба у Харламова, он пасует Касатонову. Тот лбьёт со всей силы! Крэйг встаёт на пути шайбы, как скала. За десять минут до конца матча Майк Эруционе внезапно прорывается к воротам Мышкина, обходит Старикова, бьёт наудачу по воротам… И что это? Шайба находит просвет под перчаткой Мышкина и влетает в ворота.

На табло последняя минута матча. Виктор Тихонов вне себя от вероятного проигрыша, — Пошёл! Пошёл! Быстрее, мать вашу так! — он не стесняется в выражениях. — Вперёд, сволочи! Играть разучились!

Русские хоккеисты тоже на взводе.

Шайба у Харламова! Он проходит центр поля, обходит защитника, отдаёт пас Михайлову. Михайлов выкатывает на ворота Крэйга. Клюшка уходи далеко за спину. Сейчас будет мощнейший удар! Но на шайбу рыбкой ныряет Рэмси. Удар приходится по спине, но шайбой завладел Петров. Бьёт. Крэйг отбивает. Шайба у Мальцева. Удар! Крэйг снова отбивает. Очередная атака красных не принесла им успеха.

До конца матча остаётся десять секунд.

— Сикс! Файф!.. Фоа… — Болельщики хором начинают обратный отсчёт.

— Три! Два! Один!… — финальная сирена завершает фантастический матч. Игру американцам сделал Джимми Крэйг, который умудрялся отбивать шайбы то черенком, то коньком, то вообще шнурком. Судьба играла в этот раз на стороне американской команды. Радостный рёв трибун перекрывает все звуки. Ликованию болельщиков нет предела. В воздух взлетает звезда сегодняшнего матча Джимми Крэйг.

24 февраля 1980. Кабинет Генерального секретаря КПСС в Кремле.

За длинным столом заседаний сидитл седой круглолицый человек с мокрыми губами, к которым он постоянно подносил платок. Он что-то быстро и увлечённо пишет в большом чёрном блокноте. За окном, совсем близко, в каких-то 50 метрах, ярко сияет рубиновая звезда Спасской башни. В её красных отблесках тонут и листы бумаги на столе, и седая шевелюра Устинова, и стены кабинета. В кресле-качалке, молча, восседает глава шестой части суши, самодержавный властелин Советского Союза — Леонид Брежнев.

Внезапно негромко звякнул телефон. Черненко аккуратно отложил ручку, и поднёс трубку к уху.

— Леонид Ильич, — голос Константина Устиновича Черненко немного напоминет голос робота-автоответчика. — Живков хочет с вами лично переговорить.

В силу почтенного возраста и отвратительного здоровья Черненко не сразу заметил, что его визави погружён в сон. Завёрнутый в клетчатый плед, разомлевший в тепле, Брежнев отключился. Последнее время это с ним происходило регулярно. Хоть был он ещё не так уж стар, но последствия контузии, перенесённые инфаркты и постоянные стрессы делали чёрное дело.

Неслышно ступая по ворсистому ковру, Черненко подошёл к спрятанному в шкафу холодильнику и налил в высокий бокал минеральную воду. Потом подтянул от стены стул и поставил его напротив Брежнева. Бульканье воды разбудило Леонида Ильича, он дёрннул знаменитыми на весь мир развесистыми бровями и уставился на Черненко.

— Это… Сейчас… Тебе, Костя, чего надо?

— Леонид Ильич, Живков звонит. Хочет с тобой поговорить.

— А с тобой этот предатель брезгует разговаривать?

— Не знаю, но он говорит, что разговор строго конфиденциальный. Что ему сказать?

— Ладно… — Брежнев с трудом откинул плед и тяжело поднялся с кресла. Подошёл к столу и, медленно приходя в себя, поднял трубку и нечленораздельно буркнул. — Брежнев…

Его челюсть двигалась с видимым усилием, словно что-то мешало ей сомкнуться с верхней и от того слова проходили через рот с трудом, почти без согласных, но глаза уже обрели цепкость, а руки — привычную твёрдость. Черненко всегда удивлялся такой метаморфозе. Только что был дряблый, рыхлый ком плоти, но прошло мгновение и вот уже каменеет властная складка у рта, а руки твёрдо сжимают трубку. Даже голос постепенно обретает жёсткость.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, и тебе не хворать. Спасибо за поздравление. Могли бы и лучше выступить. Хоккеисты наши только американцам уступили, позорники[50]. Вы, кстати, тоже.

…

— Очень бы хотел знать, как предатели себя оправдывают.

…

— Вот не надо теперь про любовь к России… Видели мы в мае, что стоят ваши речи про любовь и дружбу.

— Предупреждать? Советоваться? С предателями? Нет, никогда этого не будет, и не надейся…

…

— Чего! Что ты нам можешь предложить? Ах, не телефонный разговор? Добре! Будет тебе личная встреча. Только сам понимаешь, я прямо сейчас не могу тебе сказать конкретную дату. С тобой свяжутся. Думаю, мы с тобой в Завидово встретимся и обсудим.

…

— Да, понятно, что ты готов. Я не готов. Должен посоветоваться с товарищами в Политбюро…

…

— Думаю, что завтра к вечеру вопрос будет решён. Нет. Я всё сказал. Да. Будь здоров. — Генсек почти бросил трубку на рычаги аппарата. — Костя, ты понял, что этот прохвост говорил?

— Они хотят нам что-то предложить? Но что? Платить кровью они отказались… А больше с этих голодранцев взять нечего. Помнишь, Леонид Ильич, как в 63 году Живков предложил Никите включить Болгарию в состав СССР? На что Никита был дурак, и то ему ума хватило отказать.

— Я знаю, что они просить будут. — Голос Брежнева снова стал неразборчив. — Базу против турок и греков. И мы не откажем. Нам базы в Болгарии и Румынии не помешают.

— За базу платить придётся, — Черненко вопросительно посмотрел на старшего товарища. — А сколько средств потребуется на строительство?

— Правильно, Костя, мыслишь, по государственному. Вот пусть болгары за всё и платят. Посмотрим, кому эти базы больше нужны.

25 февраля. Спецохотхозяйство «Завидово». Посёлок Козлово. Леонид Брежнев, Тодор Живков.

«Сегодня по приглашению ЦК КПСС в Москву прибыл глава Народной Республики Болгария Тодор Живков и сопровождающие его лица. Переговоры проходили в откровенной и деловой обстановке. Положено начало обсуждению межгосударственных отношений, осложнившихся в последнее время». — Передовицы центральных советских газет были скупы на информацию. Однако весь мир застыл в ожидании разрешения конфликта между двумя странами долгие годы клявшимися в «вечной дружбе» (сообщение ТАСС).

* * *

— Володя, сколько ты ещё будешь со своей игрушкой вокруг нас скакать? — голос Генсека, кажется, стал более разборчив. Он любит охоту, а кроме того, переговоры, что были намечены на сегодняшний день прошли как планировались. — Складывай машинку, да садись за стол. Выпьешь с нами стариками. Мяском кабаньим закуси, в диком мясе много микроэлементов.

Владимир Мусаэлян, личный фотограф вождя, не торопясь закрутил крышку на объективе, так полюбившегося ему «Зенита-19», прячет его в добротный кожаный футляр и садится с краю стола. В кармане у него компактный аппарат «Olympus XA», подарок японского фотографа. Владимиру кажется, что сейчас самое время проверить подарок в действии. Удобно же, внимания не привлекает, места не занимает, автоматика от застолья не отвлекает.

В охотничьем домике за большим столом собрались сегодня не только приглашённые болгарские руководители Тодор Живков и Мишо Димитров, но и советские высшие чиновники Громыко, Устинов и Подгорный.

— Друзья, мы сегодня хорошо поохотились, спасибо команде егерей и лично Михаилу Сергеевичу[51], — Брежнев приподнял стопку с прозрачной как слеза водкой. — У-у-у, какой кабанчик! Центнера полтора не меньше… Что скажешь, Михаил Сергеевич?

— Уж это… точно не меньше, — довольный, что его заметил сам Генеральный секретарь, поднимается егерь. Левый рукав его гимнастёрки заправлен за ремень. — Так-то… взвесить его бы надо, тогда и видно будет сколько чего… Может больше…