Бун-Тур - Александр Власов

— Милочка вы моя! — говорит она. — Да что вы так убиваетесь? Да все хорошо будет!.. Как встанет — сразу вниз, к нам, чай пить. После школы — обедик. Ну и ужин обязательно… А уж к ночи я сама подымусь, не поленюсь, и проверю: дома ли, спит ли?..

Водителю «рафика» эта сцена поднадоела. Он вежливо напомнил о себе: коротко погудел вполголоса. И все заторопились. Папа втащил в машину вещмешки — свой и мамин. Мама еще раз переобнимала всех, включая Буна, и всех просила относиться ко мне ласково и строго.

Бун пошутил:

— Я ему спуску не дам: голову оторву, если слушаться не будет!

Лицо у мамы стало жалким и испуганным. Шутки до нее в ту минуту не доходили.

— Ой! — сказала она. — Не надо…

Папа легонько подсадил ее в «рафик». Мы стояли и руками махали, пока машина не завернула за угол — точь-в-точь как и в прошлом году. Только тогда рядом со мной был дедушка. Помню, как он сказал:

— Разведка двинулась. А наше с тобой дело — тылы укреплять. Идем-ка, Санька, переводить хозяйство на холостяцкие рельсы!

Мне весело с ним было! А сегодня почему-то тоскливо стало. Бун зовет к себе, а мне домой охота.

— Убрать, — говорю, — надо кое-что…

Убирать в квартире нечего. Пап-с-мамой все вылизали перед отъездом. Идеальная чистота. И пусто до гулкости. Я своих шагов никогда раньше не слышал. А теперь брожу из комнаты в комнату — и шаги по всей квартире раздаются. Зачем только дедуля умер?..

Присел я к окну, чтобы шагов своих не слышать. В парк смотрю. Деревья будто в дымке зеленой. Почки, наверно, набухать начали. Никогда я раньше этого зеленого тумана в парке не замечал. Может, глаза лучше видят, когда один остаешься? Значит, полезно иногда посидеть одному, подумать.

Вдруг — дзинь! Звонок! «Неужели, — думаю, — вернулись? Что, если экспедицию отменили?» Отгадайте, рад я был бы или не доволен?.. Рад! Еще как рад! Это только болтовня одна про самостоятельную жизнь! Я без пап-с-мамой уже полчаса прожил и никакого удовольствия не почувствовал!

Бегу к двери. А это — Бун и Васька Лобов… Наверно, кислый я был, потому что Васька подбородок поскреб и сказал Буну:

— Нас явно не ждали… Зайдем попозже!

— Брось ломаться! — говорю. — Человек уборкой занимался, потому и не ждал!

Васька прихожую осмотрел, пальцем по двери провел — нет ли пыли, подмигнул Буну.

— Человек хорошо поработал!.. Скажем, раз уж он такой прилежный?

Я сразу смекнул: припасли они для меня какой-то сюрпризик, и не из плохих. Васька Лобов — тот небывало торжественный, а Бун — радостно-смущенный.

Сел я на стул. Жду. Любопытство распирает.

— А ты, — говорит Васька, — встань! Такие вещи сидя не слушают. И не как-нибудь встань, а по стойке смирно!

Бун тоже сказал:

— Встань, Тур! Встань!

Что за ерунда?.. Но встал я, и уже не любопытно мне, а тревожно. Но пока держусь, за шуточку прячусь:

— Не тяните — поджилки трясутся!

— Сегодня совет дружины заседал, — сказал Васька. — Семиклассников рассматривали… И есть такое мнение, что из нашего класса можно кой-кого в комсомол рекомендовать… Я назвал тебя, Буна и Костю Сажина.

Бун потом рассказывал, что видик у меня был не геройский. Помню, сел я и опять вскочил. Что-то сказать нужно, а ничего не говорится. С трудом губы расклеил.

— Дед бы, — говорю, — рявкнул: «Служу Советскому Союзу!»

Васька смеется:

— Это дед, а ты что скажешь, товарищ Данилов?

— Лучше, — говорю, — деда не скажешь… Служу Советскому Союзу!.. Только зачем так неожиданно?.. И что делать теперь надо? Готовиться?

— Теперь не приготовишься! — смеется Васька. — У тебя четырнадцать лет в запасе было. Либо ты уже готов, либо нет! Вот ты и ответь, честно ответь, откровенно: готов ты или нет?

Смотрю на Буна.

— А ты готов?

Вижу, и ему ответить трудно. Он в таком же положении: заявить, что готов — неудобно, сказать, что не готов — глупо! И всякая к тому же чепуха вспоминается: про дворничиху, которая на нас орала, про милицию, куда нас из-за чистильщика притащили… Может, комсомольцы не должны попадать в такие истории?

— Ладно! — сжалился над нами Васька. — Не мучайтесь! Я с ребятами советовался. Пионерская рекомендация вам обеспечена, а вторую, от комсомольца, поищите сами. Принимать вас будут в конце июня, когда экзамены в школе закончатся.

Васька побежал к Сажину, а мы остались вдвоем. Друг на друга смотрим и про одно и то же думаем.

— Чего, — говорю, — сомневаться? Мы не хуже других!

— А твой дедушка, — спрашивает Бун, — дал бы нам рекомендацию?

— Наверно бы, дал…

— А может, и нет!.. Он меня ревизионистом обозвал. Это тебе похуже хулигана будет!

— Ревизором! — поправил я его.

— Какая разница!

Мы заспорили, а тут опять — дзинь! И кто бы вы думаете?.. Борис Борисович — наш бывший чертежник! Только без бороды. Подбородок белый-белый, как приставленный. И совсем не в милицейской форме — в том же плаще, что и в школу ходил.

— Здесь, — спрашивает, — рецидивисты живут, которые по будкам с ваксой специализируются?

Я плащ у него взял, повесил и на белый подбородок ехидно поглядываю.

— А кто прав оказался? С бородкой-то пришлось расстаться… Здравствуйте, Борис Борисович!

Он смеется.

— Заметная очень. Два раза по одной улице пройду — и все меня знают!

— А что страшного? — спрашиваю. — Вам же не воровать, а наоборот! Пусть знают!

— Ты все такой же!

— Бун, — говорю, — тоже не изменился!.. Проходите, Борис Борисович!

Сели втроем на диван: мы по бокам, Борис Борисович — в середке. Меня так и подмывает.

— Как ваше расследование, Борис Борисович? Оно вам, кажется, в порядке практики поручено… Двоечку не заработаете?

Он отшучивается:

— Пятерка обеспечена! Сейчас актик на вас настрочу — и вся практика! Пять с плюсом!

— Актик — на нас?

— На вас!.. Кто же, кроме вас, виноват?

— Мысль повторенная, — говорит Бун, — есть ложь!

Похохотали мы, а он и спрашивает у меня:

— Проводил своих?

— Проводил!.. А откуда…

— Оттуда! — говорит Борис Борисович, не дослушав вопроса. — Хорошо иметь таких друзей!

Это он про Буна. Видно, все знает: и про моих пап-с-мамой, и про то, что я под надзор родителей Буна оставлен.

Обнял он нас по-дружески, посмотрел на меня, на Буна и перешел к делу.

— Память мне ваша нужна… Это очень важно!.. Вы в плен одного парня когда-то захватили… Постарайтесь теперь припомнить все жаргонные словечки, которые он произносил. Особенно те, которых вы не знаете или не поняли.

Это была задачка похуже бассейна с двумя трубами. Мы ведь только на уроках за чистоту русского языка боремся, а дома или на улице мы и сами так жаргоним, что прохожие оборачиваются. Не думаю, что есть хотя бы одно нелитературное словечко, которое мы не знаем. Может, это и плохо, а что сделаешь! Знаем — и все! Их же из головы не выбросишь!

Смотрю на Буна.

— Вспомнил что-нибудь?

— Компаха, — говорит. — Репетушка…

— Еще! — просит Борис Борисович. — Какие-нибудь непонятные слова.

— Ругательства? — спрашиваю.

— Нет. Их повторять не надо.

— Тогда, — говорю, — не было, Борис Борисович, таких слов! У меня память зверская! Как бритва! Захочу — и как в кино, могу всю ленту прокрутить про этого парня.

— Захоти, пожалуйста!

Я и начал:

— Мы его у школы встретили… Шел, молчал… Дошел до своего дома. По лестнице протопал. Встретился с кем-то наверху. Разговор был короткий, а слова такие: «привет, старик», «отломал азбуку», про немку…

— Про немку? — спросил Борис Борисович. — Про какую?

— Школьный жаргон! — говорю. — Так всех учительниц по немецкому языку называют.

— Ой ли? — произнес Борис Борисович и по привычке в бороду свою хотел вцепиться, но нету бороды-то — сбрита, а то бы он опять ее в винт скрутил.

— Точно! — говорит Бун. — Мы проверили. Он в самодеятельности занимается на немецком языке.

— Как же вы проверили?

— Он сам сказал.

— А вы поверили?.. И напрасно. О немке и речи не было!

Тут я и догадался.

— Есть! — говорю. — Нашел! Не немка, а мемка! Мы потом решили, что это немка, а вначале я точно слышал — мемка! У меня слух зверский!.. Это словечко вам требовалось?

— Допустим, — согласился Борис Борисович. — А что такое мемка?

Ни Бун, ни я никакой мемки не знали. Борис Борисович объяснил и такую нарисовал картинку — жуть одна!

Сейчас новых домов в городе строится — прямо миллион целый! Телефонов не хватает. Автоматы на улицах есть, а по квартирам не сразу ставят. Заболел человек — приступ у него. Кто-нибудь бежит к автомату, чтобы врача вызвать, а телефон не работает: трубка срезана! Он — к другому! И там нету трубки!

Больному плохо! Укол бы ему! А врача никак не вызвать… Пока такси найдут, пока доедут до «неотложки» — умер человек!