«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война - Игорь Градов

Хассель кивнул в сторону Макса. Гауптман вначале с некоторым недоверием отнесся к нему – очевидно, из-за щегольского вида, новенького мундира и начищенных до блеска сапог. Принял, наверное, за «штабную сволочь» – по образному выражению майора Хопмана. Но, когда увидел, что у лейтенанта уже две нашивки за ранение, то переменил свое мнение. После небольшой беседы (где, когда воевал?) он общался с Максом уже вполне по-дружески. К тому же выяснилось, что гауптман слышал о подвиге лейтенанта Штауфа и даже читал статью в газете.

Хассель сражался севернее Гжатска, сравнительно недалеко от полка Макса. Его 20-я танковая дивизия вела тяжелые бои на самом сложном участке обороны. Гауптмана отпустили на неделю домой после тяжелого ранения в одной из контратак.

* * *

Макс включился в разговор и поведал пару историй из своей недолгой военной жизни – когда русские проявляли невиданное упорство. Штабного майора это, впрочем, не убедило:

– Подумаешь, бились до последнего! Они боятся своих комиссаров, вот и воюют, чтобы не быть расстрелянными своими же. А могли бы просто сдаться и спасти свои жизни… Но я убежден – Красная Армия без топлива долго не протянет. Генерал-полковник Модель как-то заметил: «У русских слабая пехота, они не идут в атаку без поддержки танков. А при обороне не могут противостоять нашим панцерам – сразу паникуют и бегут». Это верно, я много раз слышал об этом. Война – это прежде всего горючее, не будет его, не будет и русских танков…

– Хорошо бы так, – пробурчал Хассель. – А то один из них недавно уничтожил мою машину. А мне досталась эта отметина на лице.

Хассель показал на свой шрам. Грубый багрово-красный рубец пересекал всю его левую щеку. Понятно было, что заживет шрам не скоро, а след останется на всю жизнь.

– Снаряд пробил башню, – начал рассказывать Хассель, – и мне осколком разворотило полщеки. Но, считай, еще повезло – успел выскочить из машины, а вот все ребята сгорели. Отличные были солдаты, умелые, храбрые… Мы атаковали русские позиции, а три «тридцатьчетверки» вылетели нам навстречу, лоб в лоб. Ни увернуться, ни уйти. Тогда я и понял, что такое настоящий фанатизм. Русские таранили нас и горели вместе с нами… Нет, не хотел бы я снова попасть в такую передрягу. Еще бы немного – и от нашего батальона ничего не осталось. И столько людей погибло!

– Значит, вы должны понимать всю гениальность замысла фюрера, – продолжал майор, – без топлива русские нам не будут страшны. Кроме того, есть еще одна важная причина, почему обязательно надо взять Кавказ: через него Сталин получает помощь от союзников. Американская и английская техника поступает в Иран и оттуда через Закавказье идет прямо на фронт. Это новенькие самолеты, танки, бронемашины, тягачи… Не говоря уже о стратегических материалах – стали, каучуке, взрывчатке, алюминии и всем прочем. Добавьте сюда грузовики, станки, паровозы, вагоны, рельсы – и вы поймете, какое значение имеет Кавказ для России. Правильно говорил генерал Гудериан – это война моторов. И победит в ней тот, у кого они окажутся мощнее и в большем количестве. А к ним нужно горючее и запчасти. Вот поэтому взятие Кавказа имеет решающее значение, а Сталинград – ключ к окончательной победе…

– Может, и так, – согласился Хассель, – только у русских и помимо ленд-лизовской техники найдется чем воевать. Взять хотя бы те же «ратш-бумы» или их ужасные «раты». Тоже весьма опасное оружие…

«Ратш-бумами», как уже было известно Максу, в вермахте называли советские 76-миллиметровые орудия – за особый звук, издаваемый при выстреле, а «ратами» – штурмовики Ил-2 за их невероятную живучесть и неучтожимость. Сбить защищенные броней «летающие танки» было невероятно трудно, хотя действовали они на крайне низкой высоте, буквально над самыми головами немцев.

«Илы» доставляли германским войскам немало хлопот – поливали из пушек и пулеметов немецкие траншеи, уничтожали артиллерийские позиции и технику. Штурмовики не боялись почти никого, кроме, разумеется, юрких и быстрых «мессершмиттов». Только те могли противостоять им. Немецкие Ме-109, красивые и стремительные, как рассерженные осы, налетали на «Илы» и заставляли их отступать. И тогда немецкие солдаты получали небольшую передышку…

* * *

Пьянка закончилась далеко за полночь. Штабной майор и обер-лейтенант наконец уснули, Макс с Хасселем вышли в тамбур покурить. А заодно подышать свежим воздухом – в купе было душно.

Окно, несмотря на жару, было плотно закрыто – боялись привлечь светом партизан. Говорили, что русские часто нападали на проходившие поезда: сначала взрывали железнодорожное полотно, а потом расстреливали из пулеметов вагоны. Из-за чего приходилось соблюдать светомаскировку.

Макс и гауптман стояли в полутемном тамбуре. Хассель долго мял в руках сигарету, а потом спросил: «Петер, ты веришь, что война может закончиться в этом году?»

Во время застолья они как-то незаметно перешли на «ты».

– Нет, – отрицательно покачал головой Макс, – не закончится, знаю.

– И я тоже в это не верю, – согласился гауптман. – В Берлине полагают, что достаточно взять еще два-три города, Сталинград и Кавказ – и все, долгожданная победа! Но даже со взятием Москвы ничего не изменилось бы! Русские упорны и фанатичны, они будут драться за Уральскими горами и в Сибири. Если мы туда, конечно, дойдем. Кстати, я никому не рассказывал, но меня спасла одна русская девушка…

Хассель сделал несколько нервных затяжек и стал рассказывать:

– Когда я выбрался из горящего танка, то вокруг был настоящий ад. Наши стреляют, русские тоже… А у меня сильное рассечение щеки, кровь заливает лицо. И остановить ее нечем – медикаменты и бинты осталась в танке. Залез я в какую-то воронку, решил подождать, пока стрельба немного утихнет, а потом ползти к своим. Кровь все течет… Лежу и думаю, что же делать? Если не удастся остановить, все, помру. И тут ко мне в воронку скатывается девушка в русской форме, вижу – медсестра. С санитарной сумкой… Тоже, наверное, решила обстрел переждать в безопасном месте. Она смотрит на меня, я – на нее, и оба молчим. У меня в кобуре имеется пистолет, но я даже не подумал его доставать – не стрелять же в русскую медсестру! Вот так и сидели, ждали, пока бой закончится. Тут девушка мне говорит, причем по-немецки и довольно чисто: «Давайте я вам щеку перевяжу». Я, разумеется, согласился – жить-то хочется. Она достала бинты, марлю, наложила повязку, закрепила. Все сделала очень хорошо и вовремя – я уже много крови потерял, сильную слабость чувствовал. Я ее поблагодарил: спасибо, фройляйн, и все такое… Она кивнула, вылезла из воронки и исчезла. А я стал дожидаться темноты, чтобы ползти к своим. Ночью добрался, сказал, что потерял сознание во время боя и не помню, что со мной было и кто меня перевязал. Вроде бы поверили… Вот так русская девушка спасла мне жизнь. Хотя, заметь, я об этом не просил и более того – был ее врагом. Могла спокойно дождаться, пока я потеряю сознание, и убить. Или позвать своих, чтобы те взяли меня в плен. Однако спасла, и совершенно бескорыстно…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});