Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире - Дежан Джоан

Гравюры обоих лагерей продавались по всему городу, а также выставлялись на всеобщее обозрение в людных местах для тех, кто не мог себе позволить купить их. На одном из концов Пон-Нёф был воздвигнут особый столб, то есть фактически газетная тумба.

Самый главный фрондер, будущий кардинал де Рец, подчеркивал, как «легко возбудить жалость», расклеивая гравюры в столь удачно расположенных точках.

Печатные плакаты, размещенные в стратегических местах, могли, по словам одного парижанина, «покрыть весь город» за одну ночь. Например, один, обличающий «негодяя Мазарини», был нагло прилеплен у входа в собор Нотр-Дам. На этой гравюре изображен корабль, напоминающий о том, что украшает герб Парижа. Текст поясняет, что корабль, управляемый членами парламента и знатью, представляет собой французскую столицу, которая «взялась за оружие», чтобы защитить королевство Францию. Плакат появился на улицах города 8 января 1649 года, через два дня после того, как Анна Австрийская ускользнула из Парижа с юным королем, и за день до того, как началась осада. Судя по всему, он призывает жителей присоединиться к этим лидерам, чтобы обеспечить городу безопасность, и даже намекает, что их усилия будут угодны молодому правителю: король-мальчик парит в воздухе над кораблем, охраняемый крылатой фигурой, под которой подразумевается «ангел-хранитель Франции».

Во время осады Парижа силы оппозиции расклеивали плакаты вроде этого по всему городу, чтобы сообщить о новостях и взбудоражить общественное мнение

На картинах, где изображен Пон-Нёф, часто показано, как один человек читает вслух нескольким. Во времена Фронды такие групповые чтения помогали неграмотным быть в курсе главных политических новостей

Другие плакаты распространялись из рук в руки, от дома к дому, по сотне копий зараз, под покровом ночи. Как и картинки, они доходили до самой широкой аудитории – даже до частично или полностью неграмотных. Многочисленные свидетельства современников описывают сцены публичных чтений, когда группы собирались у «читальных» столбов, текст зачитывался вслух, а затем начиналось горячее обсуждение. На иллюстрации изображен мужчина, который стоит на тротуаре и читает для группы из двадцати или более внимательных слушателей – мужчин и женщин.

Печатная продукция не только расклеивалась, но и разбрасывалась прямо на улицах. Маленькие листочки бумаги, которые назывались billets, или «билеты» (размером они были примерно три-четыре на пять дюймов), печатались в типографии, а затем их по ночам выкидывали на улицы. Их можно было поднять и спрятать, а потом спокойно прочитать вдали от посторонних глаз. Billets могли всерьез взбудоражить парижан сообщениями о том, что вот-вот должно произойти какое-либо важное событие, например арест или вторжение. Они также использовались, как и сегодняшние средства массовой информации, чтобы быстро привлечь к чему-то интерес толпы.

Новости буквально висели в воздухе революционного Парижа; во время гражданской войны сама по себе возникла идея, как сделать политические вести интересными и развлекательными: водевиль.

Само слово представляет собой сокращение, означающее приблизительно «то, что ходит по городу», – и эти легко подхватываемые, привязчивые мотивчики действительно расходились по всему Парижу. Водевили существовали и до войны, но политические песенки никогда не являлись популярным жанром. Именно во времена Фронды слово «водевиль» стало означать модную, легко запоминающуюся песенку, в которой описывались последние события, причем в сатирическом или бунтарском духе. Именно тогда у парижан, и бедных и богатых, появилась любовь к водевилям – они напевали и мурлыкали их себе под нос повсюду. И с самого начала водевили ассоциировались прежде всего с Новым мостом; одна из самых ранних словарных дефиниций описывает водевиль как «песни, которые распевают на Пон-Нёф».

Формула успеха была необычайно проста: сочинители брали мотив последнего хита и придумывали новые стишки о последних политических событиях. Все происходило очень быстро; горячие новости перекладывались в стихи, слова и музыка были готовы к продаже в течение двух дней. Поскольку мелодия была уже известной, песенки запоминались мгновенно. А перекроенные на политический лад любовные песни создавали совершенно неотразимый контраст. Например, популярная баллада Réveillez-vous, belle endormie («Проснись, спящая красавица») появилась в новом виде, со словами, пересказывающими речь знаменитого фрондера герцога де Бофора: «Слушайте, люди Франции…» Особые люди, которых называли coureurs или coureuses («бегуны» и «бегуньи»), расхаживали по улицам и получали деньги за то, что исполняли последние новинки – например, песню, сочиненную «шестью торговками рыбой», в то время, как возводились баррикады. За время осады вышло так много водевилей, что некоторые начали собирать коллекции самых больших хитов.

Но никакая другая печатная продукция не предоставляла парижанам больше информации и не рождала в них чувство сплоченности, как периодические издания, которые теперь мы называем собственно прессой, – газеты. В осадном Париже, городе новостей, французская пресса стала истинным средством массовой информации, как никогда до этого.

Как рукописные, так и печатные газеты начали появляться в Европе в первой половине XVII века. Однако публиковали они в основном иностранные вести: правительства давали свое согласие на выпуск только в тех случаях, если издатели соглашались ограничить количество потенциально опасных новостей. Во Франции до Фронды преданный Мазарини Теофраст Ренодо обладал монополией на периодику со своей La Gazette, еженедельным изданием, которое представляло читателям официальную версию событий. Так, например, La Gazette почти проигнорировала взрыв общественного негодования, разразившийся после ареста Брусселя, ограничившись всего одним абзацем, в котором даже не упоминалось имя Брусселя: «Волнения улеглись, не успев толком начаться… казалось, они были всего лишь предлогом для последующих выкриков «Да здравствует король!», которые продолжались часами».

Затем началась осада, и те, кто подвергал прессу цензуре, более или менее оставили ее в покое. Парламент регулярно выпускал директивы, предписывавшие издателям испрашивать разрешения, прежде чем что-либо публиковать, но в беспорядочные времена вроде тех мало кто обращал внимание на формальности. Пресса, почувствовав неведомую раньше свободу, «выросла» так же мгновенно, как уличные баррикады. В фокусе было «здесь и сейчас», доставленное читателю так быстро, как только возможно.

Производители новостей избрали такой формат издания, который можно было легко засунуть в карман: от восьми до двадцати четырех страниц, приблизительно шесть дюймов в ширину и восемь с половиной – девять в длину. Их делали дешево и быстро, порой за одну ночь. Никакого переплета; один небрежный стежок или капля клея удерживали листки вместе. Вполне вероятно, что наборщики уже набирали начало статьи, пока авторы в спешке дописывали ее конец.

Этот новый метод работы вскоре привлек в новостной бизнес множество людей.

Когда началась осада, Ренодо проследовал со всем двором в Сен-Жермен-ан-Ле и активно использовал печатный станок, который Мазарини установил там заранее, для производства роялистской пропаганды. Поскольку фрондеры тоже установили своего рода пограничный контроль, очень немногие из этих материалов достигли столицы – хотя одного знатного дворянина действительно поймали на распространении антипарламентских листовок глухой ночью 11 февраля. (Листовки провезли в Париж в мешках с мукой.) Сыновья Ренодо, Изак и Юзеб, остались в городе и стали издавать пропарламентский еженедельник, Le Courrier Français («Французский курьер»), первое французское периодическое издание, в названии которого отражалась идея скорости и движения. Отныне, предполагало оно, новости должны быть свежайшими.