Юркины бумеранги - Тамара Михеева

Петька все дальше уходила от дома. И чем дальше уходила, тем больше ее переполняло ощущение, что вот-вот случится что-нибудь замечательное. От чувства подаренной самой себе свободы ноги несли Петьку все дальше по улицам и переулкам…

Петька сразу увидела его, как только свернула в Первомайский переулок. Мальчишка стоял около зеленой калитки и длинным прутиком что-то чертил на пыльной дороге.

Мальчишка как мальчишка. Тощий, остролицый, с жестким ежиком черных волос и узкими азиатскими глазами. Но Петька, увидев мальчишку, вытянулась в струнку и, забыв обо всем на свете, направилась прямо к нему. Она обошла вокруг незнакомца, как вокруг новогодней елки.

Мальчишка был хорошо воспитан. Он не толкнул ее плечом: чего уставилась? Он просто смотрел из-под черных бровей, как она им любуется.

Впрочем, любовалась Петька конечно же не мальчишкой. Любовалась она… его рубашкой. Это была настоящая матросская рубашка: ослепительно белая, с голубым гюйсом, с погонами старшего матроса. Мальчишке она была велика: болталась на нем, как на вешалке, и доходила почти до колен. Да в этом ли дело? Ведь она настоящая! Это сразу видно!

— Ну? — насмешливо сказал мальчишка.

Петька посмотрела наконец ему в лицо и смутилась. У него были ехидные глаза-щелочки и брови — два черных полумесяца.

— Здорово… — выдохнула Петька. — Твоя?

— Моя. А что?

— Ничего.

Петька забралась на забор. Не объяснишь ведь незнакомому мальчишке, что вот о такой форме всю жизнь мечтала! Но он, видимо, понял. Сказал чуть виновато и совсем без хвастовства:

— Это дедова. Мне бабушка подарила. Дед умер, давно еще. Я его не помню. А вот рубашка в наследство досталась.

Он так говорил, будто объяснял, почему не может подарить Петьке свою рубашку. Петька прониклась благодарностью и решила, что незнакомые мальчишки с соседних улиц тоже бывают ничего себе.

— Он был моряком? — спросила она, глядя на мальчишку с высоты забора.

— Ага. В Севастополе. Всю жизнь там…

— Ух ты!

Мальчишка бросил свой прутик и тоже забрался на забор. Петька посмотрела на него искоса хитрыми глазами и спросила:

— А ты откуда такой? Тебя раньше не было.

— Это тебя не было. Мы здесь уже целых два месяца живем.

— Ха! Два месяца! А я всю жизнь! Ты что, с юга приехал?

— Н-нет… — почему-то смутившись, ответил мальчик. — С Волги.

— А-а-а… Я думала с юга, такой загорелый.

— Я не загорелый. Я всегда такой, — насупился вдруг мальчишка.

Петьке он нравился все больше. Она уже представляла, как приводит его в свой двор, знакомит с ребятами, как в Хижине он рассказывает о своем деде-моряке и дает померить рубашку…

— Чего ты дуешься, — толкнула его плечом Петька, — я просто так спросила.

Мальчишка рассмеялся.

— Я не дуюсь. Я просто. А тебя как зовут?

— Петька.

— Ух ты! Ты же девчонка!

— Ну и что? Петька — она, моя. Женский род.

Мальчишка с уважением посмотрел на Петьку женского рода.

— А тебя как зовут? — спросила она.

— Денёк.

— Денёк? Это маленький день?

— Нет! — весело рассмеялся он. — Это сокращенный Денис.

Иван на ходу заскочил в дребезжащий полупустой трамвайчик. В городе был всего один трамвайный маршрут — Городское кольцо. Зато он шел через весь город: от вокзала по всем улочкам, заросшим полынью, репейником, крапивой, и по шумному центральному проспекту. Шел по мосту через речку Ямолгу, мелкую, неширокую. Шел трамвайчик между покосившимися заборами, новенькими домами, мимо сквера. Шел, постукивая колесами, и воображал себя большим поездом.

Иван садиться не стал, хоть и устал с дороги. Заплатил кондуктору тете Ане за проезд, расспросил о последних новостях и стал смотреть в окно на неспешно проплывающие улицы детства… Иван ездил в областной город и сейчас отдыхал от его шума, суеты и многолюдности.

«Большие прелести маленького города!» — усмехнулся он, оглядел салон трамвая и увидел свою рыжую племянницу. Она сидела, по привычке забравшись на сиденье с ногами (и как ей тетя Аня позволила?), а рядом стоял незнакомый мальчик. Иван улыбнулся: где она только находит друзей-мальчишек?

Петька что-то говорила-говорила, мальчик внимательно слушал, то и дело улыбался широкой белозубой улыбкой. Петька вдруг стала серьезной, приподнялась и, обхватив мальчика за смуглую шею, притянула к себе, зашептала ему на ухо. Мальчишка слушал и кивал. Что-то трогательное было в этой картинке. Ивану стало тепло и грустно, защекотало в горле, но он не знал почему. Посмотрел еще, как мальчик жмурится, потому что Петькины волосы щекочут ему шею, как Петька заглядывает ему в глаза, и выскочил не на своей остановке.

Захотелось пройти пешком по этим заросшим улицам с редким движением, почувствовать еще острее всю прелесть надвигающегося лета в маленьком городе и вспомнить, как в детстве гоняли мяч с мальчишками на Поляне, а вечером жгли у Камня костры. Просто так, чтобы пропахнуть дымом и вернуться домой, будто из дальних странствий.

2

Петра Монтгомери смотрела вдаль. Привычка вглядываться в горизонт сделала ее взгляд пристальным, острым. Даже суровые капитаны, испытавшие в жизни немало, опускают глаза, когда она смотрит на них в упор. Тих горизонт, тих и неподвижен. Петра прошлась по балкону маяка. Над пальмовой рощей взвились в небо несколько мелких пичужек. Сальватор повернул голову вслед за Петрой, что-то недовольно буркнул…

Вот уже несколько лет живет Петра Монтгомери на этом острове. Когда-то давно она плыла на прекрасном корабле, и вдруг начался шторм, настоящий ураган! Моряки говорили, что такого не было сто лет! И Петру смыло волной с палубы. Она наверняка погибла бы, но ее спасли дельфины. Они унесли ее на своих спинах подальше от бури. Три дня скиталась по морю Петра на дельфиньих спинах, а одна дельфиниха даже кормила ее своим молоком. Оно пахло рыбой. Наконец дельфины вынесли ее на этот берег — одинокий остров с заброшенным маяком. Дельфины уплыли, только молочный брат Петры, дельфиненок Ооло, приплывает каждый день до сих пор и приносит Петре рыбу. Они плавают вместе, достают со дна ракушки и морские звезды. Петра научилась понимать язык дельфинов и поет Ооло песенки.

Сначала ей было страшно жить одной на острове, но потом Петра привыкла. Остров маленький, Петра весь его изучила. В самом центре — лес, настоящие джунгли. Там живут обезьянки, большекрылые разноцветные птицы и пятнистые оленята. Там бьют родники с чистой голубой водой, есть скалы, речка с водопадом, растут бананы, инжир, финики и орехи. На пляже с белым песком живет семейство черепах. Они так привыкли к Петре, что нисколько ее не боятся и сами приползают на ступеньки маяка. Петра угощает их печеньем. Печенье она нашла в кладовой. Вообще, маяк был очень старый. Он был сложен из огромных серых плит, внутри шла винтовая лестница, а под самой крышей — балкон. В кладовой Петра обнаружила еще красную и белую краску и покрасила маяк. Теперь его хорошо было видно с моря. Она плавала на Ооло за коралловый риф, но маяк видно и оттуда — бело-красная стрела среди синего моря.

В кладовой под лестницей было много всего: печенье в железных банках, чай, конфеты, сушеные овощи, рыба и фрукты и много других полезных вещей. А в каморке смотрителя маяка стоял стол, огромный сундук (пиратский, естественно!), два стула и кровать, застеленная пестрым одеялом.

Очень скоро у Петры появились друзья. Конечно, был Ооло. А еще черепашье семейство: папа Тук, мама Тукина и их дети (Тука, Така, Тика, Тюка, Терка и Пяточка). Однажды прилетела из джунглей красивая птица с золотыми и красными крыльями, с большим хохолком на голове и грустными черными глазами. Она села на подоконник и что-то пробормотала.

— Здравствуй, здравствуй, — ответила ей Петра, угостила изюмом и назвала Сальватором.

Сальватор остался жить у нее на балконе. По вечерам они зажигали лампу в круглой комнате маяка, чтобы корабли не сбились с курса, проходя мимо их острова. Но кораблей все не было.

И вот однажды…

Весело начался день! С утра лил дождь — такой, что за его пеленой Петра Монтгомери не могла разглядеть пальмы на берегу. Штормило.

— Маяк! Маяк! Зажечь! Зажечь! — пробурчал Сальватор. Он был большой ворчун, особенно в дождливую погоду.

— Да, пожалуй, — согласилась Петра и поднялась наверх маячной башни.

Ничего не видно было из-за дождя, темно, как ночью, так что пусть лучше горит их маяк. И только зажгла, не успела еще спуститься в свою каморку, как услышала отчаянный звон корабельного колокола.

— Зовут, зовут! — прокричал Сальватор.

Петра набросила непромокаемый плащ и выбежала на берег. В пелене дождя нельзя было рассмотреть корабль. Но колокол звал так отчаянно, что Петра сразу поняла: корабль застрял у рифа, ему нужен лоцман! Недолго думая, она отвязала лодку, прыгнула в нее и направила прямо в бушующее море.