Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

class="p1">– Прошлой зимой я сама ездила в Видимирь…

– Это где? – Ингвар коротко глянул на нее.

– На востоке. Зао Мстой. – Сванхейд сообразила, что Ингвар, приехавший во владения отцов лишь второй раз, совсем этих владений не знает. – На рубеже наших земель, где кончаются словены и начинается меря. По Мсте дань собираем мы, по Мерянской реке – уже Эйрик. До него там Свенельд ходил и другие люди твоего отца. Ты помнишь, я передавала тебе с Тороддом, что Эйрик отказался платить нам дань после смерти Олава? Прошлой зимой я ездила к нему сама, надеялась уговорить не делать глупостей и держаться нашего старого уговора. Ничего не добилась. Здесь сейчас, кстати, есть твой сводный брат Несвет, он был при той нашей встрече. И он тогда ясно давал понять, что сам не прочь занять престол в Хольмгарде, раз уж тебе он не по нраву.

– Что? – Ингвар снова вскинул на мать глаза, уже со злобой.

Широко открытые, его глаза засверкали, выражение свирепости в чертах делало его непритязательную внешность страшной.

– Да кто он такой, ётун его мать налево!

– Он – такой же законный сын твоего отца, как и ты! – Сванхейд возвысила голос. – И он старше тебя на десять лет. А ты чего ждал – что престол Хольмгарда будет дожидаться тебя десять лет и не найдется других охотников его занять? Ты ведь до сих пор не возведен на престол отца по закону! Тебя еще не было здесь со дня его смерти! У Хольмгарда и правда сейчас нет конунга – как говорил мне Эйрик, и я с трудом находила, что ему ответить! А пока ты не занял место отца, и у Несвета есть надежда.

Ингвар бурчанием под нос отвечал, куда пойти Несвету с его надеждами.

– Теперь я здесь. Я сделаю это хоть сейчас.

Ингвар встал, но Сванхейд молчала и не шевелилась. Он снова сел.

– Я надеялась, что ты займешь свое место и сам покажешь Эйрику, как неразумно было его решение с нами ссориться. А оказалось, ты не можешь удержать в повиновении даже те земли, близ которых сам живешь. Чем ты докажешь, что у тебя есть истинная удача конунга?

«Я жив», – мог бы ответить Ингвар; но мать не поймет, как это много при том, что он пережил, и ей это покажется слишком мало.

Они помолчали; каждый рисовал себе расползание на части той огромной державы, которая лишь начинала складываться. Складываться пока более в надеждах, чем на деле.

– Я готова была отдать тебе престол Олава, чтобы ты соединил в одних руках весь путь от свеев до греков, – снова заговорила Сванхейд. – Я верила, что ты сможешь это сделать, что у тебя хватит сил. И что же? Неужели мне придется разочароваться?

– Ничего еще не кончилось, – угрюмо ответил Ингвар. – Мы ушли, но мы вернемся.

– Ты собираешься на Романа снова?

– Само собой. А вы тут думали, я поджал хвост, да и все? Мы и так грекам показали, что за люди русы. Мистины тут нет, но тебе другие расскажут. Вчера уже рассказали. Мистина до Гераклеи дошел. Это почти там, куда Аскольд когда-то добрался. А Хельги Красный был в Пропонтиде[11]. Миклагарда стены видел и в Никомедии сам как цесарь все лето сидел.

– Но пока и он, и Свенельдич в глазах людей выглядят куда более удачливыми вождями, чем ты.

Сванхейд не стремилась щадить своего незнакомого сына, она хотела точно выяснить положение дел.

– У них у всех была моя удача. Я – их конунг. Я их туда привел. Я был ранен, но послал мою удачу со Свенельдичем. И эти все дары… – Ингвар запнулся.

– Привез он.

– Так привез же. Неудачливые люди привозят только раны, а не кафтаны шелковые.

Сванхейд еще помолчала. Ее быстрый ум уже связал концы: Мистина обрел у греков славу и добычу, Мистина остался в Киеве оберегать стол от соперников Ингвара… вместе с Ингваровой женой, которая больше не желает его видеть своим мужем. А Сванхейд знала, что за человек сын Свенельда, даже лучше, чем предполагал ее сын.

«Так кто там сейчас князь в Киеве?» – холодом пронзила Сванхейд тревожная мысль. Не черниговец Грозничар, не бойкий бродяга Хельги Красный… А тот человек, обладающий силой медведя, ловкостью ящера и упорством текучей воды, чей ум, ловкость и умение нравиться людям Сванхейд не так уж давно испытала на себе… Если Мистина Свенельдич пожелает сам сесть на киевский стол, пока Ингвар здесь, что ему помешает? Права Ингвара на Олегово наследство были получены из рук жены, но если эта жена теперь привечает другого… Расположение Эльги и заслуженная в походе честь сделают Мистину равным соперником Ингвару, хоть он и не королевского рода.

Прикусив губу, Сванхейд при свете огоньков на ларях рассматривала замкнутое лицо своего сына и пыталась угадать, насколько это все понимает он сам. А если не понимает – стоит ли ему говорить, как неосторожно было оставить Мистину с Эльгой? Если они заключат союз против него, из такой дали он не сможет им помешать. Сванхейд почти видела, как рвутся над его головой невидимые нити норн, как расползается и тает удача конунга, навлекая одно поражение за другим. Огонь Босфора, отказ Эйрика, возмущение в Чернигове… разрыв с княгиней Эльгой? Эти нити нужно хватать все разом, но где взять столько рук? Киев, быть может, уже потерян, а если так, не будет и удачи с греками. Затевать сейчас войну с Эйриком можно только от отчаяния – дабы умереть с честью.

– Нет, я не верю, что до этого дошло… – сама себе пробормотала Сванхейд. – И теперь тебе нужно убедить людей, что ты не разбит, чтобы уговорить их пойти с тобой снова?

– Если так все оставить, до нового договора с Романом не довести, то выходит, все было напрасно. Напрасно горели мы, напрасно десять тысяч человек положили.

– Десять тысяч… – Сванхейд, впервые услышав о числе потерь, прижала пальцы к губам.

– Опять будут люди нужны. Надо их убедить. Нанять. Не сразу опять пойдем, сперва прикинем, как под «влажный огонь» этот снова не попасть. Идти нужно берегом. А для этого нужен мир с болгарами и печенегами. Оттого у меня и Огняна…

Сванхейд кивнула: это она поняла. Она поняла и безвыходное положение сына, которому для удержания власти и достижения победы нужны были две знатные жены, Эльга и Огняна, причем обе сразу. Сванхейд усмехнулась про себя: хотя бы трудностями своими и мужеством, с которым он их одолевает, ее сын мог сравниться с героями древности. Мысль эта вызвала в ее сердце первый проблеск тепла. Сдаваться Ингвар не намерен, а значит, ее долг – его поддержать, пока не все потеряно.

– Я думала, ты сможешь сам съездить к Эйрику этой зимой… но теперь думаю, ему пока не стоит знать о наших делах, – промолвила Сванхейд. – Меренланд никуда не денется, там ты сможешь предъявить свои права и через пару лет. Но Эйрик – упрямый старый медведь. Прежде чем говорить с ним, тебе следует укрепить свою удачу. Показать, что к нему за своим пришел победитель и могучий владыка, а не бродяга, лишь бы урвать кусок, где получится.

Ингвар молчал, не в силах выдавить из себя внятную просьбу о помощи. Мать все поняла, но не сказала ему ни да, ни нет. Ему казалось, что сейчас, а не в тот далекий день в Босфоре, когда он лежал на заставе Иерон, обожженный и раненый, не зная, уцелело ли остальное войско, он достиг дна своих несчастий. Лицо Сванхейд в полутьме шомнуши, при блеске начищенных бронзовых светильников, виделось ему лицом самой норны Урд, хозяйки судьбы. Ее-то ему и надо было убедить, что он достоин помощи. Тогда, быть может, эта нить еще и вытянет его на поверхность.

* * *

Сванхейд понимала: Эйрику в Мерямаа не следует знать о неуспехе Ингвара, но понимала и другое – скрыть это от него не получится. В Хольмгарде находились два племянника Эйрика, знавшие столько же, сколько и все, а еще Несвет. Со сводным братом Ингвар познакомился в первый же вечер,