Мир, полный слез - Кит Маккарти

– А какое у него было настроение? Может, он был мрачен? Раздосадован? Или подавлен?

Она задумалась, но не надолго.

– О нет. Ничего похожего. Напротив, он был вполне жизнерадостен.

Больше спрашивать было не о чем, оставалось лишь произвести осмотр.

– А теперь нам надо осмотреть его комнату, – пояснил Сорвин.

– Да-да, конечно. Пойдемте, – с готовностью вскочила миссис Глисон.

Остальные помещения дома оказались менее заставленными. Они поднялись по лестнице и повернули налево. Позади располагалась ванная, впереди кладовка, а справа – две запертые двери.

– Это моя комната, – объявила миссис Глисон, выглянув из-за спины Сорвина и указывая на дальнюю дверь, словно предупреждая их о том, чтобы они даже не думали туда заходить. – А это комната, которую я сдаю.

За дверью оказалась спартанского вида комната с односпальной кроватью, туалетным столиком, стоявшим у окна, и шкафом. Ее обстановка резко контрастировала с убранством остальных помещений. Миссис Глисон попыталась войти внутрь, но Сорвин остановил ее.

– Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали.

Та остановилась и обернулась с возмущенным видом. Но прежде чем она успела открыть рот, Сорвин пояснил:

– К сожалению, мы вынуждены настаивать на том, чтобы в комнату заходило как можно меньше людей до тех пор, пока мы ее как следует не осмотрим.

Однако она была явно раздосадована, и ее недовольство только усугубилось, когда Сорвин спросил:

– Надеюсь, вы туда не заходили?

– Конечно нет! Я не вмешиваюсь в личную жизнь своих постояльцев.

Он улыбнулся.

– Ну конечно. Я в этом не сомневаюсь.

И Сорвин проскользнул внутрь в сопровождении Фетр, натягивавшей на руки одноразовые перчатки.

Миссис Глисон оставалось лишь отступить в коридор, и Фетр, закрывая за собой дверь, ободряюще ей улыбнулась.

Почти с минуту хозяйка молча смотрела на покрытую краской дверь, затем развернулась и, качая головой, двинулась обратно к лестнице, бормоча что-то себе под нос. В это время через кошачий лаз в дом вошел мистер Уильям, и она кинулась ему навстречу, но тот холодно проигнорировал ее старания.

Кукушка в часах оповестила о том, что пробило три часа.

Сорвин вздохнул, неосознанно повторяя манеру миссис Глисон.

– У меня дежавю. Некогда у меня была точно такая же тетушка.

– А мне она нравится. Она умеет постоять за себя.

Сорвин не стал утруждать себя ответом и вместо этого вновь принялся осматривать комнату.

– Думаю, это не займет у нас много времени.

– Похоже, он оставил не много следов своего присутствия здесь.

Фетр передала Сорвину перчатки, и они принялись просеивать песок жизни в поисках золотых крупиц.

Им мало что удалось обнаружить, однако и среди этого немногого оказались поистине бесценные находки.

Уильям Мойниган вел в доме миссис Глисон жизнь аскета. Ни книг, ни журналов и минимум предметов личного обихода. С огромной радостью они обнаружили на туалетном столике расческу, которая тут же была помещена в стерильный мешок. Затем они стянули с небрежно застеленной кровати одеяла и простыни, однако под ними ничего не обнаружилось, равно как и под самой кроватью, куда не преминула заглянуть Фетр. В одном из ящиков стола оказалось три пары темно-серых носков, две белых майки и три пары белых трусов, в следующем лежал толстый темно-зеленый свитер, в последнем же обнаружились водительские права, чековая книжка и потертый кожаный бумажник с одной-единственной банковской карточкой. Все эти документы тоже были разложены по стерильным пакетам и заклеены. Затем Фетр и Сорвин переместились к шкафу, где их взорам предстали две чистые, но неглаженые рубашки, брюки и чемодан, который они извлекли наружу. Открыв его, они нашли внутри толстый помятый конверт, который не был надписан. Сорвин взял его в руки и, подойдя к кровати, вытряхнул на нее содержимое.

Внутри оказалась целая пачка банкнот, перевязанных эластичной лентой.

Часы.

И фотография.

Пока Фетр пересчитывала банкноты, Сорвин занялся изучением часов, а затем фотографии.

– Пятьсот тридцать фунтов. Правда, есть несколько старых купюр, которые уже не в ходу.

Сорвин слушал ее вполуха. Золотые дамские часики были явно дорогими. Сзади на крышке виднелась надпись «Пенелопе от Клода на память». И Сорвину это что-то напомнило. Он переключил внимание на фотографию, старую и замусоленную, на которой, впрочем, вполне отчетливо была видна пожилая пара, сидевшая на садовой скамейке. Снимок был сделан летом. Худой мужчина широко и приветливо улыбался, женщина с округлым лицом, прорезанным смешливыми морщинками, держала его за руку. И снова Сорвину показалось, что ему это что-то напоминает.

– Сэр?

– Да? – Он повернулся к Фетр.

– С вами все в порядке?

– Конечно. А что?

– У вас такой… ну, не знаю… нездоровый вид.

– Не болтай глупости, Фетр, – отмахнулся он. – Положи это в мешки.

Дальнейшие поиски оказались бесплодными. Последние дни жизни Уильяма Мойнигана, несомненно, были просты и незатейливы.

Когда они сняли перчатки и спустились вниз, стараясь не слишком досаждать пожилой хозяйке, из гостиной, откуда доносились звуки работавшего телевизора, возникла миссис Глисон.

– Спасибо вам, миссис Глисон, – улыбнулся ей Сорвин. – Надеюсь, мы вас не очень потревожили.

Однако миссис Глисон не была готова так легко отказаться от участия в этой увлекательной и романтичной истории.

– Вы что, не будете брать у меня показаний? – изумленно осведомилась она.

Особой необходимости в этом не было. Она ничего не могла им рассказать. Однако Сорвин слишком часто видел людей, которые оставались разочарованы общением с полицией.

– Через пару дней к вам еще зайдут, миссис Глисон, – ответил он.

Они уже подошли к входной двери, когда она предприняла новую попытку.

– А что с комнатой? Мне по-прежнему нельзя в нее заходить?

– Ни в коем случае, – с очень серьезным видом ответил Сорвин, открывая дверь. – Это же место преступления. Никто не должен входить туда.

И он вышел на улицу, провожаемый изумленными взглядами как Фетр, так и миссис Глисон.

– По-моему, это жестоко, – промолвила Фетр, когда они подошли к машине.

Сорвин рассмеялся.

– Напротив. Теперь ей будет чем заняться.

Тереза доставала покупки на кухне, и внезапное появление Хьюго стало для нее полной неожиданностью.

– Мама! – тихо окликнул он.

Он расплылся в широкой улыбке, прорезавшей покрасневшие от холода щеки. В левой руке он держал перчатки, а правой расстегивал молнию на куртке.

– Хьюго! – Тереза поставила на стол банку с консервированными помидорами и, улыбнувшись так же, как он, кинулась ему навстречу. – Мерзкий мальчишка. Ты меня чуть до инфаркта не довел, – отстраняясь, добавила она.

Он рассмеялся и, склонившись, поцеловал ее в щеку.

– Ну, тебе это не грозит. У тебя сердце львицы.

– И я крепка как старая калоша.

– Не без этого.

Она нахмурилась, изображая гнев.

– Ну, довольно. С этим не обязательно было соглашаться, знаешь ли.

Он покаянно склонил голову. И чтобы показать ему, что он прощен, Тереза спросила:

– Как прошло Рождество? Надеюсь, работы было не слишком много?

– Достаточно. По крайней мере, отдохнуть не удалось.

На лице Терезы появилось выражение сочувствия.

– А как вы? – спросил Хьюго.

– Прекрасно, – ответила Тереза и тут же добавила, чтобы не обидеть сына: – Но мы скучали по тебе. Я так рада тебя видеть. – Она снова обняла его. Он воспринял это терпеливо, как некую неизбежность.

– Как тут дела?

Тереза уже открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент задняя дверь распахнулась и на кухню вошли Том и ДомиНик.

– Привет, Доминик. – Хьюго вновь широко улыбнулся и повернулся к племяннику. – Привет, Том, старина. Как ты?

Том не ответил, однако было совершенно очевидно, что он рад видеть дядю. Он тоже просиял и со всех ног кинулся к нему. Хьюго подхватил его на руки.

– Боже милостивый, Том! Каким ты стал огромным! – Он повернулся к Терезе. – Чем вы его кормите? Дрожжами?

Том захихикал.

– Дядя Хьюго! Ты приехал! А где мой подарок? – осведомился он с непосредственностью, на которую способен только ребенок.

– Подарок? Какой подарок? – рассмеялся Хьюго. – С чего бы это мне дарить тебе подарки?

– Сейчас же Рождество!

– Нет, – покачал головой Хьюго. – Рождество уже было и прошло. Так что ты опоздал, старина.

Глаза Тома начали расширяться и округляться. Казалось, на них вот-вот выступят слезы, однако гнев оказался сильнее, и он, взвыв, принялся колотить Хьюго по груди кулаками. Хьюго рассмеялся, а Доминик подошла ближе и начала урезонивать своего подопечного: