На взлёт! (СИ) - Голотвина Ольга Владимировна

Вот студиозусы и расшумелись: срубят дуб или не срубят? Сошлись на том, что не бывать такому скверному делу.

А громче всех Донатус возмущался: «Не пойдет ратуша на такое! Да я готов съесть свою шляпу, если советники решат срубить дуб!»

Вот тут в разговор и вмешался Бенедетто. Ах, мол, шляпу свою съешь? Пусть твоим словам будут свидетелями все, кто сейчас сидит в таверне!

И что же, сударь, измыслил этот Бенедетто, чтобы Донатуса унизить?..

Нет-нет, я на него не наговариваю! Он сам потом спьяну хвалился, как пошел в храм Эна Изначального и поговорил со жрецами. Мол, до того как с франусийской земли в нашу Иллию пришла истинная вера и единый язык, наши темные предки поклонялись деревьям. Сколько уже веков прошло, живем в благости, чтим Старших и Младших богов, а темные горожане до сих пор бегают кланяться Окраинному Дубу!

Как же было жрецам его не выслушать, ежели он – сын графа Ауреццо?

А он и папашу своего попросил, тот надавил на бургомистра. И жрецы свое слово сказали...

Рубили дуб ночью, чтоб народ не взбаламутить. И все равно окрестные улицы не спали, жители с факелами вышли. Бургомистр чуть ли не всю городскую стражу прислал, чтоб дровосеков от горожан защитить. Не было мятежа, но люди плакали. И до сих пор иной раз слеза скатится, как вспомним наш дуб-красавец...

А Бенедетто рад-радешенек! Нарочно распустил слух по Академии: мол, собирайся, студиозусы, в «Виноградную лозу» – полюбоваться, как Донатус-франусиец своей шляпой давиться будет.

И народу собралось – не протолкнешься! Я как сейчас помню: за столами сидят, меж столов стоят, с галерейки свешиваются, вниз глядят. Только за одним столом сидит Донатус – и больше никого. И лежит перед ним шляпа. Войлочная, коричневая, вокруг тульи лента с широким бантом.

А Донатус... может, на душе у него и тлели угольки, да виду он не показывал. Прокатил шляпу по столу:

«Что ж, мой верный головной убор, пришла пора прощаться. Уж как я тебя берег, в самые голодные дни не сожрал... но, видно, не судьба нам вместе жизнь прожить. Сегодня ты, моя добрая шляпа, будешь съедена. Как бы мне тебя потребить? С горчицей? С тертым хренком? С листьями салата? А может, попросить прелестную Лючетту, чтоб тебя на вертел насадила? Не насквозь прожарить – так, до румяной корочки...»

Все молчат. Никто не смеется. Да и сам Донатус, похоже, через силу шутит.

И тут подходит к его столу альбинец Фрэнк и говорит:

«Портишься ты, Донатус. На глазах портишься. Раньше ты не имел привычки жрать обед в одно горло, сколько раз со мной делился. Так и теперь не жадничай, режь шляпу пополам!»

Впервые на моей памяти Донатус растерялся. Сидит, не знает, что сказать. А тут в разговор вступил Туан по прозванию Сеорета Туанетта – тонколицый был, хрупкий, на девушку похож.

«Как на экзаменах за подсказкой – так это ко мне, а как пирушку затеяли – так без меня, да? Ну-ка, господа, отрежьте мне кусочек от тульи!»

Тут всех растолкал здоровенный джермиец, которого все звали Быком. Подошел к столу, грохнул на него три бутылки вина, сел и мрачно пробасил:

«Эта, что ли, шляпа? А чего маленькая такая?»

«Уж какая выросла...» – прорезался голос у Донатуса.

«Ладно, сойдет. Давай, дели...»

И тут началось!.. К столу ринулась толпа, каждый требовал себе кусочек. А с галерейки кричали: «И нам!.. Наверх кусок передайте!..»

Шляпа была мелко нарезана и дружно, весело слопана под доброе винцо. И это, сударь, было зрелище, радующее глаза и сердце. Но лично мне больше всего удовольствия доставил вид бледного, потрясенного Бенедетто. А добила его красавица наша Лючетта, когда потянулась через стол, взяла с растерзанной шляпы кусочек ленты с бантом и, глядя прямо в глаза графскому сыну, прикусила этот бант своими ровненькими зубками. Словно розочку на торте, клянусь Младшими богами!

А Донатус сказал этому графенышу:

«Уж извините, ваша милость, но я действительно не привык обедать в одиночку...»

* * *

– Дженнаро! Что ты там с гостями вино распиваешь? Других дел у тебя нет?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На пороге кухни встала женщина – молодая, статная, красивая. Передник не мог скрыть округлившегося, высокого живота.

– Сейчас, дорогая, иду... – откликнулся Дженнаро.

Женщина вернулась на кухню, а хозяин досказал скороговоркой:

– Прошлой весной мы с Лючеттой поженились. Ее отец отдал нам таверну в полное владение, а сам уже ни во что не вмешивается, на покой ушел. Целыми днями с соседом вино пьет да молодость вспоминает. А мы тем же летом отремонтировали таверну, заодно и название сменили. Лючетта сказала, что каждое заведение должно иметь свою легенду.

– Интересная история, – задумчиво протянул Двуцвет.

Он жалел, что хозяин не запомнил титул барона-франусийца. Человек, который умеет привлекать к себе людей, может быть очень полезен. Маг не отказался бы познакомиться с такой незаурядной личностью.

– Этот Донатус уже получил диплом? Полагаю, его ждет неплохая карьера.

– А вот и нет, сударь, – вздохнул Дженнаро. – Диплом-то он получил, да сразу после этого оказалось, что за барона он себя только выдавал. На самом-то деле он обыкновенный простолюдин, вроде меня, а звать его попросту Дик Бенц... Ох, что с вами, сударь? Неужто лепешкой подавились? Вот, вина глотните... может, по спине постучать?

– Нет, – прокашлявшись, сказал побагровевший маг. – Уже всё, просто кусочек не в то горло попал... Как вы сказали... как зовут самозванца?

– Дик Бенц.

III. ОБРЕТЕНИЕ ГОРЬКОЙ СВОБОДЫ. Части 1-3

1

Пустые бочки вином наполню,

Расправлю вширь паруса-холсты.

Прости-прощай, ничего не помню,

Рассвет настал, небеса чисты...

(М. Щербаков)

Владелец летучей шхуны не может себе позволить бесцельное порхание туда-сюда по собственной прихоти. Велики расходы: плата экипажу, еда для небоходов, корм для лескатов. Шхуна должна зарабатывать деньги.

За зиму, пока «Миранда» стояла в гавани Фейхштада, и за всю хлопотную весну Бенц старательно налаживал связи с заказчиками. Он стал уже бывалым контрабандистом, и в лоции, некогда созданной семейством Тоцци, появились пометки, сделанные его рукой.

И сейчас нашел заказчика, чьи планы совпадали с его собственными замыслами.

– Иллийское вино, – рассказывал он погонщику. – С виноградников Белледжори. Доставим нашим старым знакомым – Кривому Диого и его парням. Помнишь наш первый заказ – ковры из Халфата? Перебросим бочки до Крабовой бухты, там их примут люди Кривого Диого и передадут халфатийскому каравану. Выгодное дело, чтоб меня о скалы расколошматило! Хотел бы я напрямую, без посредников доставлять товары в Халфат...

– И думать забудь, – вздохнул Маркус Тамиш. – Знаешь ведь, как халфатийцы относятся к летучим кораблям!

Дик тоже вздохнул. Он знал. Пророк Халфа в свое время сказал, что небо – для живых существ. Летают птицы, насекомые, драконы, грифоны и люди на грифонах. А неживое летать не должно, это идет против воли Единого. Поэтому даже тень летучего корабля не должна осквернять святую землю пророка.

Прошлой осенью Дик поспорил с халфатийским купцом. Доказывал тому, что небоходы не нарушают законы Халфы. Летают лескаты, они живые. А корабль при них, как уздечка и седло на грифоне.

Но капитан зря старался. На все его доводы купец, закрыв глаза и отмахиваясь обеими руками, повторял одно-единственное слово: «Хамар!» Слово это вообще часто повторялось халфатийцами и означало «запрещено».

– Думаю, с этим халфатийским караваном мы с Райсулом и двинемся за Хребет Пророка. Кривой Диого замолвит за нас словечко... что хмуришься, Отец? Что-то не так?

– Все не так. Вся эта затея с поиском Фантарины Тоцци...

– Ну, может быть, план слегка не в ладах со здравым смыслом...