Ожог от зеркала - Александр Доставалов

– Это почему? – буркнули справа.

Бакалавр услышал, но не рассердился.

– Потому. Что. Фиксируйте, фиксируйте. До определенной планки деньги действительно играют положительную роль, добавляя человеку и возможностей, и свободы. Но отследить эту планку удается немногим, и дальше процесс идет уже бесконтрольно, «успешный» человек зарабатывает чудовищно много денег. При этом тратить их обычно некогда, здоровье подорвано, в семье проблемы, детей норовят похитить, а по улице нельзя ходить без охраны. То есть определенной величины деньги уже отнимают свободу, требуя всёвозрастающего внимания. Здесь глубинная магическая составляющая, и отслеживать её придётся. Проще говоря, с деньгами возможны только две ситуации. Их либо хватает, либо нет. С общим их количеством это почти не связано. На деле достаточно регулировать и покрывать с некоторым избытком собственные потребности. Теперь о чеканных королевских профилях. – Бакалавр снова потянулся к стакану, но на этот раз пить не стал, а для чего-то принялся прокручивать его в пальцах, поглядывая сквозь искрящийся хрусталь. – Положения монетной магии гласят, что любая держава, заинтересованная в стабильности, должна чеканить в качестве фетиша для толпы профиль центральной власти. Возьмем римских императоров. Основным металлом ещё было золото, а чеканили изображение цезарей. Округлая замкнутость монеты способствовала положительным следствиям для избранного лица, прибавляя здоровья, реальной власти, ограждая от заговоров, и прочая, прочая, прочая. Положительная энергия подданных, бережно собирающих монеты в кошель, концентрируется именно в центральный фетиш. С этим же связан запрет неуважительного отношения к царственному лику, бросания монеты в грязь и тому подобное. На интуитивном уровне наши предки прекрасно понимали такие вещи. Меняя символику монет, можно добиться удивительных изменений в экономике. К примеру, настоящей катастрофой была бы чеканка на счетной денежной единице, пусть на одном талере, эмблемы какого-нибудь тайного общества. Оно получило бы чудовищную подпитку и обрело реальную власть. – Бакалавр поставил стакан на место, так и не сделав ни глотка. – Ещё хуже, если подобное произойдет на так называемых банкнотах, чья реальная ценность равна нулю и опосредована только доверием народа к власти.

Бакалавр кивнул, разрешая вопрос. Поднялся длинный, нескладный парень.

– А я вот... это... в Литве был... И тамошний меняла мне про банкноты рассказывал, ихнего герцога, когда они там ходили. Нормально, говорит, и печатать легко, не то что над серебром в рудниках горбатиться. Только водяные знаки если добавить...

– Надо говорить не «ихний», а «евонный», – позволил себе пошутить бакалавр.

– Я... это... – Вопрошавший снова поднялся, пытаясь объяснить свою риторику, но властный жест усадил его на место.

– Итак, вопрос. Несмотря на косноязычие, вопрос хороший. – Бакалавр сделал пометку в свитке. – Периодически возникают поползновения к переходу на кредитные деньги. Проще говоря, на бумажки, которые будет печатать правительство. Оставим в стороне ситуацию подделки этих бумажек. Это встанет отдельной проблемой, отвлечет у общества массу сил, превратит многих людей в преступников. Но этими пустяками, в конце концов, можно пренебречь. Водяные знаки. Здесь глубинная магия, понятная специалистам, но закрывать солнце банкнотой, смотреть сквозь деньги на белый свет... Соображать надо, не дети уже всё-таки. Само введение таких банкнот, не обеспеченных ни магией, ни серебром, свидетельствует либо о глупости, либо о злой воле, о начале фантастических спекуляций. За бумажку, стоимость которой ничтожна, покупается множество товаров, человеческого труда. И первый, кто выпускает её в обращение, получает нечто даром. Государство это, купец или учреждение, всё равно. И этот факт невозможно изменить. Пустышка, постоянно растущая червоточина. Такое общество не сможет удерживать стабильных цен. Они будут всё время ползти вверх. Подобное состояние затрудняет нормальный обмен, зато идеально подходит для спекуляций. Попробуйте спекулировать серебром. Здесь возможна только удачная либо неудачная торговля.

– Феодосий... – Сиплый голос похохатывал. – Ну ты, Бредень, даешь. Феодосий, твою мать.

Бредень откинул монашеский капюшон, под которым действительно оказалось благообразное лицо и аккуратная, клинышком, бородка. Чувствовалось, что её с утра расчесывали.

– А говорил-то как, – не унимался сиплый. – Прямо излагал. Красиво паришь, Бредень. Или тебя теперь Феодосием и кликать?

– Так я ведь жил при монастыре. Столовался там, все у них знаю. Год, почитай, там прожил.

– А, ну тогда понятно. И тебя там что, Феодосием звали?

– Нет. Но там был отец Феодосий.

– Ну, все равно. Оторва ты, Бредень. Баско их развел, не подкопаешься. А по глине кто, Хвощ говорил?

– Понятно, Хвощ.

Вернувшиеся рыцари «монахов» уже не застали. Трупы настоящих привратников были найдены в кустах неподалеку. Время, конечно, упустили. Если б не Олег, вообще получилось бы глупо, но и полтора потерянных часа отыграть не удалось.

Банда Хвоща растворилась в огромных лесах под Угличем.

Глава 10

Глиняная птаха в кармане запищала переменчивой трелью. Вызов на связь; судя по руладам, Варька. Тарас вытащил «соловья», щелкнул клювом.

– Слушаю.

– Мя-ау, – сказали на том конце. Точно Варька.

– Как дела? – спросил школяр.

– Мяау, мя-ау, – доложилась Варька. В смысле, не особенно дела, могли быть и получше.

– Ты чего хотела? – не слишком вежливо поинтересовался Тарас, но сбить Варьку с поэтической волны не удалось.

– Мя-а-ау. Мур-р-р.

– В смысле, чтобы я приехал?

– Мя. – Утвердительная интонация не нуждалась в пояснениях.

– Ты, кстати, Никиту видела сегодня?

– Мя, – снова сообщила его пассия, но на этот раз интонация была противоположной. Мол, на хрена тебе Никита, если я, красавица, с тобой воркую.

– Да не мякай, скажи, видела или нет?

– Мя, мя, мя.

– Точно нет?

– Мя. Мя-ау, мур-р, мя-ау!

– Вечером приеду.

– Мур-р.

– Мур, – лаконично попрощался Тарас и щелкнул клювом глиняной свистульки. Спустившись с верхней площадки, он уселся на сиденье. Вагон медленно катился в район, где жил Никита. Тарас надвинул на глаза форменную кепку и попытался задремать.

– Нет, ты представляешь? Стиральное корыто опять искрит.

– У тебя ж было такое.

– Было. Было, чтоб ему мордой об забор, поганому наладчику. У вас, говорит, порошок просрочен. Как будто тараканье крыло портится. Его хоть год держи, хоть четыре года.

– Ага. То-то у тебя полка в подсобке завалена. Запаслась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});