Громовое колесо - Евгений Викторович Шалаев

И это при всём-то его богатом опыте. Или именно поэтому? В любом случае, я до сегодняшнего дня даже представить не мог, что рогатого вообще что-то может испугать. Тем более так.

Я ещё раз провёл глазами по фигуре толстяка. Думаю, перед нами предстало привидение.Или дух. Или что-то похожее. Всё говорило именно об этом.

Крепко сбитая, на первый взгляд, фигура необъятных размеров существа оказалась таковой именно что только на первый взгляд. При более внимательном рассмотрении стало заметно, как то на одном участке его тела, то на другом пробегает словно зыбь. Как будто тело этого создания надёжно слеплено из плотных слоёв воздуха, которые при всём том ещё местами подвластны в своём движении не только воле своего владельца, но и порывам ветра. Да настолько подвластны, что нет-нет, да и создадут в теле сквозную прореху, через которую видно, что там творится за спиной. Добавим ещё к внешнему виду толстяка наличие плотной тёплой одежды, нисколько не подходящей к летнему сезону, в которой, тем не менее, он чувствовал себя вполне комфортно. Приплюсуем синюшный цвет лица. И что в итоге? Догадаться не сложно. Перед нами ещё один типаж, неоднократно описанный в литературе. А именно – типичный, чаще-то всего, правда, совсем уж бесплотный представитель мира неживых. Или коротко – дух.

Смущало, разве только, что в теле толстяка на месте сердца бился какой-то тёмный, чёрный сгусток, заметный даже сквозь одежду. От того сгустка в разные стороны шли чёрные же всполохи, наполнявшие всю сущность неживого тьмой. Что это? Дух в духе? Не похоже. Более правдоподобной казалась версия, что сгусток этот давно уже является неотъемлемой частью толстяка. Да к тому же, пожалуй, именно этот сгусток и заставлял сжиматься наши с Орисом сердца от страха.

- Никак аж целых две души на землю грешную явиться изволили, – нисколько не смущённый нашим молчанием, продолжил свою речь дух. – Чего забыли-то здесь, бедолаги?

- Мы не бедолаги, – слабым ещё голосом ответил я, но потихоньку уже приходя в себя.

- А кто же ещё? Бедолаги и есть! – снова подтвердил толстяк и противно захихикал.

- По делу мы здесь, уважаемый. Торопимся очень. Разреши нам пройти, – подал, наконец-то, свой голос Орис. Только вот голос у сатира был на удивление заискивающий и дрожащий.

- Чего вам торопиться-то, вы уже на месте. Пришли уже. Всё – финита ля комедия! – снова захихикал, продолжая и дальше веселиться, дух.

- Слушай, нам не до шуток, – начал раздражаться я. – Как тебя там, не знаю. Да и знать не хочу. В сторонку подвинься. Или в стену обратно влейся. Если так тебе больше нравится.

- Хамишь, – вмиг ставшим неожиданно злым и, хотя по-прежнему тонким, но отчего-то вдруг очень и очень страшным голосом просто-таки прошипел толстяк. – Не знаешь меня? Ничего. Сейчас познакомимся. Поближе. Сильно ближе. Да, с обоими вами познакомимся.

С последними словами дух стремительно и совершенно беззвучно придвинулся вплотную к нам и, буквально, воткнул свои руки прямо в наши тела. Именно что, согнув руки в локтях и отведя их чуть назад за спину, с размаху и воткнул. Правая рука толстяка при том вошла в мою грудь, а левая – в грудь сатира.

Сердце моё словно сжали в тисках. Оказывается, что? Живо моё сердечко? Хотя сейчас, на самом деле, мне ну совсем не до познания своей новой физиологии было. Похоже, я начал умирать. Опять! Только на этот раз совсем не быстро. Мне, судя по всему, суждено было в полной мере понять на прощание, что такое боль. Истинная боль.

Не лучше себя чувствовал и Орис. Он, словно жук, пришпиленный энтомологом-садистом ещё живым булавкой к доске, ну, ровно точно так же вертелся и извивался. Только вертелся вокруг воткнутой ему в тело руки. Из горла сатира раздавались сдавленные хрипы, лицо его искажала та же гримаса боли, страдания и отчаяния, что и у меня.

- Повезло-то как, – глядя мне прямо в глаза и, можно не сомневаться, наслаждаясь моей болью и моим унижением, разоткровенничался вдруг толстяк. – Людей надо с десяток извести, чтобы хоть немного силы прибавить. Да желательно найти ещё таких людей, что и не нужны особо никому. Это дабы не всполошить всех вокруг. Чтобы из хищника в добычу вдруг не превратиться. А здесь, надо же!, подарочек какой. Две души очищенные сразу. Я, как увидел вас, глазам своим сначала не поверил. А потом понял – вот он, мой шанс. Покончу с вами и кого мне тогда бояться? Да я всесильным стану!

- Ты покончи сначала, – удалось прохрипеть мне.

Из последних сил я схватился ладонями за запястье толстяка и попытался вырвать его руку из своей груди. Однако только рассмешил этим духа. Снова раздался противный писклявый хохот моего мучителя. Но, я не сдавался, снова и снова пытаясь то вытянуть руку инородца из своего тела, то бить по его запястью.

В какой-то момент слепая ярость затмила мой разум. Я не собирался сегодня умирать! Да и завтра не собирался. Я по человеческим-то меркам жизнь толком не прожил, что уж там про бытие за гранью упоминать, где речь вообще, вроде как, о бессмертии идти может. Нет, не готов я уйти в ничто, куда меня злобное создание, несомненно, и хочет отправить.

Не знаю, откуда у меня взялись силы. Думаю, это последний, самый крайний резерв в разнос пошёл. Я снова, насколько только мог, сжал запястье толстяка и заорал: “Да, пропади ты пропадом, нечисть!”

Неожиданно на правой моей ладони оказалась перчатка. Очень тонкая, серебряного цвета, плотно облегающая руку. И тут же от места на запястье духа, где касалась эта моя новая перчаточка, пошёл дым.

Я инстинктивно сжал руку толстяка ещё сильнее, и тот сразу же истошно заорал. Ну, заорать-то заорал, а вот руку свою, изверг, из груди моей не вытащил, всё также, но теперь уже как-то судорожно, продолжая тискать моё сердце.

Наконец, проснулся и Орис. До того страдавший в одиночку, молча, сатир, услышав крики, скосил глаза в мою сторону. Происшедшие изменения и в моём облике, и в моей борьбе с духом просто поразили рогатого. Но, надо отдать должное “братцу”, в прострацию он не впал. Более того, соображалка у сатира работала, что надо. Быстро и нетривиально. Так что, он тут же,