Исповедь старого дома - Лариса Райт

— Ладно.

Он согласился слишком легко, и Анна не могла не порадоваться. Это значило только одно: мебель была гениальной, ничуть не менее гениальной, чем ее актерская игра.

— Кофе будешь?

Она сварила кофе, и они еще какое-то время посидели на террасе, болтая об общих знакомых, репетициях, спектаклях и новостях театральной жизни, которыми гость охотно делился с хозяйкой. Собака за дверью снова устроила громкую возню, почуяв запах бутербродов, которые Анна поставила на стол. А дом опять стал раздражаться, потому что надеялся уловить в разговоре какое-то объяснение происходящему, а подвывание и царапанье мешали слушать.

Впрочем, посиделки были недолгими. Эдику не терпелось проникнуть в сарай, чтобы оставить там новую порцию восторгов и отбыть в Москву, где без него, конечно, все застопорилось, а то и вовсе замерло. Анна отправилась его провожать. Дом озадаченно обдумывал услышанное: известная актриса, которая может вернуться на сцену, но вместо этого мастерит декорации для театральных постановок и скрывает свое местонахождение. Почему? Объяснения этому дом не находил, как не находил и ответа на вопрос, отчего всегда и всем недовольная, постоянно дергающая Анну больная молчала во время визита режиссера. «Жива ли?» — забеспокоился дом, заглядывая к старухе в комнату. Она лежала на кровати, вперив взгляд в портрет на стене, а по щекам ее медленно и скорбно катились слезы.

Анна вернулась на террасу, выпустила собаку и вошла в комнату к больной, даже не дождавшись обычного «Ну-ка!»

Женщина оторвала взгляд от портрета, посмотрела на Анну и прошептала тихо, но внятно, так, что услышал даже старый дом:

— Спасибо!

9

Аля Панкратова была права: актрисой она была первоклассной, а женщиной довольно средней, к тому же малоопытной. Никто не объяснил ей, что устроить брак гораздо легче, чем его сохранить, особенно тогда, когда представления об этом браке и интерес к нему у мужа и жены лежат в совершенно разных плоскостях.

Она наивно полагала, что великовозрастный (по ее меркам) муж, видевший в жене свое призрачное счастье, будет ценить подарок судьбы и исполнять любой каприз по первому требованию. Но он расценил Алино появление как шанс на возвращение в прошлое. Он никогда не забывал, что первая жена была обычной девочкой, милой, приятной и не слишком требовательной: жила интересами мужа, его успехами и, в конце концов, даже жизнью поплатилась, боясь встать на пути его дипломатической карьеры.

От Али муж ожидал той же кротости и участия: горячих обедов, чистой квартиры и задушевных разговоров. Поначалу она полностью отвечала его требованиям: подносила, подавала, убирала и, глядя в глаза, с придыханием интересовалась:

— Как на работе?

А он, очарованный покладистостью, молодостью, грудным голосом и поволокой в очах, рассказывал даже то, что требовалось оставить в стенах кабинета. Аля слушала, изображая подлинный интерес и тайно выжидая подходящий момент. И такой момент наступил. Муж вручил ей билеты в театр:

— Прекрасная пьеса, отличные актеры, тебе понравится.

Она не сомневалась. Вот он, шанс заявить о своих истинных желаниях, хватит с нее борщей, пылесосов и политики!

После спектакля, который действительно оказался силен и постановкой, и актерской игрой, она, выслушивая хвалебные отзывы мужа, сказала с ленцой, делано равнодушно:

— Хорошая пьеса. Но была бы еще лучше, если бы главную роль играла я.

— Без сомнения, моя королева, — тут же согласился муж, хватая ее руку, поднося к губам и нежно целуя.

Алино сердце заколотилось. Вот оно: стоит только намекнуть, и роль в кармане, стоит хвостиком махнуть, и любой режиссер у ее ног.

— Но тебе ведь всего этого не надо, — ласково продолжал муж. — У тебя есть я.

— Конечно, — от неожиданности она не нашла достойного ответа.

Да, она не хотела играть в провинциальном театре. Да, хотела остаться в Ленинграде. Но провинциальный театр все-таки во сто крат лучше ленинградской, пусть даже и шикарной, кухни. Аля ожидала легкой победы — достойного места в труппе БДТ или Ленсовета, но и, получив неожиданный отпор, сдаваться не собиралась:

— Мне прислали сценарий, — сказала она через несколько недель. — Режиссер — мой хороший знакомый, многому меня научил, отказываться неудобно.

— Я решу эту проблему, милая. Завтра же вышлем ему письмо из министерства, чтобы деятели культуры отныне не беспокоили тебя подобными глупостями.

Алин мир перевернулся. Она была уверена, что для любого мужчины жена-актриса — это гордость, но выбрала именно того, которому нужна была просто жена. Пришлось смириться с мыслью, что Ленинград она с помощью мужа получила, но ленинградские подмостки стали от нее только дальше, чем были. Что же… Раз она смогла из далекой деревни пробиться на большой экран, неужели, живя в Ленинграде, она не выйдет на его сцену? Оставалось только одно: играть в открытую.

— Я была на «Ленфильме», согласилась на эпизод.

— Зачем?

— Я хочу вернуться в кино.

На следующий день режиссер, пряча глаза и стараясь убрать дрожь из голоса, в роли отказал.

— Куда ты наряжаешься?

— В театрах начинается прослушивание.

— Удачи.

Вечером:

— Тебя взяли?

— Сразу в два!

— Поздравляю.

Следующие два месяца перед началом нового сезона и сбора труппы Аля особенно вдохновенно готовила, убирала и изучала репертуар, примеряя на себя разнообразные роли. Однако своей фамилии в распределении ролей не нашла ни в одном, ни в другом театре.

— Пока ролей нет, — коротко, почти грубо объявил один худрук, пресекая дальнейшие расспросы.

Другой оказался поразговорчивее:

— Деточка, у меня семья, дети. Их кормить надо.

Аля растерялась:

— Но я ведь хорошая актриса, зритель на меня пойдет, я никого не отпугну.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Так почему же?

— Извините, милая, я не могу лишиться работы.

И снова Аля осталась в блаженном неведении.

— Во Дворце Первой пятилетки организуют вечер памяти Веры Холодной. Меня пригласили участвовать.

— И в чем заключается это участие?

— Изображать знаменитые сцены из фильмов.

— Разумеется с партнерами?

— Ну, конечно!

— Занятно.

— Да, это просто замечательно. Я так соскучилась по игре! Наконец-то живая работа. Что толку числиться в театре, если нет ролей. А тут хорошая возможность напомнить о себе. Мне обещали прекрасных партнеров.

Через несколько дней организаторы вечера отказались и от своих обещаний, и от Алиного участия.

— Вы могли бы сразу сказать, что не можете, — заявил ей режиссер, не скрывая обиды.

— Как не могу? Я могу.

— А здесь написано, что не можете, — он швырнул ей бумажку известного ведомства — и все Алины злоключения получили логическое объяснение.

Сдерживая ярость, она предприняла последнюю попытку.

— Я действительно могу, а это, — Аля кивнула на бумажку, — просто ерунда какая-то.

— Деточка, — теперь режиссер смотрел на нее с сочувствием, — я бы на вашем месте поостерегся называть официальный документ ерундой. Здесь, как говорится, черным по белому, и я не в силах что-либо изменить.

Открытие было мрачным и ужасающим: театр и кино закрыли перед ней свои двери на слишком крепкий засов под названием КГБ. Но Аля не была бы собой, если бы не попыталась его взломать. Она могла бы объявить открытую войну, перестать играть роль примерной и довольной жизнью женщины, но, столкнувшись с таким противником, боялась потерять не только театр и кино, но и Ленинград. Да и кто знает, до каких границ простирается гордость и чванливость мужа: возможно, он предпочтет отправить непокорную жену к праотцам, чем дать развод. А если и отпустит, так играть все одно не позволит.

Побег из плена должен был стать гораздо более продуманным. Тут дело не могло ограничиться кражей из шкатулки пятисот рублей.

— Ну его, это актерство, — сказала она, наливая мужу из супницы в тарелку ароматной ухи. — Когда мне играть, если за домом смотреть надо.

Он тут же с готовностью поцеловал ее руку и подхватил:

— А ребеночка родишь, и вовсе времени не будет свободного.

— Конечно, милый. Ни минутки. А кого ты хочешь?

— Девочку. Такую же, как ты, светленькую, миленькую. Родишь мне маленького ангелочка?

— Непременно, — обещала Аля, а сама бегала к знакомому врачу на аборты. Хоть ей и говорили, что беременности маловероятны, но они почему-то случались с завидной регулярностью.

Муж все ждал прибавления в семействе и частенько заводил разговоры о будущем ребенке, о том, как он будет расти и как они его станут воспитывать. Аля же делала вид, что разговоры эти ее смущают, пыталась заглушить его беспокойство тем, что беременность все не наступает, и поспешно переводила беседу в другое русло: