Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов - Юми Мацутои

отец, – покорно согласился Такэно.

Старик, устав от своего монолога, замолчал надолго. Такэно терпеливо ждал.

– Храбрость – уверенность, трусость – страх и презренное сомнение! – внезапно громким голосом проговорил настоятель.

– Да, отец мой, – едва не задремавший Такэно вздрогнул от неожиданности.

– Иди, – сказал ему настоятель безо всякой паузы.

– Отец мой? – не понял сразу Такэно.

– Оставь меня.

Такэно низко поклонился и пошел к выходу из комнаты. У самых дверей он услышал, как старик снова чихнул.

– Будьте здоровы, отец мой, – выпалил Такэно.

Настоятель не услышал его слов: он опять погрузился в свои мысли.

* * *

Такэно быстро догнал отряд князя. Завидев Такэно, князь велел ему ехать рядом с собой, а другим воинам приказал следовать поодаль.

– Ты тоже не задержался у настоятеля, – заметил повелитель. – Ну, что он тебе сказал?

Такэно наморщил лоб, вспоминая:

– Он сказал, что мир – не арена, а суд. Хорошие и злые дела преследуют нас… Вселенная делится на семь сфер, поэты слышат божественную музыку Вселенной… Наша жизнь подобна туче, а смерть – пробуждению ото сна… И еще о снежинках, в которых отображается гармония Высшей Сущности.

Князь рассмеялся.

– Настоятель монастыря Микото – очень мудрый человек, но его порой бывает трудно понять. Поэтому он и пользуется всеобщим уважением: за свою мудрость и за то, что ее трудно понять. Трудная для понимания мысль всегда вызывает уважение, ибо предполагает превосходство того, кто ее высказал, над тем, кто не смог понять. Но надо заметить, что настоятеля монастыря Микото уважают еще и за тот жизненный путь, который он проделал. В молодости он был самураем…

– Он – самураем?! Не может быть! – удивился Такэно.

– Как ты любишь перебивать… Да, он был самураем и служил при дворе князя, правившего на Севере… Но скажи мне, не говорил ли он с тобой о твоем воинском служении? Распознал ли он в тебе воина?

– Да, мой господин. На прощание он говорил о храбрости.

– Что именно?

– Храбрость – уверенность, трусость – страх и презренное сомнение.

– Так и сказал?

– В точности так, мой господин.

– Значит, я не ошибся в тебе, – загадочно произнес князь – Ты не понял, зачем я тебя привез в монастырь Микото?

– Нет, господин.

– Я хотел, чтобы монах подтвердил мне то, что я и сам уже решил. Ты станешь самураем, Такэно, как только мы вернемся в столицу.

– О, мой господин! – Такэно склонился и поцеловал руку повелителя.

– Оставь, упадешь с лошади! Успеешь отблагодарить меня, как положено по церемониалу, когда я буду посвящать тебя в самураи, – сказал князь. – Но я хочу растолковать тебе непонятое тобою из беседы с настоятелем. Мне кажется, я знаю, о чем он тебя предупреждал. Твоя жизнь не будет счастливой: став самураем в столь молодом возрасте, ты вызовешь зависть и злобу у многих. А знаешь ли ты, что такое человек? «Человек в сущности есть дикое ужасное животное», – говорил один древний мудрец и прибавлял: «Вот когда спадают цепи законного порядка, тогда в полной мере обнаруживается, что он такое».

Я держу своих подданных в узде, но я не в силах изменить их. Как заметил все тот же мудрец, в каждом человеке существует запас ненависти, гнева, зависти и злости, который накапливается и однажды извергается, как лава вулкана. А человек при этом превращается в страшное чудище, свирепое и бессмысленное в своей жестокости. Никакое животное никогда не мучит другое живое существо только для того, чтобы мучить; но человек делает это – что и составляет сатанинскую черту его характера. Поистине, люди бывают подобны богам, но они бывают подобны и дьяволу.

А зависть, – зависть это очень сильное чувство! Человек при виде чужого достатка и успеха горше и больнее чувствует свою нужду и свои неудачи – что порождает ненависть к более счастливому, которая и называется завистью. Единственным желанием зависти является месть; и тебе будут мстить, Такэно. Готов ли ты к этому?

– Я не предполагал, мой господин… – растерянно пролепетал Такэно.

– Вот так храбрец! В бою поразил десяток человек, а тут растерялся и оробел! Что же ты думал: ты станешь сражаться, как лев, прославишься своей храбростью и умением, и не вызовешь зависти и злобы? Сразу видно, что ты рос вдали от людей. Уже и сейчас многие недолюбливают тебя, потому что видят, как ты отмечен мною; сделав тебя самураем, я в стократ увеличу число твоих недоброжелателей. Готов ли ты к этому, Такэно, спрашиваю я тебя? Отвечай прямо, без обиняков!

Горный монастырь

– Готов, мой господин, – сказал Такэно, чуть запнувшись.

– О, ты действительно смелый человек! – усмехнулся князь. – Ведь смелость в смертельном бою – ничто по сравнению со смелостью в мирной жизни. Битва с врагом, какой бы жестокой она не была, длится все же недолго, но для того чтобы выстоять в том длительном бою, который мы называем жизнью, нужно гораздо больше мужества и терпения.

Да, тебя ждет сильная ненависть, а от нее есть лишь одно средство – держать в страхе тех, кто тебя ненавидит, но вряд ли ты способен на это.

Ах, Такэно, Такэно, я должен осуществить твою мечту, должен посвятить тебя в самураи, но осуществление мечты означает ее смерть, и хорошо, если вместе с ней не погибнет и тот, кто так страстно желал, чтобы она осуществилась!

Стон ветра в деревьях

С вечера была тихая осенняя погода. Недвижимый воздух был наполнен теплом и терпким запахом опавших листьев. На небе не было ни одного облака, и лучи неяркого осеннего солнца падали на деревья княжеского парка, отбрасывая блеклые тени. Но вместе с тем, в природе чувствовалось какое-то беспокойство, раздраженное томительное ожидание перемен к худшему. Это раздражение и беспокойство проявлялись в поведении животных и птиц, и даже мошкары, сбившейся в большой рой и низко вьющейся над землей.

Уже в темноте небо затянулось тучами. Подул ветер, сначала слабый, затем сильнее, а потом его порывы сделались настолько сильными, что деревья застонали и согнулись; с треском ломались ветви и ударялись оземь с глухим страшным звуком.

Полил дождь; струи воды то уплотнялись, вставая непроницаемой стеною, то отбрасывались порывами ветра в сторону, рассыпаясь на крупные капли, и колотили в оконные ставни сотнями маленьких кулачков.

Буря бушевала, однако, недолго, ветер скоро стих, но дождь лил до утра. А утром снова подул ветер, холодный и постоянный. Тучи рассеялись, вновь выглянуло солнце, но оно уже не грело. Небо казалось огромным ледяным куполом, стужа окутала землю.

* * *

Старик Сотоба, сильно похудевший и состарившийся, сидел на веранде своего домика, закутавшись в два одеяло. Он смотрел на багряный лист