Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между (ЛП) - Гжендович Ярослав

Багрянец начал постепенно угасать, прошло несколько секунд и постепенно вновь появились спокойные голубизна и бирюза. Страшные, пылающие глаза постепенно прятались под сонно опадающими изумрудными веками. Еще несколько красных пятнышек проплыло вдоль ног и исчезло. Паук снова спал.

Я огляделся. Перелезать через стену? Раз они поставили себе подобные замки, то позаботились и про другие виды защиты. Ну а раз домофон выглядел таким вот образом, то во что превратятся датчики на стене?

Высоко на колокольне раздался тихий, короткий треск. Кто-то открыл окно.

- Тут ничего личного, - сказал я. – Просто у меня нет времени на всю эту херню.

Я сунул руку за пазуху, вытащил тесак и воткнул его в самую средину паука. Раздался писк, похожий на отзвук зажаривающегося электрического стула. Линии взорвались багрянцем, шипящие разряды оплели лезвие, а потом погасли. Паук отвалился от двери навзничь, навылет пробитый моим ножом, конечности шевелились механически, отвратительно, издавая из себя металлические щелчки, словно поршни маленькой паровой машины. Паук светился все слабее, потом вообще погас, теперь он выглядел, словно бы его сплели из черных, пропаленных разрядами проводов. В воздух поднялся чудовищный смрад горелой изоляции и озона.

Я притоптал дымящийся труп и высвободил тесак.

Потом нажал на дверную ручку и вошел вовнутрь, чувствуя себя так, словно бы в желудке было каменное пушечное ядро.

Двор был пуст. Что-то мигнуло на стене, что-то зашелестело в кустах. Я быстро пробежал по коридору, спиной к стене, с поднятым обрезом в руке, отчаянно пытаясь припомнить, как попасть на колокольню.

Там, наверху открыли окно. То ли это было отражение, то ли несчастный монах сунулся в навязчивую петлю событий, как часто случается с самоубийцами. И застрял в ней. И теперь без конца он станет рассматривать те же самые сомнения и дилеммы, и вновь понесет поражение, вновь проведет то же сражение с самим собой или обстоятельствами, либо страхом, закончившееся очередным прыжком с карниза с петлей на шее. И так без конца.

И это не обязательно является проблемой покаяния. Депрессия, которая толкает человека на самоубийство, основывается на явлении обратной связи. На порочном круге. То, что творится потом, это только продолжение. Замкнутый круг, который был зафиксирован, и который несчастный забрал с собой на эту сторону.

Я свернул за угол, в коридор, вдоль которого находились кельи монахов, и остановился, застыв в остолбенении, залитый мерцающим, многоцветным сиянием. По всей длине коридора, на стенах, полу и потолке росли цветы. Светящиеся, цветные и нереальные. Побеги вились по стенам, словно дикий виноград или плющ, кусты и толстые стебли вырастали из пола, и все они были многоцветным сиянием. Цветы раскрывали бутоны, окутывались светящими зеленью листьями. Я понятия не имел, что это такое. Никогда еще не видел ничего подобного.

Я шел через этот коридор, словно через неоновую оранжерею, и не мог поверить своим глазам. Вообще-то, выглядело все это просто красиво. Виденное отдавало простой, нерафинированной красотой рождественской елки. Кое-где цветы выглядели даже грозно, они щетинились шипами, их бутоны были хищными, будто у ядовитых или насекомоядных растений; а в других местах они были кичеватыми, изливающимися всеми цветами радуги, словно на индийской открытке. Иногда они казались мясистыми и необузданными, похожими на блестящие слизью орхидеи. Я продирался через них, словно через джунгли, и разыскивал отходящий в сторону коридор.

И прошел мимо дверей, из-за которых пульсирующим кольцом выползали целые волны мелких, копошащихся будто червяки мыслеформ. Выглядело это не очень-то хорошо. Похоже, за этой дверью проживал неприятный человек, который часто попадал в одержимость. Его мысли расползались по стенам и исчезали в светящейся, многоцветной чащобе.

Я нашел коридор и двинулся п спиральной лестнице, ввинчивающейся в башню надо мной. Шизофреники часто рисуют подобные лестницы. Невыносимая спираль, вздымающаяся в бесконечность, так что делалось нехорошо. Ступени скрипели подо мной, по сторонам я видел угловатые балки конструкции. Ноги я ставил осторожно, заглядывал за каждый поворот и не выпускал из рук слегка приподнятого обреза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я прошел место звонаря со свисавшими над ним веревками, каждая толщиной с мою руку. Сверху маячило несколько колоколов, прикрепленных к соединенным накрест балкам. Выше я слышал нечто вроде всхлипывания и осторожных шагов. Очередные ступени. Теперь я вышел на вершину башни; в квадратном отверстии посреди площадки под куполом гнездилась огромная, блестящая туша колокола.

Окно было открыто, оттуда дул холодный, неприятный ветер.

И снова я услышал всхлипы.

Они доносились из-за окна, с крыши башни. Тут я перевел дух, спрятал обрез в кобуру, снова вздохнул и перелез через высокий парапет, протискиваясь через узенькое окошко, завершенное остроконечным сводом, словно какая-то пуля.

Понятия не имею, каковы в Стране Полусна последствия падения с церковной колокольни на замощенный камнем двор. Пока я был блуждающей душой спящего молодого человека, то мог вздыматься в воздухе и плавать в нем, словно рыба. И вообще, мог проходить сквозь стены и двери. Только все это уже закончилось.

Мне хотелось, чтобы все было как в "Матрице" – "весь секрет в том, что ложки нет"; я хотел, чтобы земля отразила меня эластично, без какого-либо вреда. Но, во-первых, я никак не могу этого проверить, а во-вторых, довольно часто мне задавали здесь трепку. И потом я не просыпался, кровоточа из ран, появившихся, когда я был вне тела. Я просыпался, просто-напросто, больным. Более серьезные ранения дали эффект в форме повреждения печени, в другой раз – изъязвления стенки желудка. А в другой раз все выглядело так, словно бы у меня случилась грудная жаба. Все те болезни со временем отступали, но мне этого хватило, чтобы начать уважать мир Между и его законы.

Я вылез на крышу. На готической крыше находится множество элементов, практически невидимых снизу. Мы же видим лишь кружевную конструкцию. Вся крыша покрыта различными сложными орнаментами, из которых одни обладают конструкционным значением, а другие – нет, зато имеется за что можно схватиться. Выступы, пинакли, контрфорсы… Готические крыши весьма выгодны,3а неоготические – тем более.

Я увидел его. Он осторожно полз на наклонной плоскости черепиц, держа в руке веревку, таща за собой свободную, явно слишком большую рясу, и цепляясь за все, что попало, будто коричневый осьминог. Принимая во внимание, что он не жил со вчерашнего дня, а как раз сейчас в очередной раз собирался повеситься, с его стороны это было избыточная осторожность.

Тут мне вспомнилось, что у него была боязнь высоты. Кое-какие вещи не меняются. Только лишь благодаря тому я и успел.

Я сошел на карниз, прошел его и уселся на сложном, каменном пинакле, к которому монах с трудом привязывал веревку. Выглядело все это так, будто бы он присоединился к горгульям, которые и так во множестве населяли крышу.

Высота как-то не производит на меня впечатления. Еще с детства. Для меня пройти п рельсу, проложенному между небоскребами, такое же легкое занятии, как пройти по рельсу, лежащему на земле. Если я могу сидеть на спинке лавки и не терять равновесия, так почему бы не сидеть точно так же на поручне моста или балкона? Ведь это то же самое. В иное время я мог бы без всякой страховки быть строителем небоскребов.

С этой стороны он выглядел лет на двенадцать. Потому что тонул в рясе, ну совершенно, как будто бы окутался конским чепраком. Из-под обширного, ну прямо как шатер, капюшона, выглядывала маленькая, обритая практически под ноль голова, маленькие, детские ладони пытались привязать веревку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Зачем ты это делаешь? – спросил я.

Тот поглядел отсутствующим взглядом, и до меня дошло, что он уже вкрутился: порочный круг, обратное сопряжение, до него не доходило, что происходит, он все время пытался: а вдруг в этот раз и удастся.