Оправдание крови - Иван Чигринов

— Карту читать умеете? — спросил он.

— Да, — ответил Шпакевич, наконец ясно поняв, что это тот самый человек, ради которого за столом сидели и начальство политотдела дивизии, и старший лейтенант из особого отдела и для которого вызвали сюда его, Шпакевича.

Командир спецотряда удовлетворенно кивнул, достал из-за спины распухшую военную сумку, которая лежала на скамье между стеной и ним, и вынул оттуда сложенную гармошкой топографическую карту. Старший лейтенант из особого отдела предупредительно потянулся к ней, помог разложить на столе—и это тоже не осталось незамеченным Шпакевичем, значит, и правда какая-то важная шишка!

— Подойдите ближе.

Шпакевич ступил к столу два шага, которых не хватало, чтобы оказаться рядом с остальными, кто находился в избе, и, не ожидая дальнейшей команды, точней, дальнейшего приглашения, наклонился над картой.

— Ну, а теперь покажите нам, как вы шли сюда и откуда. Шпакевич без всякого труда отыскал извилистую линию Беседи, показал пальцем, в каком месте впадает в нее Деряжня, где был взорван последний мост; к. уже оттуда, давая самые подробные объяснения, начал постепенно приближаться к Пеклину.

— У вас там знакомые остались? — спросил командир спецотряда, когда Шпакевич подробно показал весь маршрут от Беседи.

— Нет.

— Ну, а те?… Словом, вы же по дороге с кем-то встречались, где-то ночевали… Такие знакомые остались?

— Такие были, — смутился Шпакевич. — Известно, и еды у людей приходилось просить, и ночлега. Но это не в счет. Как говорится, поел-поспал, да и спасибо на том.

— Хорошо, — сдвинул густые брови партизанский командир. — А этот, Чубарь, с которым вы шли сюда, где он теперь?

— В Журиничах, там, говорят, ополчение собирается.

— Из какой он деревни был?

— Точно теперь не помню, но где-то недалеко от Белой Глины.

— И кем он там работал?

— Председателем колхоза.

— Тоже не лишний человек, — подумав немного, подытожил командир спецотряда, — но… это так, любопытства ради. Тем более — как его теперь найдешь?

— А Холодилов погиб, — договорил Шпакевич, — уже здесь, от бомбы.

В хате настала тишина. Но не потому, что Шпакевич вдруг напомнил о гибели товарища. Нет. И начальник политотдела дивизии, и старший лейтенант уставились на третьего — на партизанского командира, который задумчиво трогал, словно поглаживал снизу тыльной стороной ладони свою черную бороду, и терпеливо ждали, что скажет наконец он, устроит ли его кандидатура Шпакевича. А дело было вот в чем. В самый последний момент, когда партизанский отряд уже готов был переправиться во вражеский тыл, заболел проводник, даже не заболел в настоящем смысле этого слова — его покусали пчелы… Тогда командир отряда и обратился к штабу дивизии, чтобы срочно помогли подыскать ему другого надежного проводника, иначе срывалась операция, которую долго и детально разрабатывали в Москве. И вот старший лейтенант из особого отдела снова вспомнил про Шпакевича: «Действительно, а почему не порекомендовать его?» Позвонил начальнику политотдела: «Есть такой человек!»

Наконец молчание в избе было нарушено.

Тот, от кого ждали решающего слова, перестал теребить бороду, просветленно улыбнулся одними глазами, будто свалил с себя громадную тяжесть, и спросил, проникая тем же деликатным, но острым взглядом Шпакевичу в душу:

— А еще раз не хотели бы пройтись по тем стежкам и дорожкам?

— Как это? — не понял Шпакевич.

— Обыкновенно. Проделать примерно тот же маршрут, но в обратном направлении. Тогда вы шли оттуда сюда, а теперь пошли бы отсюда туда.

Шпакевич склонил голову набок, спросил:

— Один?

— Нет.

— Большая группа?

— Ну, об этом узнаете после. Теперь же от вас нужен ответ — согласны или не согласны? Пока в принципе. Товарищи вот за вас ручаются.

— А все-таки? — досадливо поморщился Шпакевич. — Хотелось бы и от вас услышать что-нибудь определенное.

— Услышите в свое время, — без улыбки, но приветливо пообещал командир спецотряда. — Повторяю, прежде всего необходимо ваше принципиальное согласие. Я понимаю, для вас это неожиданно, психологически вы не готовы к такому путешествию и вообще, но, не утаю от вас, у нас тоже свои трудности, может, для нас кое в чем более неожиданные, чем для вас. Так что я даже не имею возможности дать вам достаточно времени подумать.

Тогда подал голос начальник политотдела дивизии:

— Приказывать мы тоже не имеем права. Не тот случай. «Что же это за случай за такой? Что?» — подумал Шпакевич.

И начальник политотдела поторопился добавить:

— Да, не можем!

— Ладно, — решил наконец Шпакевич, хотя в душе до конца не победил настороженность. — Считайте, что уговорили.

— Значит, согласны?

— Да.

— Ну что ж, я рад! — Мужчина, который настойчиво и вместе с тем терпеливо добивался этого ответа, встал и протянул через стол Шпакевичу сухощавую руку. — Но то, что сейчас услышите, пока большой секрет. Сегодня ночью на ту сторону фронта, в тыл оккупантам, со специальным и ответственным заданием переправится партизанский отряд. В нем будет тридцать три человека. Вы пойдете проводником. Понятно?

— Да.

— Ну, а теперь надо собираться, — складывая карту, сказал партизанский командир. — У нас с вами, — посмотрел он на Шпакевича, — есть еще немного времени, думаю, мы успеем хоть в основном обдумать некоторые подробности будущего похода и уточнить отдельные детали. Поэтому сейчас, минут через двадцать, поедем с вами в расположение отряда. Это недалеко. В соседней деревне. А пока вы подождите меня на улице, там, кажется, есть скамейка на крыльце, посидите, мне с товарищами надо кое-что обсудить.

Шпакевич вышел.

Скамеек на крыльце было даже две. Но на них друг против друга сидели два незнакомых командира — совсем пожилой и помоложе, но тоже в годах; судя по знакам" различия, они имели одно звание; командиры были увлечены беседой, и появление Шпакевича на крыльце не вызвало у них никакого интереса, будто он уже давно мозолил им глаза. Чтобы не мешать им, а больше всего чтобы не вызывать лишнего внимания, Шпакевич козырнул и постарался быстрей сойти с крыльца.

Поскольку отлучаться далеко он уже не имел права — сказано было ждать на крыльце, — он не придумал ничего лучшего, как сиротливо прислониться боком к телефонному столбу против избы, где размещался политотдел дивизии.

Как раз от этой избы широкая деревенская улица поворачивала и выходила через несколько дворов в поле, где справа от дороги стояла под вязом грузовая машина, замаскированная сверху зелеными ветками.

В той стороне где-то высоко летел самолет, вокруг которого время от времени рвались зенитные снаряды; разрывы доносились слабо, зато хорошо было видно, как в небе вдруг появлялись маленькие белые облачка, словно там лопались коробочки хлопка.

VII

Уже несколько дней на Зазыбов двор заглядывал Кузьма Прибытков. Великая охота была у него поговорить с Масеем. А сегодня, кроме того, Прибытков таил надежду похарчиться у Зазыб, потому что одна его невестка, Анета, торопилась в Яшницу вместе с другими веремейковскими бабами и почти не стряпала, а вторая уже который день сильно хворала, не поднимаясь с постели даже к печи.

Между тем Зазыба ревниво перехватывал Кузьму по эту сторону своих ворот, даже в мыслях не давая старому задерживаться долго возле сына — не хватало еще, злился он, чтобы по случаю Масеева возвращения толпился тут народ!… Старый Прибытков, видно, тоже угадывал Зазыбово настроение. И не очень-то церемонился. Может, полагал, что старость имеет и на это право.

— Дак проснулся Масей или нет? — неизменно вопрошал Кузьма; при этом и вид у старого пильщика, и голос был такой, словно до хозяйского сына у него появилась крайняя нужда.

— Нет, — бросал в ответ хозяин откуда-нибудь из-под повети, и Прибытков без всякой обиды поворачивал обратно, топая враскоряку следом за своей палкой к калитке, высокий порог которой становился для него уже нешуточной помехой.

На этот раз Кузьма не выдержал до конца свою роль, завел под лоб глаза, будто старец, явившийся с поводырем в деревню, и сказал:

— Вот сколько я до тебя, Денис, ни хожу теперяка, а все на угощение не попаду. Сдается, и сын целый вернулся, а ты все куксишься.

— А как же, кукшусь, — легко согласился Зазыба, словно ему по нраву пришлось это словечко. — Нечем мне тебя угощать.

— Ну вот, нечем, — опять закатил Прибытков глаза, — а некоторые наши мужики цельные дни, может, из-за столов не вылазят. Все угощаются. Разве ж это не диво — умять целого лося?

— Ну, а что еще делать с ним было, с этим лосем? — равнодушно усмехнулся Зазыба.

— Дак… Если бы только одного лося, — вел дальше Кузьма Прибытков, подначивая Зазыбу. — А то Браво-Животовский и поросенка еще с колхозной фермы прихватил, будто без домашнего мяса дичина в брюхо уж и не лезет.