Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

Повторяю, пусть клерикальная партия остерегается! Девятнадцатый век враждебен ей. Пусть она не упорствует, пусть откажется от мысли подчинить себе великую эпоху, полную новых, мощных устремлений, — иначе эта партия только возбудит ее гнев и, опрометчиво развив опасные склонности нашего времени, вызовет грозные события. Да, повторяю: придерживаясь системы, которая — я это подчеркиваю — просвещение подчиняет ризнице, а управление — исповедальне… (Неистовый продолжительный шум прерывает оратора. Крики: «К порядку!» Некоторые члены правой вскакивают со своих мест. Председатель собрания и Виктор Гюго обмениваются репликами, расслышать которые невозможно. Шум перерастает в бурю. Обращаясь к правой, оратор продолжает.)

Господа, вы утверждаете, что будете всеми силами отстаивать свободу преподавания. Постарайтесь хоть сколько-нибудь отстоять свободу трибуны! (Смех в зале. Шум стихает.)

Да, придерживаясь этих доктрин с их неумолимой, роковой логикой, которая даже помимо воли тех, кто им предан, увлекает людей все дальше и толкает на злые дела, придерживаясь этих доктрин, внушающих ужас, когда в истории видишь их действие… (Снова крики: «К порядку!» Оратор сам себя прерывает словами:)

Господа, я уже сказал вам — клерикальная партия постепенно заполоняет Францию. Я борюсь против нее, и в ту минуту, когда эта партия является с готовым законом в руках, я, как законодатель, вправе внимательно рассмотреть и этот закон и эту партию. Вам не удастся помешать мне в этом. (Возгласы: «Превосходно!») Я продолжаю.

Да, при такой системе, такой доктрине и такой истории клерикальная партия — пусть она это знает! — везде будет вызывать революции; чтобы спастись от Торквемады, везде будут кидаться к Робеспьеру. (Сильнейшее волнение в зале.) Вот почему партия, называющая себя католической, представляет серьезную опасность для общества. И те, кто, как я, в равной мере опасаются для народов и потрясений, порождаемых духом анархии, и сонной одури, порождаемой гнетом церкви, — бьют тревогу. Итак, подумайте хорошенько, пока еще не поздно! (Сильный шум справа.)

Вы прерываете меня. Крик и ропот заглушают мой голос. Господа, я с вами разговариваю не как подстрекатель, а как честный человек. (Возгласы: «Слушайте! Слушайте!») Вот что, господа! Уж не внушаю ли я вам подозрений… (Крики справа: «Да, да!») Как, я внушаю вам подозрения? Вы это утверждаете?

(Крики справа: «Да, да!» Невероятная сумятица и шум. Многие члены правой вскакивают со своих мест и обращаются к Виктору Гюго со злобными выкриками, которые он, стоя на трибуне, выслушивает с невозмутимым спокойствием.).

Ну что ж! По этому пункту нужно объясниться. (Тишина восстанавливается.) Это — своего рода заявление по личному вопросу. Я думаю, вы согласны выслушать объяснение, на которое сами меня вызвали? Так вот оно что! Я внушаю вам подозрения. Какие именно? Я внушаю вам подозрения? Но ведь в прошлом году я защищал порядок, в то время находившийся в опасности, так же как сейчас защищаю свободу, которой угрожает гибель! И точно так же я завтра снова буду защищать порядок, если он снова окажется в опасности. (Движение в зале.)

Я внушаю вам подозрения? А внушал ли я их вам, когда, выполняя свой долг депутата от Парижа, я предотвращал кровопролитие на июньских баррикадах? (Возгласы «Браво!» слева. Снова выкрики справа. Неистовый шум возобновляется.)

Ах, так! Вы не хотите даже выслушать голос, решительно защищающий свободу? Если я вам внушаю подозрения, то и вы мне их внушаете. Нас рассудит отечество. (Возгласы: «Превосходно, превосходно!»)

Господа, еще одно, последнее слово. Быть может, я принадлежу к числу тех, кто имел счастье в трудные дни недавнего прошлого оказать делу порядка кое-какие малозаметные услуги. Об этих услугах могли забыть. Я о них не напоминаю. Но, выступая сейчас, в такую минуту, я вправе сослаться на них. (Возгласы: «Нет, нет!», «Да, да!»)

Так вот, ссылаясь на это прошлое, я заявляю, и это мое глубокое убеждение, что Франции нужен порядок, но порядок животворный, то есть прогресс; порядок, возникающий из нормального, мирного, естественного развития народа. Порядок, который, благодаря пышному расцвету духовных сил всей нации, одновременно устанавливается и в действиях и в мыслях. Это — полная противоположность вашему закону. (Шумное одобрение слева.)

Я принадлежу к числу тех, кто хочет для нашей благородной страны свободы, а не порабощения, непрерывного роста, а не умаления, могущества, а не упадка, величия, а не ничтожества. (Возгласы «Браво!» слева.) И что же! Вот какие законы вы нам представляете! И что же! Вы, правители, вы, законодатели, хотите остановиться! Хотите остановить Францию! Хотите обратить разум человеческий в мертвый камень, загасить божественный светоч, низвести дух до уровня косной материи! (Возгласы: «Да, да!», «Нет, нет!») Да неужели вы не видите, какие проблемы волнуют наше время, время, в которое вы живете? Значит, вы словно чужие в вашем веке? (Сильное волнение в зале.)

Как, в наш век, великий век преобразований, открытий, изобретений, побед науки, вы мечтаете о неподвижности? (Возгласы: «Превосходно!») В наш век, век надежды, вы проповедуете безнадежность? (Возгласы: «Браво!») Как! Словно усталые поденщики, вы швыряете наземь славу, мысль, разум, прогресс, будущее и восклицаете: «Хватит! Зачем продолжать путь? Остановимся!» (Протесты справа.) Да неужели вы не видите, что все движется, растет, изменяется, обновляется и преображается, что все — в волнении, и вокруг вас, и над вами, и под вами! (Движение в зале.)

А, вы хотите остановиться! Так вот — я повторяю вам это с глубокой скорбью, ибо я ненавижу катастрофы и разрушения, — я предупреждаю вас с отчаянием в душе (смех справа) — вы отвергаете прогресс? Ну что же, вы получите революцию! (Сильное возбуждение в зале.) Людям, настолько безумным, чтобы заявлять: «Человечество не пойдет вперед!» — бог отвечает тем, что сотрясает вселенную! (Продолжительные аплодисменты слева. Депутаты обступают оратора, сходящего с трибуны, и поздравляют его. Заседание закрывается среди общего сильного возбуждения.)

ССЫЛКА

5 апреля 1850 года

Господа! В числе февральских дней, которым нет равных в истории, был один особо знаменательный день, когда голос державного народа, сквозь смутный гул на площадях диктовавший временному правительству его декреты, произнес великие слова: «Смертная казнь за политические преступления отменяется». (Возгласы: «Превосходно!») В этот день все великодушные и вдумчивые люди ощутили радостный трепет. И действительно — видеть, как великий акт прогресса, порожденный революцией, еще полной пыла, спокойно, величаво утверждает себя; видеть, как Иисус, живой, осиянный светом, склоняется над взволнованными массами; видеть, как из ужасающего крушения законов человеческих встает во всем его величии божественный закон (возгласы: «Браво!»); видеть, как несметное множество людей поступает словно великий мудрец; видеть, как все эти страсти, все эти умы, все эти души, еще накануне распаленные гневом, как все эти люди, совсем еще недавно закусывавшие патроны, объединяются и сливают уста свои в едином возгласе, прекраснейшем, какой только может издать человек, — возгласе: «Милосердие!» — это было возвышенным зрелищем для философов, для публицистов, для политических деятелей, для Франции, для Европы. Даже те, чьи интересы пострадали от февральских событий, те, чьи чувства или симпатии были ими задеты, даже те, кто стонал, те, кто содрогался, даже они рукоплескали и должны были признать, что самые неистовые проявления революционного духа могут соединяться с благими действиями и что революции обладают изумительным свойством: они способны одним великим часом изгладить память о всех ужасных часах! (Сильное волнение в зале.)

Впрочем, господа, это внезапное и блистательное, хотя и неполное торжество принципа неприкосновенности человеческой жизни не удивило тех, кому известно могущество идей. В обычные времена — те времена, которые принято именовать спокойными, потому что под невозмутимой на вид гладью не умеют различить глубинные течения, — в так называемые мирные периоды идеями склонны пренебрегать; высмеивать их — признак хорошего тона. «Все это мечты, декламация, утопия», — так о них говорят. Считаются только с фактами, и чем эти факты вещественнее, осязаемее, тем большее они внушают уважение. Ценят одних лишь дельцов, людей мыслящих практически, как их называют на известном жаргоне (возгласы: «Превосходно!»), только людей положительных, которые по самой своей сути являются людьми отрицательными. (Возгласы: «Верно!»)