Штильскин (ЛП) - Бакли Эндрю

Роберт и его товарищи не знали, но Аббигейла изначально звали Бокрик, но он решил добровольно сменить имя, чтобы показать свой характер. Этот характер заключался в том, что он был достаточно крупный, достаточно злобный, и не имел никаких этических запретов на то, чтобы буквально вывернуть взрослого человека наизнанку, так что, без разницы, как его называть.

— О, агент, ну и ну. А о вас, генерал, мы наслышаны.

— Ага, — согласился генерал. — Да и мне вы знакомы. Вы — разбойники Старого леса.

Ароллис радостно хлопнул в ладоши.

— Я так рад, что наша репутация распространилась так далеко.

— Это так, — заговорила Лили. — Мы получали доклады о вас даже в Озе.

— Превосходно, — произнёс Ароллис. — Тогда, полагаю, можно обойтись без дальнейших любезностей. Обычно, я должен произнести длинную речь о том, кто мы, чем занимаемся, и тому подобное. Вообще-то, это становится скучно, но поскольку вы нас уже знаете, то вам известно и, что будет дальше?

— Вы будете ждать, пока мы не отдадим вам свои вещи, — произнёс генерал Гнарли с лёгкой усмешкой, которая подразумевала, что он вообще не намерен никому ничего отдавать.

— Уважаемый, — снова дипломатично заговорила Лили. — Уверена, вы осознаёте тяжесть ограбления агента, и, раз уж вы слышали о генерале Гнарли, тогда, полагаю, вам также известно, что он весьма опасен. Я могу не обратить внимания на прерывание нашего путешествия, если вы просто отойдёте в сторону, и все мы притворимся, будто ничего не было.

Тощие разбойники начали смеяться таким смехом, какой Роберт счёл снисходительным. Об агентах у него сложилось впечатление, что их боялись, но не любили. Своего рода сказочное гестапо. Но любой авторитет, который внушал хоть какой-то страх, заслуживал определенного уважения.

— Что ж, полагаю, этот разговор зашёл настолько далеко, насколько это возможно, — сказал Ароллис.

— Ох, блин, — произнёс голос.

— Что? — переспросил Роберт.

— Что значит, «что»? — спросил Ароллис.

— Будет драка, — сказал голос.

— Нет, конечно.

— Что, «нет, конечно»? — спросил Ароллис, который начал упускать нить разговора. Он привык действовать по стандартному распорядку. Его семья выходит перед путниками, Ароллис выступает с речью, всегда вежливой, а затем они избавляют путников от всего, что у них есть. Если они хоть немного сопротивляются, разбойники избивают их до полусмерти. Иногда, более чем до «полу-».

— Тебе следует извиниться, — сказал голос.

— Заткнись уже, пожалуйста! — воскликнул Роберт.

— Так, похоже, достаточно, — произнёс Ароллис, теряя терпение.

— Простите, — сказал Роберт. — Затерялся в собственных мыслях, продолжайте.

Лили и гномы вытаращились на Роберта. В пожилых глазах генерала Гнарли забрезжило нечто похожее на понимание.

Лили попыталась вернуться к дипломатии.

— Ароллис, у вас прекрасная семья, а мне претит сама мысль о том, что сегодня кому-то станет плохо. Мы никогда прежде не встречались, и я стараюсь свести к минимуму знание о своём существовании, даже среди тех, кому доверяю. Однако смею вас заверить, что если вы продолжите гнуть свою линию с нашим ограблением, для всех вас это закончится печально.

Разбойники снова рассмеялись. Даже Аббигейл хихикнул. Прозвучало так, словно кто-то жевал камни, но всё же, это был смешок.

— Грунтнард, будь добр, разберись с тем, кого они назвали «дебилом»; Аббигейл, разберись, пожалуйста, с нашим дружелюбным агентом, а мы, братья, решим эти две маленькие проблемки.

Аббигейл двинулся с удивительной для него скоростью, чтобы схватить Лили, но встретил лишь весьма дипломатичный удар ногой в промежность, который в буквальном смысле приподнял его над землёй на несколько дюймов. Лили схватила здоровяка за рубашку и толкнула его спиной вперёд в дерево, вызвав громкий хруст, который мог быть одновременно и треском дерева и необратимыми изменениями в позвоночнике Аббигейла.

Четверо братьев бросились на гномов, те извлекли блестящее и очень острое оружие, и Лили побежала к ним на помощь.

Роберт остался наедине с Грунтнардом, который, увидев, как его брата отбросила маленькая женщина, продвигался с некоторой осторожностью. Грунтнард не был известен своими навыками мышления. Существовала весьма высокая вероятность, что он не смог бы даже произнести слово «мышление». Он был более известен способностью ломать кости и вызывать постоянное кровотечение. Обычно, он бросился бы на Роберта, тот потерял бы сознание, а затем избавился от всего своего имущества.

— Ух, — произнёс Грунтнард.

— Не будь невежливым, — заговорил голос в голове Роберта. — Скажи что-нибудь.

— Пожалуйста, не бейте меня, — промямлил Роберт.

— Увереннее, — потребовал голос.

— В смысле, даже не думай меня бить, или, эммм…

— Или ещё чего, — подсказал голос.

— Или ещё чего! — повторил Роберт.

— Ишо чо, што? — спросил Грунтнард.

— Или ещё, что? — спросил Роберт у голоса.

— Эта я шкажал, — пробормотал Грунтнард, почёсывая голову. Это был самый длинный разговор, который он проводил со своими жертвами. Он поднял кулак размером с кувалду и угрожающе им помахал, словно примерялся, куда лучше ударить, чтобы нанести побольше вреда.

— Может, сменить тему. Спроси его о семье, — предложил голос.

— Как поживает твоя матушка? — спросил Роберт с максимальным сочувствием, какое только мог выразить.

— Мы больш' не разговариваем, — сказал Грунтнард, чуть опустив кулак.

— Что ж, это нехорошо. Мама всем нужна, — сказал Роберт.

— Эм, ага. А у тя есть мама?

— Нет, я сирота. Маму никогда не знал. А почему ты больше не разговариваешь с матерью?

— Ей ни нраица наше дело, г'рит, слишком жоско.

— Знаешь, возможно, она права, — сказал Роберт.

— О, кажется, я понимаю, к чему ты ведёшь, — произнёс голос.

— Ну, я больш' ничо не умею. Бью людёв, вот и фсё.

— Уверен, тебе нравится ещё что-нибудь, может быть, что-нибудь такое, что понравилось бы маме? Что ещё ты умеешь?

Грунтнард опустил кулак.

— Ну, я печь лублу.

— Печь… серьёзно? — усмехнулся голос.

— Прекрати.

— Не, правда, я лублу печь. Ничо слишком сложнова, хлеб там, или булочки, или вкусный яблочный пирог.

— Что ж, почему бы тебе этим не заняться? Подумай, насколько лучше твоя мама начнёт себя чувствовать. Уверен, она любит тебя, но ей не нравится всё это костоломство, которым ты занимаешь.

— Ну, да, — сказал Грунтнард, немного всплакнув. — Ей буит радостно, если я перестану пускать людям кровь.

— Она, наверное, тяжело трудится, — предположил Роберт. — У неё, наверное, сердце разрывается, когда ты занимаешься не тем, что тебе нравится. А ты, я уверен, не хочешь, чтобы у неё сердце разрывалось.

Грунтнард начал тихонько поскуливать.

— Ну, нет…

— Конечно, можешь бросить то, чем занимаешься прямо сейчас и увидишь, как она будет рада. Готов спорить, у неё глаза будут блестеть, когда ты скажешь, что хочешь стать пекарем.

Широкие плечи Грунтнарда затряслись и из глаз обильно потекли слёзы.

— Хочу к мамочке!

— Обними его, — сказал голос.

— Уверен?

— Глянь на него; он же ревёт. Единственное, что ты можешь для него сейчас сделать — это обнять.

* * *

Лили пригнулась под рукой Ароллиса, когда тот широко махнул кинжалом. Она схватила его за запястье и дёрнула, ломая руку. Она ударила его в живот, а когда он согнулся, швырнула к остальным братьям. Генерал Гнарли прятал оружие, а Гник отряхивался от пыли.

— Роберт! — воскликнула Лили. В пылу драки она частенько забывалась, и Роберт совершенно вылетел у неё из головы. Вместе с гномами она обернулась и увидела Роберта стоящим на том же месте, где он был в начале драки. Увиденное потрясло их.

Роберт обнимал и утешал ревущего Грунтнарда.

— Ну, ну. Забирай семью и возвращайся домой. Жду, не дождусь, когда-нибудь отведать твоей стряпни.

— С радоштью, — отозвался Грунтнард.