Последняя песнь Акелы-3 - Сергей Бузинин

— Мистер Штольц! — капитан Хайд, с видимым сожалением оторвавшись от созерцания груды трофеев, протянул Арсенину руку. — Вы зря не сказали, что вы и ваши люди русские. Ей-же-ей, мы бы вполне обошлись без морд… проверки.

— Так мистер Пшесинский прямо назвал меня москалем, — небрежно пожал плечом Всеслав. — Вот я и счел уточнения излишними. А откуда такое глубокое познание наших национальных способностей?

— О-о-о! — восхищенно протянул Хайд, — как я могу не знать, чего вы стоите, если боцманом на моей посудине ходит русский.

— Русский? — недоверчиво прищурился Арсенин. — Любопытно было бы познакомиться.

— Нет ничего проще, — американец сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Откуда-то из-за пакгауза, блистая обритым налысо черепом, высунулась бородатая физиономия.

— Мэтт! — заорал Хайд, — Мэтт! Чубака! Иди сюда, тут с тобой господин капитан пообщаться желает.

Физиономия тяжко вздохнула, но возражать не решилась, и через секунду из-за пакгауза выполз небольшого росточка худенький мужичок, обряженный в кожаные штаны и кожаную же безрукавку. Судя по всему, несмотря на замухрышистую внешность, мужичок пользовался авторитетом, так как встречные матросы заискивающе ему улыбались, а некоторые даже неуклюже кланялись.

— Итак, — прикурил папиросу Арсенин, с любопытством разглядывая подошедшего боцмана, — тебя зовут Мэтт Чубака. Ты боцман и ты русский?

— Как есть, вашбродь, — привычно вытянулся мужичок, — русский. Матвей Чубакин, матрос парохода «Помор» флота рассейского. А Мэттом да Чубакой меня неруси навеличивают. Вишь ли имя моё с фамилием трудно им произнесть. Уж и увещевал я их, и бил — без толку. Некоторые и вовсе даже не Чубакой — Чуи кличут…

— А как ты, матрос флоту рассейского, — Арсенин присел на ближайший к нему ящик, — к американцам-то попал?

— Как, как… — покаянно вздохнул Чубакин, — пять годов тому пришли мы во Фриско, вот и загулял я там. По-черному. Неделю пил без просыху, а пароход-то мой и ушел. Но ничё. Я деньжат еще поднакоплю, билет куплю и вернусь в Рассею…

— Так ты ж уже пять лет как на китобое ходишь? — удивленно вздернул бровь Арсенин, сдвигая шляпу на затылок. — Платят мало, билет дорог, или?..

— Или… — вновь вздохнул боцман, уныло шмыгая носом, — пью я много…

Поговорив с полчаса, земляки пришли к единому мнению, что каждому из них будет лучше добираться до Отчизны самостоятельно, на чём и расстались крайне довольные друг другом. Всеслав справедливо полагал, что крепкий, но пьющий подчиненный вряд ли станет украшением команды, а Чубакин пришел к мнению, что суровый капитан не только до Рассеи-то его доставит, но и с алкоголем заставит расстаться. А такая цена для него непомерна.

13 апреля 1900 года. Уолфиш-Бей.

Когда Всеслав, замотанный докладами, совещаниями и портовыми работами едва ли не больше, чем ночными событиями, перешагнул порог «Пеликаньего берега», лицо Глэдис озарилось счастливой улыбкой. Но, увидев, что за один стол с Арсениным, гремя амуницией и почесывая окладистые бороды, садятся Ван Брик и Ван Дамм, женщина моментально нахмурилась и деловито поспешила навстречу гостям.

— Прости, милый, что лезу не в своё дело, — нагнувшись к уху Арсенина, торопливо зашептала Глэдис, — но в это время ко мне обычно приходят завтракать господа офицеры из форта, а твои новые знакомые очень похожи на буров. Может быть, ты проводишь их на время наверх?

— Спасибо за заботу, — приветливо улыбнувшись женщине, Всеслав галантно поцеловал ей ручку. — Но именно сегодня в этом нет необходимости. Господа офицеры в полном составе обживают гауптвахту и вряд ли в ближайшие дни сменят жилье и кухню.

Видя, что Глэдис в замешательстве, словно ища ответ, недоуменно смотрит по сторонам, Арсенин легонько приобнял ее за плечи и вывел на улицу.

— Теперь тебе всё ясно? — довольно улыбаясь, капитан указал женщине на флагшток с трансваальским флагом. — Если нет — поясняю. Ночью буры взяли город штурмом, и теперь эта земля принадлежит республике Трансвааль.

— Но мы ничего не слышали… — растерянно пробормотала Глэдис, переводя взгляд с Арсенина на флаг и обратно.

— Буры — народ скромный, — с наивной улыбкой развёл руками Всеслав. — Я, в общем-то, тоже. Мы не стремились к излишней популярности, и поэтому штурм прошел тихо. По-домашнему, так сказать.

— Твоих рук дело… — утверждающе вздохнула Глэдис и с тоской посмотрела в глаза Арсенину. — Значит, все же ты не купец, а наёмник?

— Можно сказать и так, — отводя глаза в сторону, пробормотал Арсенин. — Вот только служу я не за деньги. Цена моей работы — жизнь и судьба моей семьи.

— Семьи! — огорошено охнула Глэдис, прикрывая ладонью рвущийся из груди крик. — Конечно же, семьи… Ну я и дурра-а-а…

— Успокойся! — чуть повысил голос, резко цыкнул капитан. — Когда я говорю о семье, я имею в виду свой, пребывающий в заложниках, экипаж! И другой семьи у меня нет! Точнее не было… Пока тебя не встретил…

— Прости, — еле сдерживая слезы, виновато потупилась Глэдис. — Просто я испугалась, что вновь останусь одна… Прости… — Женщина прижалась к груди Всеслава и, отрывисто зашептала, заглядывая ему в глаза. — Буры держат твоих людей в заложниках? Может быть, получится их выкупить? Я продала гостиницу, деньги есть…

— Успокойся, родная, — гладя женщину по волосам, мягко улыбнулся Арсенин. — За предложение спасибо. Но деньгами тут ничего не добьешься. Мой экипаж в заложниках у англичан. И значит, мне придется воевать, покуда мы не победим. — Всеслав, вспоминая причины, заставившие его взяться за оружие, зло скрипнул зубами. — Или покуда не сдохну.

— Ты не имеешь права погибать! — внезапно разозлившись, Глэдис стукнула кулачком по груди Всеслава. — Ты обещал мне алые паруса! И вообще…

— Да не помру я, не помру, — растерянно забормотал Арсенин, пытаясь утихомирить женщину. — Ну, если хочешь, вот тебе моё честное слово — будем жить! Только вот что, буквально через несколько дней я уеду и надолго, так что и ты не задерживайся. Буры здесь долго не продержатся, а местные… они, конечно, добрые христиане, но зачем вводить их в искус доносительства? Вот и ты киваешь — не стоит. Значит — уезжай.

— Хорошо, — покладисто кивнула женщина, забавно шмыгая носом. — Только знаешь, Генрих… А как тебя зовут на самом деле?

— Всеслав, — немного помявшись, как можно четче произнес капитан. — Меня зовут Всеслав Романович Арсенин.

Как-то само собой получилось, что сначала буры, а вслед за ними и местные, посчитали Всеслава старшим в творящемся бардаке, и ему поневоле пришлось взвалить на себя обязанности коменданта захваченного города. Последующие несколько дней в памяти Арсенина остались в виде сплошной кутерьмы. Он устанавливал темп и сроки портовых работ и рассылал фуражирские команды по округе, совместно с фон Нойманном рассчитывал график проходимости ожидаемого груза и людей через германские земли и мимоходом улаживал бытовые конфликты и мелкие неурядицы. Когда остро встал вопрос о недостатке финансов — волевым решением секвестрировал городскую казну и половину всех средств с личных счетов чиновников портового управления. Последнее — с нескрываемым удовольствием. Когда капитаны китобоев, польстившись на прелесть, а главное, доходность грабежей, явились к нему с планом последовательного и поэтапного ограбления Уолфиш-Бея, Арсенин не долго думая подписал с каждым из пятерых каперское соглашение и с нескрываемым облегчением выпроводил на морские просторы. За последующие три дня новоявленные корсары пригнали в порт четыре английских транспорта с трюмами забитыми колониальными товарами, и Арсенину пришлось экстренно налаживать контакты с германскими оптовыми покупателями. И если бы не активное вмешательство Троцкого, мобилизовавшего лопатинские торговые навыки, ушлые немецкие купцы нагрели бы замотанного проблемами коменданта процентов на двести, а может и того больше. А еще через день на рейд вошли два громадных парохода, и проблем прибавилось в разы. «Принцесса Елизавета» привезла в своих бездонных трюмах тысячи тон военных грузов, а «Принцесса Вильгемина» почти четыре тысячи волонтеров… И как не напрягался сам Всеслав и не напрягал всех вокруг, всю эту массу вещей и людей двинуть в путь удалось только через пять дней. А на шестой от громадного бурского контингента в городке остались лишь две дюжины людей Ван Брика с наказом покинуть город, едва на горизонте покажется британский флот, внешне невозмутимый торговец — финн, ушлый настолько, что от его пронырливости стонали все окрестные торговцы-евреи, с наказом вести дела так, чтоб и для корсаров оставалась хоть какая-то выгода, сами корсары с наказом грабить не всех подряд, пустой форт да государственный флаг.