Повелитель теней - Грэм Тейлор

– Что отличает тебя от меня? Я черный, а ты белый. Между тем мы во многом схожи, только ты готов покориться всему – в отличие от меня. Я никогда не буду рабом. И пусть на запястьях моих кандалы, но даже Демьюрел не может овладеть душой того, кто следует закону Риатамы.

– Для раба ты болтаешь слишком много, – не замедлил с ответом мужчина. – Мы-то знаем, какова будет здесь твоя жизнь и сколько ее осталось.

Все захохотали.

– Моя душа в руках того, кто послал меня сюда. Он знает, как распорядиться моей жизнью, чтобы она принесла благоденствие и не причинила вреда. Дала надежду на будущее. Эти карты лгут, они хотят запутать вас и заманить в ловушку.

Рафа наклонился над столом и взял карты. Он знал, что должен сказать этим людям правду. Миссис Ландас вскочила с кресла и попыталась выхватить у него карты.

Он отвел скованные руки в сторону.

– Они – зло, они уведут вас туда, откуда вам уже никогда не выбраться. Они противны Тому, кто послал меня сюда.

– Это кого ж ты злом называешь? Я перевязала твои раны, накормила тебя, приняла в своем доме, позволила тебе выспаться, когда ты должен был работать, и, по-твоему, выходит, я – зло! – сердито сказала миссис Ландас и только что не плюнула в него. – Это очень дорогие карты, они стоили мне больше, чем я получаю здесь за год. Убери от них свои грязные руки.

Миссис Ландас потянулась за картами, но он отодвинулся от нее. Она же была потрясена его вмешательством. В этом ее мирке она всегда была права, и только Демьюрел был ей указ. Никогда еще ей не бросали такой вызов. Миссис Ландас относилась к картам, как к пьесе и развлекательному ритуалу; кроме того, они давали ей возможность чувствовать себя значительной фигурой, обладавшей некими знаниями, недоступными другим. И вот ей говорят прямо в лицо: эти картинки – зло. Она смотрела на карты в его руках и не знала, надо ли отобрать их у него. Они как-то потускнели в ее глазах. Ей не хотелось даже прикоснуться к ним. В ней зародилось сомнение. Они потеряли свою невинность и перестали быть просто занятной игрой, которой ее обучила мать. При этом ее злило, что кто-то посмел с нею спорить и настаивать на своей непонятной правде в ее же ночлежке.

Было в Рафе что-то такое, что странно беспокоило ее, от чего ей было не по себе. В нем была уверенность, внутренняя убежденность. В нем чувствовалось истинное благородство, душевная чистота, светившаяся в его глазах и вселявшая надежду, несмотря на грязь, ее окружавшую.

– И что же этот твой «Он» собирается сделать? – набросилась она на Рафу. – Может он сделать нашу жизнь хоть немного лучше, вытащить нас отсюда? Может запретить Демьюрелу заставлять нас работать слишком много, кормить слишком скудно, вообще не платить нам? – Миссис Ландас каждый раз, задавая вопрос, резко тыкала указательным пальцем в грудь Рафы. – Где он, этот твой «Он», о котором ты говоришь? Мы можем увидеть его?

– А вы оглянитесь, миссис Ландас, – сказал Рафа, приподняв бровь. (Миссис Ландас круто повернулась, желая увидеть, что там, за ее спиной.) – Нет, нет, миссис Ландас, Он везде, Он вокруг вас. Видеть Его вы не можете, но Ему ведомы тайны всех ваших сердец.

– Кто ты такой? Откуда взялся? – воскликнула миссис Ландас, раздраженная его дерзостью.

Рафа посмотрел на лица столпившихся вокруг него людей; на всех написано было ожидание. Он понимал, что все ждут его ответа.

– Все это неважно. Сегодня же вечером тот, кто послал меня, покажет вам нечто такое, что навсегда изменит вашу жизнь.

Рафа шагнул к миссис Ландас, протягивая ей карты.

– А если мы не хотим ничего менять?

– Тогда Он откроет вам глаза, чтобы вы сами увидели, в какой навозной куче спят ваши души. – Он коснулся пальцем ее плеча. – Проснитесь. Восстаньте из мертвых. Дозвольте свету засиять в вашей тьме кромешной.

Глухой мальчик оттолкнул Рафу от женщины. Рафа обхватил его за плечи и толкнул к коленям миссис Ландас.

– Держите вашего сына, миссис Ландас. Он сейчас возвращается к вам. – Рафа положил обе ладони на голову мальчика. И не успела она ничего сказать, как он стал взывать к кому-то на непонятном ей языке: – Абба-секинах, эль Шаммах, соатзет-фей-исеехш фигиез.

Он говорил очень громко и внятно. Все подались назад, не зная, что он собирается сделать, испуганные страстью, с какой звучали эти его слова.

И тут стало происходить нечто странное и пугающее. Казалось, все здание заколебалось. Дети гурьбой кинулись под стол, взрослые переглядывались в полной растерянности. Громкий скрип заставил всех повернуть головы к входной двери – большая деревянная дверь медленно открывалась внутрь. Вдруг послышался громкий треск, дверь распахнулась, ударившись о стену. В комнату ворвались серебристые и белые молнии и дугой изогнулись, упираясь в стены и потолок; раздался грохот, напоминавший дружный мушкетный залп. Помещение наполнилось тонким золотистым туманом. Светящиеся шарики, оторвавшись от радужных дуг, запрыгали над головами испуганных зрителей.

Рафа, не обращая внимания на чудесные явления, свершавшиеся вокруг него, вновь и вновь повторял те же слова. Глухой мальчик вдруг стал раскачиваться, каждый мускул его и каждая жилка вздрагивали и трепетали под напором некой очистительной силы. Миссис Ландас вскочила на ноги, сбросив его с колен, и ничком упала на пол, спрятав лицо в ладонях и умоляя Рафу прекратить волшебство.

Теперь уже все лежали на полу, прикрывая глаза, чтобы защитить их от невыносимо яркого золотистого света, наполнившего каждый уголок помещения. Казалось, всех их придавило, уложило на пол нездешнее сияние. Каждая капелька тумана оказывалась тяжелее золота. Никто не в состоянии был шевельнуться: каждая жилка словно налилась свинцом. А золотистый туман медленно вился по комнате, принося удивительный покой и тишину. Мужчины, женщины, дети как будто погрузились в глубокий сон.

Тишину нарушил неожиданный громкий вопль – глухонемой мальчик кричал и восторженно прыгал по комнате. За всю свою жизнь он ни разу не издал ни звука, а сейчас вдруг радостно вопил и кружился, как щенок. Он кричал во весь голос, но тут же прикрыл уши, чтобы утишить боль в них от собственного крика.

Его заразительный звонкий смех вывел миссис Ландас из дремотного состояния, а также из убежища, найденного под столом, куда она протиснулась между двумя стульями. А мальчик скакал и кружил по всей комнате, смеясь и визжа от радости, – ведь он слышал собственный голос впервые. Она же смотрела на него со слезами на глазах и протянула к нему руки, зовя его к себе, зовя по имени, в самый-самый первый раз.

– Джон, иди ко мне, Джон, иди… Иди к своей маме!

Теперь она плакала навзрыд и все тянула к нему руки. Джон улыбался во весь рот, стараясь выговорить слово «мама». Он бросился в ее объятия. И они плакали вместе. Джон – от радости, миссис Ландас – счастливая тем, что может любить его открыто.

Ей было не важно, что произошло в тот момент, она теперь знала главное: ее любовь к сыну никогда не иссякнет. Миссис Ландас так давно уверила себя, что у нее каменное сердце, не способное ни любить, ни почувствовать себя любимой. За эти несколько мгновений все изменилось. Она узнала, что и у нее сердце из плоти и крови, и теперь вместо привычного неизбывного отчаяния испытывала огромную радость.

Между тем золотистый туман испарился столь же быстро, как и появился. Дети выбрались из-под стола, куда спрятались со страху; взрослые, мужчины и женщины, поднялись с пола. Все смотрели на Рафу. Джон и миссис Ландас стояли рядом у конца стола, осененные ярким пламенем очага. Никто не решался произнести ни слова.

– Как ты узнал? – спросила она Рафу, гладя Джона по голове. – Как ты узнал, что он мой сын?

– Это было в твоих глазах, Мэри. Глаза – окна души. Даже твоя ненависть к этому месту не могла загубить пробивавшийся сквозь нее росток любви. – Он вытер слезу, катившуюся по ее щеке. – Вот тебе человек, о котором ты молилась. Он может слышать тебя, а скоро научится и говорить с тобой. Он станет твоим будущим.

Миссис Ландас взяла у него гадальные карты.

– Думается мне, что никогда больше не захочу взять их в руки.

И она бросила их вместе с шелковой оберткой в ярко пылавший огонь. Они разлетелись в камине во все стороны. Одна карта вырвалась из адского пламени, приподнятая горячим воздухом, и упала на каменную плиту перед очагом картинкой вниз, словно выхваченная из огня невидимой рукой.

Рафа наклонился и поднял карту. Засмеявшись, он повернул ее так, чтобы увидели все.

– В следующий раз даже этот колдун не сможет так легко избежать своей судьбы. – Медленно переломив карту в ладони, он швырнул ее снова в огонь.

Никто не заметил, как в комнату прокралось через открытую дверь маленькое темное существо. C виду оно казалось лилипутом с длинным, белесым и узким, ничего не выражавшим лицом; его острые кривые зубы едва умещались в широком чуть не до ушей, рту. Скорее, это была тень. Местами непроницаемая, местами прозрачная. Она медленно продвигалась от двери по комнате осторожными, крадущимися шагами, неотрывно глядя на Рафу.