Снежный великан - Сьюзан Креллер

другого.

Просто так было всегда. Ежегодная встреча двух семейств была такой же обязательной для гостиной в доме Адриана, как новогодняя елка или рождественские ясли Иисуса. По всей видимости, это была идея матери Стеллы, но точно уже никто не помнил — да и зачем? Ведь эта ежегодная традиция радовала всех, даже мать Адриана, хотя она все еще не была довольна миссис Элдерли на все сто процентов. Семья Мараун оставалась у них совсем недолго, самое большее час. Тем не менее этот час всегда был самым счастливым за все рождественские праздники. Это было время Адриана и Стеллы, которое они проводили в его комнате, бесконечно далеко от праздничных, слегка подвыпивших голосов остальных.

Они обменивались подарками, разговаривали или просто сидели; удивительно, но и в другие дни (до недавнего прошлого) они часто делали то же самое: просто сидели в его или в ее комнате. Однако встречи на Рождество являлись чем-то особенным, почти запретным и неслыханным: блеск глаз Стеллы, предназначенный только ему, — теплый пункт в программе праздника, в остальном такой же скучной, как и выдумки отца в этом году.

Впервые за всю свою карьеру перестанов-щика фигурок отец не особенно утрудил себя. Вероятно, идея новой композиции пришла ему в голову совсем недавно, за обедом или в пыльном кабинете, и оказалась ни веселой и ни хорошей — вообще никакой, как и все эти рождественские дни.

Нет, правда.

Отнюдь не шедевр.

На этот раз он просто опрокинул Марию и Иосифа рядом с яслями Иисуса, чтобы ночью родители могли лежать рядом бок о бок со своим сыночком. Они выглядели как две упавшие фигурки — немного жалко и немного не на своем месте. Но это было совсем не оригинально. Тем не менее рождественские ясли были освящены и одно являлось несомненным.

Самый несчастливый час года почти пробил.

ГЛАВА 13

— Входите, — сказала мать Адриана. — Да вы совсем продрогли! Ну же, входите, а то посинеете от холода.

Замерзшие один за другим вползали в дом: пропахшие эвкалиптом дедушка и бабушка со стороны отца, бабушка со стороны матери, у которой уже не было мужа, но зато было до смешного много снежинок на шляпке, и наконец тетя Адриана, сестра его матери, ни на один сантиметр не превышавшая среднего роста.

Сколько Адриан себя помнил, эта разношерстная компания каждый год приходила к ним в гости на Рождество и обычно вскоре после приветствия Адриан и отец удалялись на кухню, чтобы в течение нескольких минут многозначительно закатывать глаза.

Иначе они бы не выдержали этого рождественского общества: традиционного кекса с изюмом, такого же сухого, как и разговоры бабушек и дедушки о тазобедренных суставах, долгих часов, которые верующие члены семьи проводили в церкви, и точно такого же бесконечного ожидания, пока все гости наконец не исчезнут.

На этот раз Адриану не пришлось закатывать даже один глаз и прерывать некоролевскую церемонию приветствия, что он делал в прежние времена. Все равно с прежними временами его ничто больше не связывало. Как робот, Адриан пожимал руку каждому гостю: у дедушки она была твердая и морщинистая, у его жены — слабая, у другой бабушки — намазанная кремом и, наконец, у тети — вялая, словно дохлая рыба.

Потом он еще слишком долго стоял у входа, засунув руки в карманы, и ничего не чувствовал. Позже, в гостиной, он сидел на диване, забаррикадировавшись газетой с программой передач, которую перелистывал с пустым взглядом; он смирился с надтреснутыми голосами бабушек и дедушки, с минутами, растягивающимися, словно капли меда, с запахом кофе, с присутствием стариков и тети и даже с рождественским кличем матери, приглашавшей всех к столу.

Она снова разговаривала с Адрианом вот уже неделю — и даже больше, чем это было необходимо: четыре-пять фраз в день. Великодушно отмеренная порция, если учесть, что Адриан отвечал всегда односложно, роняя маленькие словесные капли, которые тут же испарялись. Вероятно, мать специально готовилась к этому рождественскому вечеру, чтобы никто не заметил тягостного молчания, царившего в их доме, чтобы она могла без запинки сказать: «Адриан, подай мне сахар» или «Адриан, помоги бабушке».

Очевидно, ей пришлось заново учиться разговаривать с собственным сыном. Она смахнула ржавчину с давно ненужных материнских слов, и каждый день Адриан чувствовал, как в течение нескольких секунд она просто смотрела на него.

Даже если это было бессмысленно.

Даже если все было бессмысленно для него.

И когда в перерыве между двумя кусками кекса он услышал голос тети, он подумал, что ее слова не имеют к нему никакого отношения — какая разница, о чем спрашивают какие-то опрысканные духами тети. И действительно, она только смотрела на него, но обращалась ко всем присутствующим.

— Ну? — спросила она с едва заметным лукавым блеском в глазах. — Как дела? У него уже есть подружка?

И Адриан весь покраснел, внутри и снаружи, его чуть было не стошнило — прямо в рождественские кофейные чашки, Адриан Тайс, незабвенный, хотел умереть, и плакать, и спать, и никогда больше не возвращаться (все равно откуда); красный как рак, он молчал, а его тетя прокуренным голосом сама ответила на свой вопрос:

— Да, парнишка, женщины — это не про тебя, пока вы далеки друг от друга, верно?

Старики из вежливости посмеялись, отец Адриана неловко присоединился к ним, и только мать уставилась на свою кофейную чашку и ничего не сказала.

Но тетя не остановилась: в ней всегда было что-то безжалостное, и она тщетно пыталась это спрятать под облаками духов и слишком пестрыми платьями.

— Парнишка, — сказала она, — да у тебя, наверное, и времени не остается на женщин, а? То и дело приходится записываться на прием к эндокринологу?

Мать Адриана намеренно громко уронила ложку на стол, и ее сын мог предположить, что с большим удовольствием она бы швырнула эту ложку — а еще лучше весь набор столовых приборов — сестре в голову. Отношения между ними и без того оставляли желать лучшего, прежде всего потому, что мать Адриана была выше сестры на полторы головы. И хотя она смогла простить Бога, так и не остановившего ее рост, она все еще обижалась на сестру за то, что та была нормального роста и не унаследовала гены своего огромного, уже усопшего и превратившегося в пепел отца.

— Ирена, — сказала она с жалобным лицом, так как выглядеть строгой у нее не получалось. — Ирена! Не сегодня!

— Но ведь Адриан сам хотел… должен был… эту гормональную терапию…

На этот раз