Эпоха Аттилы. Римская империя и варвары в V веке - Колин Гордон

Когда один из нас спросил, какой путь он может избрать против персов, Ромул ответил, что землю мидийцев от Скифии отделяет небольшое расстояние и гуннам этот путь небезызвестен. Давно [78] , когда их страну охватил голод, они напали на нее, а римляне не противостояли им из-за войны, которую сами вели в то время.

Басих и Курсих, люди, позднее прибывшие в Рим для заключения союза, принадлежа к скифскому царскому роду и правя огромным количеством людей, вторглись на территорию мидян. Перебежчики рассказывали, что они пересекли пустынную страну, переправились через какую-то топь, которую Ромул считал Меотидой, провели пятнадцать дней, пересекая некие горы, и спустились в Мидию. Когда они грабили и разоряли страну, подошли полчища персов и, заняв более высокое место, наполнили воздух стрелами, так что гунны, пребывая в опасности, поспешно отступили, уйдя через горы. Они захватили мало добычи, ибо большую часть забрали мидяне. Опасаясь преследований врага, они пошли по другой дороге и, двигаясь… дней [79] от огня, что изливался из скалы, находящейся под водами моря, прибыли домой. Поэтому они знают, что страна мидийцев находится недалеко от Скифии. У Аттилы, если он пожелает отправиться туда, не будет больших трудностей и долгого путешествия, так что он подчинит мидян, парфян и персов и заставит их покориться выплате дани, ибо у него есть армия, которой не может сопротивляться ни один народ.

Когда мы стали молиться, чтобы он пошел против персов и начал войну с ними вместо нас, Константиол сказал, что опасается того, что Аттила, с легкостью покорив персов, вернется тираном, а не нашим другом. Ныне мы привозим ему золото из-за его звания, но если он победит парфян, мидийцев и персов, то больше не потерпит, чтобы римляне правили самостоятельно, а, считая их своими слугами, открыто станет отдавать им жестокие и невыносимые приказы. Звание, о котором упомянул Константиол,  – римский полководец, магистр армии, и благодаря этому Аттила получал от императора дань, скрываемую под этим предлогом. Поэтому выплаты посылались ему под видом военных снабжений, выдаваемых полководцам. Так что, сказал Константиол, после того, как мидяне, парфяне и персы будут завоеваны, он избавится от имени, которым желают называть его римляне, и от титула, которым, как они считают, они его почтили, и заставит их обращаться к себе как к императору, а не как к военачальнику. Даже сейчас, гневаясь, он, бывает, говорит, что его слуги – это полководцы того правителя (императора) и что у него самого есть командиры, равные по достоинству императорам римлян. Вскоре случится увеличение его настоящего могущества, и Бог открыл это, явив меч Ареса. Это священный предмет, чтимый скифскими царями, поскольку посвящен господину войн. В древние времена он был спрятан, а затем найден при помощи быка.

П. Фр. 10. Пастух, заметив, что одно животное в его стаде хромает, и не найдя причины для такой раны, встревожился и пошел по следам крови. В итоге он набрел на меч, на который корова неосторожно наступила, пока щипала траву. Он выкопал его и принес прямо к Аттиле. Тот обрадовался такому подарку и решил – поскольку был человеком высокомерным,  – что ему предназначено быть царем над всем миром и что благодаря мечу Марса ему будет даровано превосходство в битве.

П. Фр. 8 (продолжение). Каждый из нас желал сказать что-то о нынешнем положении дел, когда вышел Онегесий, и мы пошли к нему, чтобы узнать о занимавшем нас вопросе. Поговорив сперва с несколькими варварами, он велел мне спросить у Максимина, кого из людей консульского достоинства римляне отправили послом к Аттиле. Придя в шатер, я передал, что было мне сказано, и посоветовался с Максимином, как следует отвечать относительно предметов, о которых варвар собирает от нас сведения. Я вернулся к Онегесию и сказал, что римляне желают, чтобы он приехал к ним, дабы обсудить разногласия, а если им не удастся достичь этого, то император отправит послом того, кого пожелает. Он тотчас приказал мне позвать Максимина, и когда тот пришел, отвел его к Аттиле. Немного погодя Максимин вышел и сказал, что варвар желает, чтобы послом отправили Нома, консула 445 года , или Анатолия, или же Сенатора [80] , и не примет никого, кроме названных людей. Когда Максимин заметил, что, называя людей для посольства, он обязательно выставит их подозрительными перед императором, Аттила ответил, что если они не сделают, как он желает, то разногласия будут разрешены с помощью оружия.

Когда мы вернулись в свой шатер, пришел отец Ореста Татул и сказал: «Аттила приглашает вас обоих на пир, который начнется в девятом часу дня». Мы подождали назначенного времени, и когда те из нас, кто был приглашен на пир, и послы западных римлян пришли, то остановились на пороге перед Аттилой. Виночерпии, согласно местному обычаю, поднесли нам кубок, чтобы мы могли помолиться перед тем, как сесть. Когда это было сделано, мы, отпив из кубка, подошли к местам, где нам назначено было сидеть за обедом.

Все стулья были поставлены вдоль стен дома по обе стороны. Посередине на ложе сидел Аттила, позади него стояло еще одно ложе, а за ним находились ступени, ведущие к его кровати, накрытой белыми тканями и разноцветными вышивками для украшения, совсем как эллины и римляне готовят для новобрачных. Положение обедавших справа от Аттилы считалось более почетным, вторыми были размещенные слева, где случилось быть нам и где выше нас сидел Берих, гот, считавшийся у скифов знатным. Онегесий сидел на стуле справа от царского ложа, а напротив Онегесия сидели два сына Аттилы. Старший сын сидел на его ложе, не рядом с ним, а на краю, смотря из уважения к отцу в землю.

Когда все было приведено в порядок, пришел виночерпий и поднес Аттиле деревянный кубок с вином. Тот взял его и приветствовал первого по положению, удостоенный такой чести приветствия человек встал. Ему не надлежало садиться, пока царь, пригубив или выпив вина, не отдаст кубок обратно виночерпию. Все присутствующие выражали ему почтение таким же образом, пока он сидел, беря кубки и отпивая из них после приветствия. У каждого гостя был свой виночерпий, который должен был выходить по порядку после ухода виночерпия Аттилы. После того как почести были оказаны второму человеку и остальным по очереди, Аттила приветствовал нас тем же ритуалом, согласно порядку мест. Когда каждому была оказана честь таким приветствием, виночерпии вышли, и рядом со столом Аттилы были поставлены столы для трех, четырех или большего числа людей. Каждый мог отведать с них кушанья, положенные на блюдо, не покидая своего места. Первым вошел слуга Аттилы, неся блюдо, наполненное мясом, а затем прислуживавшие остальным поставили на столы хлеб и яства. Хотя для прочих варваров и для нас были приготовлены великолепные кушанья, поданные на серебряных блюдах, у Аттилы не было ничего, кроме мяса на деревянном подносе. Он оказался воздержанным и во всем остальном, ибо гостям на пиру подавали золотые и серебряные кубки, а его кубок был деревянным. Его одежда тоже была простой и не выделялась ничем, кроме чистоты; висевший у него сбоку меч, застежки на его варварской обуви, уздечка его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, камнями или чем-то ценным.

Когда яства, положенные на первых блюдах, были съедены, мы все встали, и никто не возвращался на свое место, пока каждый в прежнем порядке не выпил кубок вина, поднесенный ему, с молитвой, чтобы Аттила здравствовал. Когда ему таким образом воздали почести, мы сели, и на каждый стол было поставлено второе блюдо с кушаньем. Попробовав это яство, все опять так же встали и снова выпили вина, потом мы сели.

Когда наступил вечер, зажгли сосновые факелы, и два варвара, выйдя вперед и встав перед Аттилой, запели песни, которые сложили, восхваляя его победы и храбрость в бою. Присутствовавшие на пиру смотрели на этих людей, некоторые восхищались стихами, другие, вспоминая войны, воодушевились, а третьи, чьи тела ослабели от времени, а дух принуждал к спокойствию, заплакали. После песен вышел какой-то помешанный скиф, который заставил каждого разражаться смехом, произнося нелепые, непонятные и неразумные слова. После него вошел Зеркон Мавр.

П. Фр. 11. Этот человек, так называемый скиф, принадлежал к народу мавров. Из-за уродства своего тела, шепелявости и облика он был объектом насмешек. Он был очень мал ростом, сутул, с кривыми ногами и носом, обозначенным лишь ноздрями из-за его невероятной приплюснутости. Он был представлен Аспару, сыну Ардавурия [81] , в то время, когда тот был в Ливии, когда варвары вторглись во Фракию, его захватили и отдали скифским царям. Аттила не мог выносить его вида, но Бледа был им чрезвычайно доволен не только когда тот произносил смешные слова, но и когда бродил в молчании и неуклюже двигался. Он оставался с ним во время пиров и во время походов, нося во время таких экспедиций оружие, которое должно было вызывать смех. Бледа высоко ценил его и, когда тот вместе с другими римскими пленниками бежал, полностью пренебрег остальными, приказав разыскивать его со всем усердием. Когда Бледа увидел, что его поймали и привели обратно закованным в цепи, он рассмеялся и, утратив свой гнев, спросил о причине его бегства и о том, почему тот считает жизнь у римлян лучше, чем жизнь у них. Зеркон ответил, что его побег был преступлением, но у него для этого преступления была причина, ведь ему не дали жену. Перестав смеяться, Бледа отдал ему в жены высокородную женщину, которая была из свиты царицы, но из-за проступка более не служила у нее. Так что Зеркон проводил все свое время в компании Бледы. После смерти последнего Аттила отдал Зеркона в качестве подарка Аэцию, военачальнику западных римлян, который отослал назад Аспара.