Мама, я жулика люблю! - Наталия Медведева

— …Да она не будет мешать, не боись.

— Сам за ней ухаживать будешь.

Володька окликает меня, подгоняет. Будто мы и не договаривались, что я пойду сзади. Неприятный голос спрашивает его: «А выебать ее нельзя?» Я вам выебу, суки!

Квартира похожа на ту, что мы только что оставили. Чемоданное ощущение. Будто только вселились или переезжают. А может, так оно и есть.

Все эти люди скрываются — от беременных баб, объебанных армяшек и иностранцев, милиции. Тип с неприятным голосом оказывается и внешне неприятным. Что-то мерзенькое в его роже. Рыжий, маленький. По кличке Дурдом. В лицо его так не называют. Гриша его зовут. Я его знаю. Приставал ко мне на Невском не раз. Фу, Гриша-Грыжа. Еще двое сидят за столом у окна. У одного волосы, как у Анджелы Дэвис. Второй на скандинава похож. И видно, что такой же высокий, как Володька. Из-под стола торчат ножищи в ботинках неимоверного размера. Володька представляет меня как подругу детства. Они смеются. Их он мне не представляет. Он с таким удовольствием отвечает на расспросы скандинава о баскетболе! Готов прямо тут же продемонстрировать прыжки под кольцом. Заискивает. Отыграться приехал.

Я сажусь в кресло. Ставлю свою сумку на пол. Ха-ха, знали бы они, что в ней учебники по физике, истории для девятых классов.

— Что будешь?

Дурдом открыл сервант с бутылками ключом из огромной связки. На хуй он меня спрашивает, раз такой злой? Я отказываюсь, и он швыряет мне журналы. «Плей-бой», «Хастлер», какой-то с оторванным названием, но из той же серии — на меня смотрит чья-то рыжая пизда. Дурдом ржет, видя мое стеснение. Скандинав, пощелкивая колодой карт, зовет его к столу.

Зачем я поехала с Володькой? Нет чтобы дома сидеть, уроки делать! Книжку полезную читать. Неугомонная дура! Володька просит сделать ему коктейль и, слава богу, показывает, из каких бутылок налить, а то я так стесняюсь. Анджела Дэвис просит то же самое, «только больше ледика». Я с радостью иду на кухню за льдом. Захожу в туалет по пути. Конечно, на дверь туалета изнутри наклеена голая баба, на стене календарь плейбоевский. Была бы у меня отдельная квартира, я бы советский плакат об экономии времени наклеила. Чтобы в туалете не засиживались. Хотя это полезней сделать именно в коммунальной.

Сколько икры у этого жулика в холодильнике! Водка лимонная. Вот блядство — кто-то и десятой доли за всю свою жизнь не видел. А эти — играют в карты, ебут лучших баб, одеты все прекрасно. За что им все это? За то, что общество наебывать умеют?…

При моем появлении с коктейлями на подносике они останавливают игру, смотрят на меня. Володька незаметно мне подмигивает. Скандинав смеется.

— Ну, бля, как в лучших домах Европы! Клуб приветствует.

Дурдом хихикает.

— Смотри, Володька, чтобы девушка проценты с выигрыша не потребовала. За обслуживание. Хотя я бы, может, и заплатил…

Он гладит меня по бедру, и я быстренько отхожу от стола. У Володьки, видно, продуман план, он становится злым.

— Кончай базар-вокзал! Или играем, или я валю!

И они играют, ругая друг друга матом. Я села в кресло, и теперь мне неудобно вставать, чтобы подойти к серванту и налить себе из очень красивой бутылочки с ягодками. Но что я — заключенный? В пизду их! Это ликер. Черно-смородинный. Я такой лимонад в детстве очень любила. Они, интересно, пили лимонад советский в детстве или тогда уже что-нибудь фирменное? Да хуй-то! Кто они такие! Этот Дурдом, орущий «козел, ебаный в рот!» — жлоб просто, и говорит с провинциальным акцентом. Анджела Дэвис посматривает в мою сторону, насвистывает. Дурдом опять орет.

— Кончай, бля, свистульки разводить! И так бабок нет!

Он еще и старомодно суеверный. Напротив кресла телевизор. Громадный. Цветной, конечно. Может, включить без звука? Журнальчики эти мне неохота смотреть. Все одно и то же — письки, письки. Как в мясном магазине.

— Что, телек хочешь включить? Только тихо. А то я вас знаю — врубить на полную мощь, чтобы соседи ментов вызвали.

— Вы прямо как моя бабушка, говорите!

Как они все ржут! Сам Дурдом улыбается. Скандинав прикрывает глаза веером карт.

— Ой, пиздец! Ну, Гриня, я тебя так и буду теперь называть — бабушка Гриша!

— Я те поназываю, я те поназываю, бля! Ноги твои длинные из жопы выдеру!..

Под шумок я таки включила телевизор. Звук не буду включать — идет хроника военная.

— Кончай пиздеж! Вовка, ты чувиху небось специально приволок! Скажи спасибо, что девочка мне самому нравится. Я ее все никак уговорить не могу. Несговорчивая ты, Наташа!

Я делаю вид, что не слышу. Мерзкий Дурдом! Его манеры всем известны — за волосы и в койку.

Как смешно смотреть телек без звука, под аккомпанемент их мата. На экране фашист перед немецкими солдатами очень артикулярно ртом шевелит. Я же слышу все то же — «блядь ебучая! опять не записал… куда ты лезешь, сука?!». Смеюсь тихонько. А они сразу слышат и зырк! на меня.

— Опять немчуру показывают… Рой, кстати, на немке женился, бля!

Все у Дурдома «бля». Мизантроп какой-то. Мой Александр тоже не очень-то человеколюбив.

— Я тут в журнале… одном о другом Рое прочел.

— Знаю я этого другого — диссидент ебаный! Вот из-за таких сук, как он, нас всех повяжут в один прекрасный день. В журналах, еби их мать, иностранных они печатаются. А сажать нас будут! Они-то все за границу сваливают. Их там фанфарами встречают, чтобы они еще большим поливом занимались. Задаром, что ли, их берут туда? Борцы за справедливость!

В английском словаре написано, что диссидент — это тот, кто «дисагри», то есть несогласен. С чем не согласен, там не было написано. Я вот не согласна с мамой, школой, с тем, что ебаться нельзя. Я что же, тоже диссидент? Академик Сахаров был не согласен с тем, что в «Березке» ему товар на рубли не продали. На дверях магазина написано, что только на валюту. Да и знают все это. Что же это за диссидентство? Я же не попрусь в спецмагазин только для военных покупать себе галифе, которые только что мелькнули на экране! Кадр из фильма «Щит и меч». Наверно, говорят об отважной работе советских разведчиков в тылу врага. На экране Олег Янковский. Плащ кожаный, сапоги — блеск. Я бы сама такую одежду надела. И Янковскому очень идет. Но это временно — он наш, разведчик.

— Ой, бля! Смотри — идут, во идут!

И действительно — идут же! Шеренги немецких солдат. Лица, лица у всех какие — ни один нерв не дрогнет. Винтовки со штыками наперевес — прямо воткнутся в тебя.

— Эти арийские суки миллионы евреев уничтожили, Гриня!

Анджела Дэвис — еврей. И Дурдом на еврея похож. Скандинав — уж точно «ваня»!

— Еще неизвестно, миллионы ли и сколько. Но все равно — мудилы. У них неправильная тактика была. Подумайте — голубокровые, тоже мне! Их вся Украина хлебом-солью встречала, а они… Стали людишек живьем закапывать! Золотоволосые ангелы, блядь! Им надо было под эгидой антикоммунизма прийти!..

Володька поглядывает на меня, смотрит, как я реагирую на эти разговоры. Дурдом перехватывает его взгляд и опять орет, теперь на скандинава.

— Кончай, блядь, политинформационный курс проводить! Какая хлеб-соль, на хуй! Девушке совсем другое в институте говорят.

— Капитан, ты в каком институте учишься?

Давно Володька так меня не называл. Это жюль-верновский — пятнадцатилетний — капитан. Я когда с ним познакомилась, наврала, что мне пятнадцать. Сейчас это имя как раз подходит по возрасту.

На экране снова кадры из художественного фильма. Изба темная, девушки на лавках. Посередине табурет, и на нем дядечка безногий, на гармошке играет. Понятно — женское одиночество военных лет. У ребят, видно, игра не клеится. Все время на телевизор оборачиваются.

— Во, Гриня, тебя бы в такую избушку!

— Ничего телки! Главное — уговаривать не надо было бы!

Две девушки танцуют друг с другом. Вроде вальса. А другая вдруг вскакивает и выбегает.

— Чего это она? Блевать, что ли, побежала?

Дураки! Она заплакала…

— А в этот момент в русские окопы немцы по репродукторам передавали голоса вот этих бабенок: «Ва-аня! Весна! Бросай ружье, иди домой! Любить хот-ся!»

— Могу себе представить русского Ваню дрочащим под такие приглашения!

Пошляки и циники! Все обосрут, ничего не пожалеют!

Хотя в глубине души гордятся, что эти «дрочащие вани» войну выиграли. Игра закончена. Дурдом достает из кармана пачку, сложенную вдвое. Сколько денег!

— Наташа, принеси мне стаканчик мой!

Скандинав просит меня, из кухни. Дурдом ехидно посмеивается.

— Понеси, понеси ему — он тебя выебет.

Володька машет рукой, говорит, чтобы не обращала внимания. Манера, мол, у Гриши такая. Пиздострадатель хуев этот Гриня! Кому хочется с ним связываться, если у него такие манеры! Чтоб ты еще двадцать лет носился по Невскому со своим несчастным хуем!

Иду на кухню. Скандинав углубился в изучение холодильника. Достает банку икры, ищет открывашку.