Задача – выжить! - Алексей Замковой

— …А нам Митрофаныч, значит, говорит залечь дальше на дороге, чтобы мотоцикл назад не пустить, — рассказывал юнец не старше восемнадцати лет, но уже с антрацитово-черными усами и бородкой. — Мы отошли с Василием и в кустах залегли. Лежим, значит, ждем. Долго лежали – думали, уже не поедет никто. А тут слышим, едут. Мотоцикл мимо нас проехал…

— Ага, проехал, — перебил рассказчика сидящий рядом парень, видимо тот самый Василий. — Он еще только появился, как ты в него целиться начал! А если б пальнул, да те, что в грузовиках, услышали бы? Мало я тебе подзатыльника дал!

— Ну не пальнул же, — продолжил черноусый. — Так вот, проехали они мимо. Мы лежим, ждем, ничего не происходит. Машины-то уже слышим, а взрыва нет. Думали, может, не сработало чего. А потом бахнуло. И, слышу, стреляют. Я приготовился, смотрю туда, куда немцы уехали. Едут. Быстро так, а тот, что в люльке, — все пулеметом своим из стороны в сторону водит. Ну, я гранатку им на дорогу кинул – мотоцикл аж на самую обочину улетел…

Кто-то протянул мне миску с одуряюще вкусно пахнущей кашей. Я оглянулся – Оля. Стоит сзади, а глаза такие радостные. И от той замкнутости, которая у нее была, когда мы шли с Терехиным, не осталось даже следа.

— Поешь, Леша. Оголодал, наверное, совсем.

Я с благодарностью взял еду и принялся поглощать вкуснейшую пшенную кашу с мясом.

— А командир, пока вас не было, в себя пришел. — Оле не терпелось поделиться новостями. — На следующий день, как вы ушли, я ему бинты меняла. Смотрю – глаза открыл. А потом спрашивает, где он и что с его отрядом. Я Феликса Натановича сразу и позвала. Тот посмотрел, говорит, еще день командира не беспокоить.

Новость о том, что политрук очнулся, меня порадовала. Несмотря на некоторые издержки бдительности при нашей первой встрече, у меня сложилось о нем вполне положительное впечатление. В принципе неплохой мужик, и было бы жаль, если б он вот так умер. Я что-то промычал с набитым ртом в ответ, а Оля продолжала:

— Через день командир к нему пришел, и они о чем-то говорили почти час. Еще Лешку, здорового того, что с нами был тогда, позвали. Еще что-то разговаривали, а потом командир, который раненый, кричать начал – рвался все через фронт пробиваться…

А вот это уже проблемы. Политрук явно настроился продолжать пробиваться к своим. Может и не захотеть оставаться с отрядом. А мне что делать? Идти через фронт – отпадает в любом случае. Лучше здесь останусь. Только как Терехин посмотрит на мой отказ идти дальше под его командованием? Опять проснутся подозрения, если они вообще засыпали… Придется что-то придумывать. В случае чего, наверное, буду просить капитана оставить меня в отряде. Вряд ли он будет так просто подрывниками разбрасываться.

— И что решили? — Я быстро проглотил кашу, чтобы иметь возможность говорить, и перебил Олю.

— Не знаю. Меня Феликс Натанович как раз воды послал принести. А когда возвращалась – командир уже уходил.

— Понятно. — Я протянул Оле пустую миску. — Спасибо за кашу. А сама ты как?

— А что я? — Оля, приняв посуду, потупилась. — Я нормально. За ранеными ухаживаю, по кухне помогаю. Думаю вот у командира винтовку попросить. Немцев бить хочу!

Лично я считаю, что не женское это дело – война. Да, очень много женщин всех возрастов воевали в этой войне. Связистки, причем не только те, которые сидели где-то в штабе на рации, а и те, которые ползли с тяжеленной радиостанцией через линию фронта и обратно, медсестры, которые под пулями тащили с поля боя раненых, не спали сутками в госпиталях, готовя их к операциям и ассистируя таким же падающим с ног от усталости хирургам, снайперы, партизанки, подпольщицы… Но как объяснить, что еще можно выдержать вид мертвого бойца-мужчины, а даже представить себе такую вот Олю, изуродованную близким взрывом или просто поймавшую пулю, невыносимо больно? Как объяснить ей, что она должна жить и давать начало новой жизни вместо того, чтобы убивать людей? Как ей это объяснить, да еще и после всего с ней произошедшего? Я так и не успел придумать, что на это ответить девушке.

— Леш, тебя командир зовет. — Пока я размышлял, как-то незаметно появился старшина. — Гримченко, тебя – тоже.

Ничего не ответив девушке, я встал, закинул на плечо автомат и, дождавшись Сашу, направился к шалашу командира. Возле входа уже топтался Лешка, а на бревне сидел Митрофаныч. Практически сразу из шалаша вышел капитан.

— Ну что, бойцы, отдохнули? — спросил он нас с Гримченко.

— Отдохнули, товарищ капитан!

— Тогда пойдем к вашему политруку. Он, как очнулся, все рвется с вами поговорить.

Мы последовали за капитаном, который, прихрамывая, направлялся к лазарету. В отличие от остальных моих товарищей, с которыми я попал к партизанам, в лазарете мне еще не довелось побывать. Если Оля была прикреплена к лазарету для ухода за ранеными и это было ее основное рабочее место, а Лешка с Гримченко бывали здесь по хозяйственной части – воды принести, еще что-то помочь, — то я практически все время своего пребывания в отряде провел с подрывником-старшиной в его хозяйстве, обучаясь премудростям взрывного дела или просто составляя компанию Трепову. Так что мне было даже интересно.

Впереди показался небольшой пятачок чистой земли. От остального леса он отличался только тем, что здесь на высоте человеческого роста между деревьями был растянут кусок брезента, зияющий несколькими прорехами. Со стороны лазарета подул ветер, и я почувствовал «аромат» этого места – смесь лекарственных запахов со слабыми нотками гниения и железистым привкусом крови. Чуть сморщил нос, но вскоре, видимо, привык к запаху и уже не обращал на него внимания. По мере приближения за деревьями уже стало можно разобрать некоторые подробности местного лазарета.

Под навесом лежали восемь раненых бойцов. Матрасами им служили какие-то мешки, из прорех в которых торчала набитая туда чьей-то заботливой рукой трава. Некоторые, несмотря на теплую погоду, были укрыты мешковиной или куском брезента, другие, наоборот, лежали с обнаженным торсом. В основном раненые были без сознания. Только двое негромко переговаривались между собой. А один из бойцов, мотая полностью забинтованной головой, громко стонал в бреду. Как раз над ним присел и что-то колдовал местный хозяин – фелшер, как его называл Митрофаныч.

Услышав наши шаги, врач встал и обернулся. Среднего возраста мужчина, с очень характерной еврейской внешностью. Под кучерявой, смолисто-черной шевелюрой поблескивали сквозь круглые стекла очков в тонкой проволочной оправе такие же черные глаза. Сами очки вольготно расположились на длинном носу. Упрямый изгиб рта и волевой подбородок говорили о том, что с этим человеком лучше не спорить. Врач был гладко, до синевы, выбрит. Одет он был в гимнастерку без всяких знаков различия, практически целую – несколько заметных прорех были аккуратно зашиты – и как будто выглаженную. Также поражали чистотой и отсутствием дыр, как у большинства из нас, его брюки. Сапоги, впрочем, были настолько же убитые, как и у остальных.

— Феликс Натанович, — обратился к мужчине капитан. — Я бойцов привел к товарищу политруку. К нему можно?

— Почему же нельзя? — Голос у Феликса Натановича был глубокий и без всякого следа воспетой анекдотами еврейской картавости, которую я невольно ожидал услышать. — Даже нужно, товарищ капитан. Он мне всех больных уже переполошил – вас звал. Вы уж, будьте так любезны, скажите ему, чтобы не шумел. А то меня он слушать не хочет.

— Скажу, Феликс Натанович. Обязательно.

Кивнув врачу, капитан похромал в дальний угол импровизированного лазарета. Только сейчас я заметил там Терехина. Политрук, голову которого украшал внушительный слой относительно чистых бинтов, сидел привалившись к одному из древесных стволов, служивших подпоркой для тента. Сидел он в какой-то скрученной позе, поджав ноги и спрятав лицо в ладонях упертых в колени рук. На наше приближение он не отреагировал – то ли спал, то ли о чем-то глубоко задумался.

— Товарищ младший политрук!

Услышав голос капитана, Терехин поднял бледное, осунувшееся лицо и посмотрел на нас.

— Вы почему мешаете врачу работать?

Политрук с трудом встал. При этом его немного повело в сторону – видимо, закружилась голова. Сотрясение мозга, подумал я, Терехин поймал стопроцентно. Однако, не обращая внимания на разрешение капитана не вставать, он упрямо поднялся на ноги. Правда, все же стоял привалившись спиной к дереву.

— Товарищ капитан. — Слова политруку давались с трудом. — Я просил врача привести вас и моих бойцов. Отпустить меня самого к вам он отказался…

— С вами, товарищ младший политрук, — перебил капитан, — мы уже все обсудили. И, насколько я помню, договорились, что вы дождетесь возвращения ваших бойцов с боевого задания. Впредь я вам, как командир отряда, в расположении которого вы в данный момент находитесь, приказываю не отвлекать врача от исполнения его обязанностей.