Самая темная чаща - Холли Блэк

Если не получится обмануть фей, придется им что-нибудь предложить: Народец никогда не делает ничего задаром. Если бы Хэйзел была Беном, то сыграла бы песню – даже сломанными пальцами, – да так, что феи выполнили бы любую ее просьбу. Если бы Хэйзел была Джеком, феи ей бы и так все рассказали, ведь она была бы одной из них.

Но Хэйзел была Хэйзел. И не обладала никакой магией. А это означало, что ей придется быть начеку, соображать и действовать очень быстро. Она со вздохом взяла бумажное полотенце, вытерла лицо и пошла в коридор.

Девятиклассник, выбежавший из-за угла, чуть в нее не врезался. Его лицо было мокрым. Младший брат Лурдес – Майкл, кажется. По его покрасневшим щекам струились слезы, с губ сорвался придушенный стон.

– Что такое? – спросила Хэйзел. – Что-то случилось?

– Я не могу, – выговорил он сквозь рыдания и прерывисто вздохнул, яростно вытирая лицо. – Нельзя останавливаться. Она идет. Она почти здесь!

И тогда Хэйзел услышала плач, раздающийся из классов. Тонкие стоны, перерастающие в визг.

Дверь справа от девушки распахнулась, и наружу хлынули старшеклассники. Их глаза были распахнуты от ужаса и мокры от слез. Меган Рохас упала на колени и начала с остервенением рвать на себе одежду.

– Пожалуйста, – прорыдал Франклин, поворачиваясь к Хэйзел. Страдания так исказили лицо парня, что она его едва узнала. – Пожалуйста, прекрати это. Поцелуй меня. Прекрати это!

Внезапно девушка вспомнила предупреждение Джека: нечто еще более опасное, чем ваш принц, таится в его тени.

Хэйзел отшатнулась от Франклина и его ужасного перекошенного лица. В воздухе стоял запах гнилых листьев и плесени.

– Это так грустно, – снова и снова повторяла Лиз, слова тонули в рыданиях. – Так грустно. Очень, очень грустно.

Хэйзел должна была что-нибудь предпринять – найти Бена, прежде чем с ним случится то, что случилось с остальными. Она бросилась бежать мимо шкафчиков и закрытых дверей, завернула за угол – в коридор перед классом рисования. Из окон, выходящих на газон, струился свет. Учительница литературы запирала дверь. Из другого класса раздался взрыв смеха. Как будто Хэйзел прибежала не из коридора, заполненного рыдающими учениками.

– Ты идешь с какого-то собрания? – спросила миссис Нельсон. – Я слышала шум.

Хэйзел, запинаясь, начала было объяснять, как вдруг над их головами ожил громкоговоритель. На другом конце кто-то рыдал. Слова застряли у Хэйзел в горле, словно конфета-тянучка.

Миссис Нельсон выглядела озадаченной:

– Должно быть, кто-то случайно нажал кнопку в кабинете.

Хэйзел слышала плач в каждом ударе сердца. В каждом вдохе. От него защипало в глазах. Стало так грустно, будто вся печаль, которую девушка когда-либо испытывала, разом обрушилась на нее.

Миссис Нельсон оступилась, и ее рука коснулась окна. Дыхание, обдав стекло, затуманило его, глаза наполнились слезами. Внезапно Хэйзел заметила какие-то зеленоватые пятна вроде плесени или мха, ползущие по стеклу. Вороны, перекаркиваясь, рассаживались по деревьям во дворе.

– Надо отсюда выбираться, – пробормотала Хэйзел невнятным плаксивым голосом. Она отступила и услышала стук упавшего на пол тела и тихий приглушенный плач.

Нужно что-то срочно придумать. Ее уже душили горячие слезы, а в голове теснились мысли обо всех потерях, которые она когда-либо пережила. Она вспомнила, как смотрела на обглоданного Адама Хикса, чувствуя себя совершенно беспомощной. Вспомнила, как плохо ей стало на одной из родительских вечеринок, когда она умяла большущий кусок торта, прежде чем поняла, что тот пропитан ромом. Девочка, пошатываясь, искала маму, но все вокруг казались незнакомцами. Ее бесконечно выворачивало в ванной – под конец даже с прожилками крови, – а потом какой-то мужчина принес ей стакан воды из-под крана. Хэйзел думала о той ночи и других ночах, думала о сломанных пальцах брата, о том, как на них один за другим чернели и отваливались ногти. Из всех мальчиков, которых она перецеловала, первыми в голову приходили имена тех, кто ее потом возненавидел. Вспоминалось только то, что ранило, но никак не то, что приносило удовольствие. Хэйзел захотелось кинуться на липкий линолеум и рыдать, вечно и неутешно.

Бороться и держаться на ногах казалось бессмысленным, но Хэйзел продолжала стоять. Идти куда-то казалось таким же бессмысленным, но она все равно двинулась по коридору.

«Включи пожарную сигнализацию», – приказала она себе.

Хотя не была уверена, что сможет.

«Не гадай, сможешь-не сможешь, – не сдавался внутренний голос Хэйзел. – Просто сделай».

Плач становился все громче, вытесняя из головы любые мысли.

Пальцы девушки сомкнулись на красном металлическом рычаге. Навалившись всем своим весом, она с усилием потянула его вниз.

И тут, заглушая рыдания, причитания, вопли и карканье ворон, заорал сигнал тревоги. От его воя разрывалась голова, но теперь Хэйзел хотя бы могла думать. Спустя пару мгновений из классов начали вываливаться ученики – с мокрыми щеками, красными глазами и мертвенно-бледными лицами. Обычно коридор оглашался криками, сплетнями, телефонными звонками. Сейчас было тихо, как на похоронах.

– Лиз? – учитель труда присел рядом с упавшей миссис Нельсон. – Эванс, что здесь случилось? Что происходит?

– Не знаю, – ответила Хэйзел, глядя на громкоговоритель. По стене островками разрастался мох, плотный, будто мех. Если он не сбавит темп, то скоро поглотит и сигнализацию.

Учитель удивленно моргнул, словно не до конца верил своим глазам и все еще пытался придумать какое-то рациональное объяснение.

Миссис Нельсон пришла в себя и приподнялась.

– Что происходит? – хрипло спросила она. – Это пожарная тревога?

Трудовик кивнул:

– Какая-то чрезвычайная ситуация. Давайте отведем вас наружу.

По стене, из угла, побежала крошечная трещина. Хэйзел наблюдала, как она расширяется, расходясь на две трещины, а сквозь них пробиваются виноградные лозы.

– Где горит? – спросил бритоголовый десятиклассник в спортивной форме, вывернувший из другого коридора.

– Все на улицу! – скомандовал учитель труда, указывая в сторону выхода. – Вы тоже, Эванс.

Девушка кивнула, хоть и не была готова идти. Она не могла оторвать взгляда от мха и бледных завитков виноградных лоз, которые лезли из расширяющихся трещин, подобно пальцам рвущихся из могил мертвецов.

Ученики устремились наружу, огибая Хэйзел. На их пути встал пожарный, заверявший учеников, что тревога ложная: возможно, кто-то просто пошутил. Хэйзел прислонилась к окну и сделала несколько неуверенных вдохов.

В следующую секунду она увидела Молли, которая пробиралась по коридору против течения толпы. Она двигалась очень странно, словно ноги ее больше не слушались; лицо казалось пустым, а взгляд скользил по людям и предметам, пока не уперся в Хэйзел.

Сначала Хэйзел показалось, что у Молли посинели губы, но, присмотревшись, девушка поняла: они в зеленых, проступающих изнутри пятнах, как если бы она объелась ирисок со вкусом кислых яблок.

Хэйзел стояла, не шелохнувшись. По спине пробежал неприятный холодок. Ей было страшно, когда остальные ребята плакали, но увидев, как двигается Молли, она испытала неведомое до сих пор отвращение. Хейзел понимала, что, хоть и видит Моллино тело, вовсе не Молли глядит из него ее глазами.

– Не подходи! – крикнула Хэйзел, инстинктивно выбрасывая руку вперед, отчего чуть не сбила девушку на пол.

Из Моллиных губ полился певучий, сладкий, как сахарный сироп, голос; голова свесилась набок.

– Я любила его, а он умер – остались одни косточки. Я любила его, а они забрали его у меня. Где он? Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Где он?

С каждым словом с ее языка падали сгустки грязи.

– Что ты сделало с Молли? – дрожащим голосом спросила Хэйзел.

Коридор почти опустел. Пожарная тревога все еще звенела, но голос, раздающийся изо рта Молли, легко перекрывал ее:

– Я любила его, а он умер – остались одни косточки. Я любила его, а они забрали его у меня. Где он? Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Мой отец забрал его. Мой брат убил его. Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Где он?

Молли два года была лучшей подругой Хэйзел. С ней она допоздна переписывалась о мальчиках, ей доверила обстричь свою челку. Когда они с Молли болтали на переменах, Хэйзел чувствовала, что в нормальности нет ничего плохого – можно просто весело проводить время, не слишком беспокоясь о том, что произойдет потом. Молли не волновали лесные феи: для нее они были всего лишь сказкой. Она считала, что все происшествия с туристами – выдумка, что они просто ужасно скучают и хотят, чтобы все верили, будто они особенные. Смотря на Фэйрфолд глазами Молли, Хэйзел видела совершенно другое место. Когда подруга предала ее, Хэйзел порой думала, что скучает по Моллиному взгляду на мир даже сильнее, чем по самой Молли.