Едем на Вял-озеро - Козлов Вильям Федорович

Точку они нашли. Нельзя сказать, чтобы она была во всех отношениях удобная: из помещения крепко тянуло хлорофосом, а отдельные самоубийцы-комары нет-нет и наскакивали на них. Здесь, между дверьми, и обнаружила через час заскучавших мальчишек Евдокия Ивановна Рожкова — работница районной санэпидстанции. Без защитного костюма и маски она выглядела совсем по-другому: темноволосая, с полным добродушным лицом и светлыми добрыми глазами.

— Вы чего тут потеряли? — удивилась она.

— Мы прилетели из Ленинграда, — стал объяснять Ваня. — А тут никого нет…

— Одни?

— Мы уже в седьмой класс перешли, — сказал Андрей.

— Не маленькие, — прибавил Ваня.

— И никого родственников у вас тут нет? — допытывалась Евдокия Ивановна.

— Мы ведь не в гости, а на работу в экспедицию, — гордо сообщил Ваня.

— Мы — мотористы, — сказал Андрей.

— Ну и родители пошли… — расстроилась Евдокия Ивановна. — Малых детишек отпускают на край света…

— Отчего у вас тут вредители-то развелись? — попытался перевести разговор на другое Ваня.

— Мы каждый год дезинцифируем общественные помещения.

— И все погибают? — спросил Андрей.

— Кто все?

— Ну, вредители.

— Все до единого, — подтвердила Евдокия Ивановна. Она взглянула на мальчишек и спросила: — И ночевать небось негде?

— Нам нужно быстрее на Вял-озеро, — сказал Ваня. — Там нас ждут…

— Лучше бы здесь ждали, — покачала головой Евдокия Ивановна. — До Вял-озера, родные, верст шестьдесят будет. А дорожка — не приведи господь… Кто же на ночь глядя туда поедет? Таких умников нету. Утром на сплав надо идти, там лесхозовские машины разгружаются. Может, какой шофер и подвезет… А где эта ваша экспедиция-то?

— На озере.

— Тоже сказанул — на озере… Озеро-то, сынки, на сотню верст окрест. Поди сыщи вашу экспедицию!

Мальчишки приуныли. Где расположилась ленинградская экспедиция, они не знали. Может, туда и машины не ходят. Одни вертолеты летают. Однако на аэродроме вертолетов не видать! Женщина покачала головой, повздыхала, еще раз недобрым словом помянула «нонешних» безответственных родителей. Да разве бы она пустила своего Саньку одного в Ленинград? Ни в жизнь! Огромный город, тыща улиц, толпы народа — и все куда-то торопятся. Потеряется мальчонка, как иголка в сене. Там машин одних видимо-невидимо, трамваев-троллейбусов… Долго ли мальчонке несмышленому до беды?..

— Приезжают люди в Ленинград со всего света, и ничего с ними не делается, — сказал Ваня.

— У нас даже бывают африканцы, — поддержал Андрей. — Они всю жизнь в джунглях жили и на слонах ездили. И ничего, ходят по улицам, посещают музеи.

— В лесу можно заблудиться, а в городе не заблудишься, — сказал Ваня. — Любой милиционер покажет нужную улицу и скажет, на чем лучше доехать.

— И не только милиционер — любой ленинградец, — сказал Андрей.

— Нет уж, я своего сына никуда не отпущу, — твердо заявила Евдокия Ивановна. — У меня бы все сердце изболелось.

— Вы все преувеличиваете, — сказал Ваня.

— Забирайте ваши шалгуны пузатые — и ко мне, — скомандовала Евдокия Ивановна. — Изба большая, переночуете, а как говорится, утро вечера мудренее…

Не уехали они и на следующий день. К кому ни обращались мальчики, никто и не слышал про экспедицию, изучающую водный и тепловой режим Вял-озера. Про геологическую слышали. Это всего от Умбы верст тридцать. Тетя Дуся сказала, чтобы ребята жили у нее сколько захотят. Изба просторная, харчей тоже в достатке.

Ее сын Санька, тот самый, которого она в жизнь не пустила бы в Ленинград, очень обрадовался приезжим.

Санька родился и вырос в Умбе. Он знал все про этот большой живописный поселок на берегу Белого моря. Сразу же после завтрака — жареного морского окуня и крепкого чая — потащил знакомиться с городом, как он гордо называл Умбу.

Они шагают по просторной бревенчатой мостовой. Шаги непривычно гулко отдаются. В Умбе нет асфальтированных улиц. Здесь вместо асфальта — ровный бревенчатый настил, а к домам от главной магистрали ответвляются дощатые дорожки.

— Чудно! — удивился Андрей. — Бревна… Я еще никогда в жизни не ходил по улицам из бревен.

— Мы привыкшие и не замечаем, — говорит Санька.

Утро нынче солнечное. Кажется, солнце большое, яркое, а все равно прохладно. Особенно это чувствуется, когда станешь лицом к невидимому за домом морю.

— И комаров вроде не видно, — говорит Ваня.

— Днем они спят, — замечает Андрей.

— Комары-то? — смеется Санька. — Они никогда тут не спят. Здесь возвышенность и ветер тянет с моря, а спустимся вниз, комарики объявятся…

— А ты не боишься их? — спрашивает Ваня.

— Комаров-то? — удивляется Санька. — Что их бояться?

— Может, они здешних не кусают? — говорит Андрей. — Или у тебя шкура толстая?

Санька громко хохочет и даже топает спортивным ботинком на толстой подошве по гудящему настилу.

Бревенчатая мостовая спускается вниз к реке, которую тоже называют Умба. Река впадает в Умбинскую губу. Тут же рядом Кандалакшский залив Белого моря.

Обо всем этом обстоятельно, не торопясь рассказывает Санька. Когда необходимо, он останавливается и плавным жестом руки показывает. По обе стороны мостовой стоят крепкие деревянные дома. Есть большие, двухтрехэтажные и тоже из бревен. Таких домов в других городах не увидишь.

Умба расположена на огромных каменистых холмах. Тысячелетние камни-валуны, обросшие мшистыми лепешками, разлеглись на холмах, торчат в желтых обрывах. Камней много везде. Больших и маленьких. Среди них растут редкие ели, сосны, чахлые, с искривленными стволами березы.

— Это гостиница, — плавно показывает рукой Санька. — А это наш президиум…

— Президиум? — удивляются Ваня и Андрей. — Какой президиум?

Санька показывает на небольшую дощатую трибуну.

— Президиум никогда не видели? Отсюда наши начальники речи в праздник произносят…

— Трибуна это, чудак, — разъясняет Андрей. — Президиум совсем другое…

— Президиум за длинным столом сидит, а на трибуне стоят, — говорит Ваня.

— У вас в Ленинграде, может, и трибуна, — упорствует Санька. — А у нас президиум. Все так называют.

На широком мосту с покосившимися перилами остановились. Никогда еще мальчишки не видели сразу столько бревен! Вся широкая река до краев была заполнена бревнами. Тысячи, миллионы бревен. Связанные в длинные плоты, они медленно плыли по течению. Не связанные торкались в берега, гигантскими щуками выскакивали на сушу, собирались в беспорядочные стада в заводях. На бревнах приплясывали в резиновых сапогах до пояса сплавщики. В руках у них длинные багры, которыми они ловко туда-сюда распихивали тяжело покачивающиеся бревна.

— Мой батя в низах сплавляет лес. Школу кончу, тоже буду сплавщиком, — сказал Санька. — Знаете, сколько они в месяц сплавляют? Ого-го!

Нужно быть очень смелым и ловким, чтобы вот так легко и небрежно прыгать с одного скользкого бревна на другое. Малейшее неосторожное движение — и ты в ледяной воде, кишащей тяжелыми, рвущимися вперед бревнами.

— Через мост пойдем или по бревнам? — кивнул на клокочущую речку Санька.

— По бревнам через речку? — переспросил Андрей.

— Главное, на одном бревне долго не стоять. Чуть притонет — сразу нужно прыгать на другое… Пробежитесь как по тротуару.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал Ваня. — И потом, у нас багров нет…

— С баграми на плотах стоят, — сказал Санька и быстро спустился вниз по обрыву к реке. Желтые комья земли с булканьем просыпались в воду.

Вот он с разбегу вспрыгнул на огромное, недовольно чмокнувшее бревно, стрельнул глазами туда-сюда и в мгновение ока очутился на другом бревне. Сопревшая кора расползлась под его ботинками. Однако Санька ни разу не поскользнулся. Движения его были точными и расчетливыми: не успеет бревно уйти под воду, как Санька уже стоит на другом. Не дошли Ваня и Андрей и до середины моста, как отчаянный Санька уже выпрыгнул на тот берег. Стряхнул брызги со штанов, пополоскал в воде ботинки и как ни в чем не бывало подошел и стал рассказывать про своего одноклассника — Ваську Кривошеева. В школу приехал инспектор из Москвы и на уроке географии задал Ваське такой вопрос: «Назови самый замечательный город нашей Родины?» Васька, не долго думая, и ляпнул: «Умба!».