Гиршуни - Алекс Тарн

Тип записи: комментарий

Господин Мужлан, будьте любезны заткнуться, а то я рассержусь. Машенька, ну зачем Вы позволяете ему хамить? Впрочем, это вопрос риторический. А вот конкретный: отчего это Вы с Вашим Че решили, что мир непременно прекрасен и соразмерен? Знаю, знаю: Вы сейчас ответите, что нужно слегка наклонить голову и прислушаться. Но что если я и голову наклонила, и прислушалась, а вот ответ получила прямо противоположный?

Mashen'ka

Тип записи: комментарий

Я не решила, дорогая Милонгера, я это увидела — причем именно таким образом, как Вы и предположили: наклонила голову и прислушалась. Не знаю, почему у Вас так не выходит или получается другой ответ. Возможно, Вам что-то мешает. Только не надо отчаиваться, ладно? Когда-нибудь Вы непременно это услышите, я нисколько не сомневаюсь. Непременно.

Конец комментариев Milongera

Тип записи: открытая

Обычно я меняю милонги как можно чаще. Надоедают одни и те же лица, одни и те же взгляды, одни и те же речи: произнесенные вслух или только намеченные приоткрытым ртом, услужливо примолкшим дыханием, дрогнувшими губами, слюной, блеснувшей на уже готовом развязаться языке, — речи, еще не высказанные, но такие заранее известные, скучные до выворота скул и заворота кишок… зачем, зачем? Зачем вы это говорите, для чего вам необходимо постоянно выбрасывать в пространство ничего не значащие слова, этот мусор, эти миазмы? Неужели вы так боитесь жить? Боитесь настолько, что любая ясность, любая тишина, любая пауза воспринимаются вами не как возможность оглянуться, наконец, вокруг и хоть что-то, наконец, рассмотреть, а как угроза, как что-то ужасное, что-то такое, с чем невозможно справиться, от чего и убежать нельзя, а потому непременно нужно окружить себя чернильной завесой, как осьминог, или колючками, как кактус, или вонью, как скунс, или словами, как вы? Неужели вы сами не видите, какие вы при этом жалкие и мерзкие — все вы?

К счастью, во время танды предписано молчать. Хотя даже тут попадаются говоруны, которые нет-нет да и подбросят словечко… Но не о них сейчас речь. Хотела-то я рассказать о своей вчерашней милонге.

Она не самая близкая ко мне, да и помещение, честно говоря, не очень подходит: зал для игры в баскетбол. Ну и, понятно, идиотский гладиаторский антураж, сопутствующий любому спортивному сооружению: трибуны, табло, режущее глаза освещение и въевшийся в стены запах конского пота. Отчего это спортсмены так пахнут лошадьми? Когда я смотрю на всех этих бегунов, прыгунов и футболистов, то не могу избавиться от чувства, что у них вот-вот вспучатся сзади трусы и оттуда, из-под коротко подрезанного хвоста вывалятся на арену несколько дымящихся конских яблок. И никто этому нисколько не удивится, а сами спортсмены, всхрапнув, только поведут породистым крупом да переступят с ноги на ногу в ожидании свистка. Они ведь всегда ожидают свистка, не правда ли?

И тем не менее, я люблю приезжать на эту милонгу — из-за города, в котором она находится. Это очень строгий город — самый строгий из всех, где мне приходилось танцевать. Строгий, молчаливый и какой-то отдельный от своего населения. Обычно ведь города представляют из себя прямое продолжение людей — всех этих своих …елей: основателей, строителей, зрителей, воителей, жителей… Города и их горожане в одинаковой степени беспечны или коварны, приветливы или опасны, чопорны или распутны. Этот же город — иной, словно и не руками человеческими выстроен. Он словно существует параллельно самому себе, независимо от себя, от своих зданий, жильцов, автобусов, полицейских, пассажиров, рынков, продавцов и покупателей. Ему словно бы наплевать на это: и на дома, и на рынки, и на людей. Такое впечатление, что он останется на месте, даже если все это собрать одним махом и унести. И не просто останется, но даже и не заметит, не обратит внимания, как будто на самом деле выстроен он не на земле, а над нею — в небе или где-то между небом и землей в непонятном, не видимом нами измерении.

Оттого и танго в нем особое. Я уже говорила об отрешенности настоящих тангуэрос, о том, что нужен один для танго. Так вот, этот город очень похож на такого отрешенного ведущего: в нем поразительно легко почувствовать себя одинокой.

Я постаралась приехать не слишком поздно, потому что здешняя милонга закрывается на два-три часа раньше обыкновенного, как, впрочем, и другие заведения в этом месте. Тем не менее шла уже третья танда. Вдоль длинной стороны зала были расставлены столики и стулья, где сидели ведомые и пары — те, что пришли вдвоем или планировали танцевать вместе. Одинокие ведущие располагались в противоположном конце, на трибуне, что придавало традиционному обряду приглашения — кабасео — довольно-таки неприятный привкус. Кабасео состоит из обмена взглядами, еле заметными кивками и улыбками; есть определенная трудность проделывать этот деликатный процесс, когда потенциальная ведомая сидит на баскетбольной площадке, а потенциальный ведущий — на трибуне, откуда обычно, то есть во время матчей, слышится площадная ругань в адрес судьи и идиотские речевки типа: «Шайбу! Шайбу!» — или: «Бомбу! Бомбу!» — или что они там еще вопят.

Несколько ведущих были мне смутно знакомы, но именно смутно, поэтому я не торопилась сделать свой выбор, а просто сидела у столика, потягивая сок из стакана.

— Вы не откажете мне в одном танце?

Я вздрогнула от неожиданности. Передо мной стоял щуплый, лысый, маленького роста мужчинка в толстенных очках. Понятия не имею, как он ухитрился подойти так незаметно.

— Что вы сказали? — переспросила я, чтобы выиграть время.

Подобное «лобовое» приглашение само по себе является грубым нарушением ритуала. Но в данном случае оно усугублялось еще и откровенно никчемной внешностью приглашающего, что делало его демарш запредельной наглостью. Эта-то запредельность и остановила меня: имей парень внешность Алена Делона, я бы немедленно отбрила его в самой грубой форме. Мужчинка развел руками. Огромные уши его пылали.

— Извините, — пролепетал он, делая шаг в сторону. — Я понимаю… вы мне, конечно, отказываете.

— Подождите, — остановила его я. — Садитесь.

Честно говоря, меня разбирало любопытство: откуда это чучело взялось и на что рассчитывало? Мужчинка вздохнул и после некоторого колебания подчинился.

— Вы что — новичок на милонге? — спросила я по возможности мягче, дабы не пугать несчастного. — Такая форма приглашения тут не…

— Я знаю, госпожа, — перебил он. — Я именно поэтому…

— Именно поэтому?

— Ну да. Видите ли, я танцую уже четвертый год, брал классы и вообще… но у меня очень серьезная проблема: я ужасно боюсь отказа, просто ужасно боюсь, и потому совершенно не могу отважиться на приглашение, ну никак не могу, ну никак…

Последние слова он произнес с неподдельным отчаянием и поднял на меня лицо, до того виновато опущенное. При этом меня не покидало неприятное чувство, что именно лица-то я и не вижу — из-за этих чудовищных очков, которые не просто прикрывали глаза, но делали их некоей переменной величиной, произвольно плавающей от размеров булавочной головки до выпученного рыбьего зрачка.

— Ну-ну… видела я, как вы отважиться не можете…

— Да нет, — заторопился он. — В том-то и дело, что это я тренируюсь. Мне один опытный человек сказал, что я просто должен привыкнуть к тому, что мне отказывают. Что это только поначалу неприятно, а потом, когда наберешь достаточно много отказов, то уже и без разницы, как с гуся вода, — это его точные слова, госпожа: «Без разницы, как с гуся вода». Понимаете? Он сказал, что нужно выбрать несколько самых красивых женщин или таких, которые уже сидят с кавалером — то есть ситуации, когда отказ гарантирован — и приглашать их одну за другой. Я спросил его, сколько нужно набрать отказов, чтобы стало «без разницы»…

Очкарик замолчал, прерванный и одновременно успокоенный моей улыбкой. Возможно, я повела себя бестактно, но, думаю, на моем месте улыбнулся, а то и рассмеялся бы всякий.

— Ну и сколько? — поинтересовалась я.

— Не менее ста, — он сделал робкую попытку улыбнуться в ответ. — То есть ему самому понадобилось около ста, а мне, наверное, потребуется больше, потому что очень уж неприятно.

— Ну, а если вам вдруг не откажут?

Бедняга пожал плечами.

— Посмотрите на меня, госпожа, — печально произнес он. — Такой вариант мне не грозит.

Что и говорить, он был совершенно прав. Мы немного помолчали. Диджей поставил «Примавера Портена» — последнее танго текущей танды.

— Надеюсь, вы на меня не сердитесь… — сказал мужчинка с прощальной интонацией и начал привставать.

— Наоборот, — заверила его я. — Ведь ваше приглашение, по сути, является комплиментом: я не сижу с кавалером, следовательно, вы занесли меня в категорию «самых красивых женщин», не так ли?