Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - М. Томас

Уже став взрослым и зрелым человеком, способным лучше оценить семейную ситуацию, я убедилась: условия, в которых я воспитывалась, благоприятствовали превращению в социопата. Многие дети живут в семьях с ненадежными родителями, подвергаются телесным наказаниям и испытывают материальные лишения – такие семьи не редкость. Но сейчас я ясно вижу, что асоциальное поведение и ментальная организация, характерные для меня, возникли не в последнюю очередь благодаря обстановке, в которой я росла. В результате воспитания мой эмоциональный мир окоченел, а чувства, которыми его воспринимают – понимание и уважение, – умерли в моей душе. Но здесь неизбежно возникает проблема курицы и яйца: трудно понять, мое ли недоверие к отцу в его внешней демонстрации сопереживания стало причиной притупления моего собственного нравственного чувства или, наоборот, у меня самой никогда не было совести и именно поэтому излияния отца казались мне смешными и ничего не стоящими.

Я не помню времени, когда думала бы как-то по-иному, нежели теперь, но у меня есть ощущение (или воспоминание), что когда-то я все же перешла развилку – где-то между четырьмя и шестью годами. Проиллюстрирую то, что хочу сказать. Случалось ли вам как пешеходу стоять на перекрестке перед светофором? Когда вы подходите к перекрестку и видите красный свет, предупреждающий об опасности, всегда возникает некоторое колебание: можно принять предупреждение и дождаться зеленого сигнала или, оценив ситуацию самостоятельно, посмотрев, едут ли по дороге машины, принять решение – переходить или не переходить улицу. У обоих подходов есть свои плюсы и минусы. При первом от вас не требуется никаких умственных усилий, и он безопаснее. Второй рискован: в лучшем случае вы выиграете несколько секунд, в худшем – окажетесь в больнице или в морге. Но если вы будете проявлять осмотрительность, то за годы переходов сэкономите тысячи секунд. Есть нечто деморализующее в том, чтобы стоять на перекрестке и видеть, как некоторые храбрецы принимают решение, ставя на карту свою жизнь.

Я поняла, что в жизни все подчиняется этому закону, когда мне было около четырех лет. Я могла взять на себя ответственность распоряжаться своим временем, талантом и здоровьем – и выиграть… или умереть. Я могла, с другой стороны, принять общепринятую модель поведения и терпеливо дожидаться своей очереди. Сделать этот выбор оказалось нетрудно. Решение пришло в ответ на условия моей жизни: только так я могла не просто выжить, но и даже получить некоторые преимущества в данных обстоятельствах. Выбранный способ предоставил мне конкурентные преимущества. Я предпочла не полагаться на инстинкт, а сделала точкой опоры надежный умственный анализ и предпочла рациональный самоотчет о своих мыслях, действиях и решениях.

Много лет спустя я задала себе вопрос: не сделала ли я ошибку и смогу ли я, несмотря на эту ошибку, сохранить здравый ум и остаться нормальной? Возможно, у других людей имеются веские основания по-иному относиться к себе и к миру. Может быть, расплакаться в ответ на обиду лучше, чем мстить. Может быть, в отношениях любовь важнее силы. Но теперь уже поздно об этом думать. Благоприятный период миновал, окно закрылось.

Я росла в семье, где то, что я делала, считалось нормой. Для обозначения моих поступков использовали другие слова, ибо мои родители и родственники не знали слова «социопат». Меня просто называли девчонкой-сорванцом, потому что я вела себя с мальчишеской бесшабашностью. Известно ли вам, что мальчики тонут в четыре раза чаще, чем девочки? Пока никто не предложил другого объяснения, кроме того, что мальчики более опрометчивы, менее рассудительны и более импульсивны. Поэтому, когда я ныряла с мола в неспокойный океан, меня называли девчонкой-сорванцом, подразумевая, что веду себя как мальчишка. Никому не приходило в голову назвать меня социопатом.

Мою заинтересованность в устройстве взрослого мира, в силах, им управляющих, объясняли «ранним развитием». Дети в большинстве своем довольны своим миром. Однако я находила сверстников – особенно посторонних – невыносимо скучными и глуповатыми. В отличие от них я была одержима страстью узнать все, что могла, о том, как устроен мир – как на микроскопическом, так и на космическом уровне. Если в разговоре взрослых я слышала такие слова, как Вьетнам или атомная бомба, то в течение одной-двух недель словно одержимая старалась узнать все об этих новых вещах, которые почему-то так важны для взрослых. Хорошо помню, как впервые услышала слово «СПИД». Мне было тогда семь или восемь лет. В тот день со мной сидела дома моя тетя. Она была очень инфантильна, и по ее отношениям с моими родителями я понимала, что она не имеет никакого веса в мире взрослых (я уже тогда заметила, как много на свете таких людей). Она обожала нас, так как своих детей у нее не было (таких людей на Земле тоже великое множество, и они – излюбленный объект манипуляций со стороны детей). Слово СПИД мы услышали в телевизионных новостях. Тетя очень сильно расстроилась и даже заплакала. Тогда я этого не знала, но потом выяснила, что ее дядя, мой двоюродный дедушка, был гей и у него обнаружили СПИД. Потому-то это слово так много значило для нее. Я спросила, что такое СПИД. Она объяснила, как объясняют ребенку, думая, что меня все устроит. Но меня не устроило. Мою страсть к познанию мира и механизмов, им управляющих, было нелегко насытить. Я стала спрашивать других взрослых (теми вещами, которые меня увлекали, помимо меня интересовались лишь взрослые), но они только посмеивались над моим любопытством и называли меня «молодой, да ранней». Никто, правда, не называл меня социопатом. Их не интересовало, почему я хочу все знать. Они полагали, что причина та же, что и у них, – страх. Отчасти так оно и было, но я не боялась СПИДа. Мне просто хотелось понять, почему взрослые так боятся этой болезни. В глазах взрослых никогда не имело значения то, что я делала, потому что у них всегда находилось какое-нибудь простое объяснение моего поведения или они просто не обращали на него никакого внимания.

В детстве моя богатая внутренняя жизнь прорывалась наружу довольно причудливыми способами, но мои родственники предпочитали этого не видеть. Я все время вполголоса разговаривала сама с собой, словно на костюмированной репетиции. Родители игнорировали мои неуклюжие и грубые попытки манипулировать взрослыми, хитрить и обманывать. Они старались не замечать, что я, общаясь с другими детьми, никогда не завязываю с ними по-настоящему дружеских отношений. Я всегда видела в других детях лишь орудия для моих игр. Все время лгала. Я воровала игрушки и разные вещи, но чаще выманивала их обманом и всякими ловкими трюками. Я проникала в чужие дома и переставляла, ломала и сжигала вещи. Короче, любила причинять людям неприятности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});