Джоконда улыбается ворам - Александр Сухов

– Это вам скажет сам герцог. Прошу вас собираться, карета стоит у входа!

Не исключено, что его просто могли оговорить завистники, которых у всякого настоящего таланта бывает множество. Возможно, что он просто кому-то наступил на ногу, и недоброжелатель, затаив обиду, решил поквитаться с ним руками его светлости.

И тут Андреа Верроккьо осенило. Ну, конечно же, как он не догадался сразу! Все дело в последнем заказе. Ведь кондотьер Бартоломео Коллеони, будучи человеком военным, наемником, не лишенным честолюбия и жажды денег, воевал то на стороне Милана, то на стороне Венеции, без конца враждующих между собой. Свои последние дни кондотьер доживал в роскошном замке Мальпала и, видно, помня о тех разрушениях, что приносил великим городам, усиленно меценатствовал и отстраивал на свои деньги соборы, а Венеции и вовсе оставил часть своего состояния – пятьдесят тысяч дукатов золотом!

А что если Великолепный Лоренцо, прослышав о богатом заказе, сделанном ему властями Венеции, будет настаивать на том, чтобы отказаться от него. Ведь всем известно, что Лоренцо приятельствует с миланским герцогом Лодовико Сфорца: вместе они участвуют в рыцарских турнирах, а в предместьях Флоренции охотятся на оленей.

– Хорошо, я сейчас переоденусь, – уныло ответил Андреа, вытирая руки о тряпку. – Подождите меня в карете.

Дождавшись, когда за гонцом закроется дверь, Верроккьо подобрал для визита один из лучших своих камзолов – темно-зеленого цвета с небольшим вязаным воротником. Нахлобучил такого же цвета шапку с загнутыми полями и, посмотревшись в зеркало, с досадой отметил, что бессонница последних дней весьма скверно сказалась на его внешности: под глазами собрались темные мешки, а морщины под подбородком значительно углубились.

Накинув плащ, он вышел на улицу, где его уже поджидала карета с герцогским гербом на дверях. Расторопные слуги распахнули перед ним дверь, как если бы он принадлежал семейству Медичи, и Андреа Верроккьо воспрянул духом: возможно, что все не так уж и скверно, как ему представлялось поначалу.

* * *

Герцог принял известного мастера в своем кабинете, что указывало на высшую степень расположения, и, хитро поглядывая на Верроккьо, обратился к нему на латыни:

– Как поживаете, уважаемый Андреа?

Художник, неплохо знавший латынь, ответил:

– Прекрасно, ваша светлость, – и едва улыбнулся, подумав о том, что из уст герцога латынь звучит невероятно смешно.

– Мне доложили о том, что вы собираетесь выливать статую кондотьеру Бартоломео Коллеони? – улыбка герцога, застыв, сделалась холодной.

Уверенно выдержав взгляд Великолепного Лоренцо, мастер уверенно ответил:

– Да. Мне предложили такой заказ. Я посчитал, что отказываться от такого предложения будет бестактно. Тем более что Коллеони – действительно достойнейший гражданин Венеции, и я уже приступил к осуществлению проекта.

– Вне всякого сомнения, достойный, – учтиво согласился герцог Лоренцо. – Заказ, видно, стоит весьма недешево и способен обеспечить безбедную жизнь не только вашей семье, но и позволить содержать два больших особняка в центре города.

Мастер едва заметно нахмурился, Лоренцо внимательно следил за всеми его финансовыми вложениями.

На правой щеке Великолепного Лоренцо багровой линией пролег глубокий шрам, полученный им в соборе несколько месяцев назад во время заговора семейства Пацци. Сигналом убийцам для нападения на герцога послужило поднятие причастной чаши. Его младший брат Джулиано, стоявший подле него, был заколот кинжалом мгновенно, предупредив невольным вскриком главную цель заговора – Великолепного Лоренцо. Тотчас обнажив шпагу, герцог сумел отбить несколько направленных на него ударов, но кинжал, брошенный ему в лицо, лишь по чистой случайности его не поразивший, рассек щеку.

Великолепный Лоренцо очень сильно горевал по любимому брату, поклявшись над его телом расправиться с убийцами и заговорщиками. Не прошло и трех дней, как большая часть изменников была развешана на всех углах главных присутственных зданий.

В городе поговаривали, что после заговора у Лоренцо очень серьезно испортился характер. Во многом его поведение становилось непредсказуемым. Андреа Верроккьо невольно подавил спазм, вспомнив о повешенных аристократах на здании магистрата.

– Так оно и есть, ваша светлость, – проговорил художник, поддавшись голосу благоразумия. – Этот заказ принесет мне пять тысяч дукатов золотом.

– Неплохая сумма, – понимающе покачал головой герцог. – Она позволит сделаться вам состоятельным человеком.

– Именно так, ваша светлость, – сдержанно согласился Верроккьо.

Великолепный Лоренцо прекрасно разбирался в искусстве и поэзии, но он контролировал еще и флорентийский банк, без которого не обходилось ни строительство собора, ни меценатство; именно с его ведома часть денег направлялась в помощь талантливым художникам (Верроккьо неизменно входил в их число). В тонких, разбитых подагрой руках находился мощнейший рычаг воздействия на предпринимателей – достаточно было всего лишь одного слова всесильного герцога, чтобы выставить за ворота города неугодного предпринимателя. Однако с художниками герцог оставался добр по-отечески.

– Но я пригласил вас совершенно для другого разговора. Кажется, Леонардо да Винчи был вашим учеником?

Весьма неожиданное продолжение разговора. Теперь верилось, что в характере Великолепного Лоренцо произошли существенные перемены.

– Да, он был моим учеником, – удивленно ответил мастер, никак не ожидавший подобного вопроса. – Он даже некоторое время жил в моем доме.

– Что вы можете сказать о нем? – голос герцога погрубел.

«А что если герцог подозревает Леонардо в причастности к заговору?» – от возникшего предположения по спине Верроккьо пробежали мурашки.

Спрятав за улыбкой накативший страх, Верроккьо ответил как можно ровнее:

– Леонардо весьма обстоятельный и способный юноша. Интересуется науками, прекрасный собеседник, хорошо играет на лютне и поет.

Герцог удовлетворенно кивнул:

– Весьма похвально. Вижу, что вы неравнодушны к своему ученику.

– Как и ко всякому своему воспитаннику. Бог наградил Леонардо многими добродетелями и талантами, и очень жаль, что он не использует их со всей мощью своего дарования.

Взяв со стола конверт, герцог протянул его мастеру.

– Возьмите это письмо и прочитайте! – неожиданно потребовал Лоренцо.

Заметив на конверте печать Ватикана, мастер невольно отдернул ладонь, как если бы опасался нечестивым прикосновением испачкать его святость.

– Что в нем?

– Не пугайтесь, это всего лишь письмо… от Папы Сикста Шестого.

Взяв конверт, Верроккьо вытащил из него письмо, сложенное вдвое, написанное аккуратным ровным почерком, и принялся читать. Чем далее он углублялся в написанное, тем суровее становилось его лицо. Папа римский намеревался пригласить для работы в Ватикане лучших тосканских художников, чья слава уже давно гремела по всей Италии, и справлялся у герцога, кого именно тот мог бы порекомендовать.

Отдельным абзацем было написано: «Мне много лестного приходилось слышать о художнике Леонардо да Винчи. Говорят, что у него невероятный талант, какого не наблюдалось ни у кого прежде. Меня уверяли, что будто бы его способности столь невероятны, что легко преодолевают любые преграды. Действительно ли он так хорош, как о нем рассказывают?»

Аккуратно уложив письмо в конверт, Андреа дель Верроккьо вернул его герцогу.

– Так что вы скажете по поводу своего ученика?

Между бровей мастера углубилась морщина. Теперь Леонардо признавала и церковь. Проработав десятки лет, написав сотни картин и создав десятки статуй, он так и не удосужился подобной чести, а Леонардо, едва вступив в гильдию Святого Луки, тотчас был замечен святейшим папой.

– Думаю, что Сикст Шестой заблуждается в отношении Леонардо, – услышал мастер собственный голос.

– Вот как? – невольно удивился герцог. – Можете объяснить почему?

– Леонардо редко дописывает до конца свои картины, он ленив, мало работает, невероятно медлителен. Делу он очень часто предпочитает всевозможные развлечения. Серьезных заказов он не получает, потому что все заказчики разочарованы его неторопливостью. Честно говоря, я очень удивлен, на какие деньги он существует и содержит экипаж и целую толпу слуг. А кроме того, он невероятный баловник, за что нередко получал от меня нагоняй, когда жил в моем доме. А своими несусветными забавами способен не только ввести в смущение римского папу, но даже заставить краснеть сельского священника.

– Неужели? – удивился Великолепный Лоренцо. – Очень любопытно, вы не могли бы мне рассказать о его проказах? Должен же я знать о художниках, которым покровительствую.