Аврора Флойд - Мэри Брэддон

И она должна была сделаться его женою, может быть, матерью его детей. Он закрыл лицо холодными руками и громко рыдал. Не презирайте его за эту тоску: это были девственные слезы его мужского возраста. С самого младенчества не было слез на его глазах. Сохрани Бог, чтобы подобные слезы могли быть пролиты более одного раза в жизни! Агонию этой минуты нельзя было пережить два раза в жизни. Хриплые рыдания раздирали его грудь, как будто тело его было изрублено заржавевшей шпагой, а когда он отнял свои мокрые руки от лица, он удивлялся, отчего они не красны: ему казалось, что он должен был проливать кровавые слезы. Что должен был он сделать?

Отправиться к Авроре и спросить ее, что значило это письмо? Да, его образ действия был довольно ясен. Прилив надежды охватил его и прогнал его страх. Зачем он так скоро готов был сомневаться в ней? Он был жалкий трус, если подозревал ее — подозревал эту девушку, прозрачная душа которой так свободно открывалась перед ним, а каждый звук голоса был правдив! В своих сношениях с Авророй он более всего научился уважать в ее характере ее высокое чистосердечие.

Он почти расхохотался при воспоминании о торжественном письме своей матери. Это так было похоже на простых деревенских жителей, жизнь которых была ограничена узкими пределами корнваллийской деревни — они привыкли делать горы из песчинки. Что же было удивительного в том, что случилось? Избалованному ребенку, своевольной наследнице надоела иностранная школа, и она убежала. Отец ее, не желая разглашать об этой шалости, поместил ее куда-нибудь в другое место и скрыл втайне ее сумасбродство. Что же было такого во всем этом деле с начала до конца, неестественного и невероятного, если сообразить исключительные обстоятельства этого дела?

Он воображал Аврору с разгоревшимися щеками, со сверкающими глазами, бросающую запачканную тетрадь в лицо французскому учителю и убежавшую из школы среди шумной болтовни. Прелестное, пылкое создание! Нет ничего, чем мужчина не мог бы восхищаться в женщине, которую он любит, и Тольбот готов был восхищаться Авророю за то, что она убежала из школы.

Первый звонок к обеду раздался во время агонии капитана Бёльстрода, поэтому коридоры и комнаты были пусты, когда он пошел отыскивать Аврору с письмом матери в кармане.

Ее не было ни в бильярдной, ни в гостиной; но Тольбот нашел ее наконец в маленькой комнатке в конце дома, с окном, выдававшимся в сад. Комната была тускло освещена лампою, и мисс Флойд сидела у окна и смотрела на холодное зимнее небо и на побелевший ландшафт. Она была в черном; ее лицо, шея и руки казались белы, как мрамор, отделяясь от ее темного платья, и ее поза была так неподвижна, как статуя.

Она не шевелилась и не оглянулась, когда Тольбот вошел в комнату.

— Милая Аврора, — сказал он, — я отыскивал вас везде.

Она вздрогнула при звуке его голоса.

— Вам было нужно видеть меня?

— Да, моя милая, я хотел просить вас объяснить мне кое-что. Без сомнения, это самое глупое дело, мой ангел, и, разумеется, его объяснить очень легко; но, как ваш будущий муж, я имею право просить у вас объяснения, и я знаю, знаю, знаю, Аврора, что вы объясните мне все чистосердечно.

Аврора ничего не говорила, хотя Тольбот замолчал на несколько минут, ожидая ее ответа. Он мог только видеть ее профиль, освещенный зимним небом. Он не мог видеть безмолвного страдания на этом юном лице.

— Я получил письмо от моей матери, и в этом письме есть кое-что, что я просил бы вас объяснить мне. Прочесть его вам, мой ангел?

Голос его замер после этого нежного выражения. Настал день, когда она нуждалась в его сострадании и когда он давал его искренно; но эта минута прозвучала как надгробный колокол любви. В эту минуту бездна разверзлась.

— Прочесть вам это письмо, Аврора?

— Пожалуйста.

Он вынул скомканное письмо из кармана и, наклонившись к лампе, прочел его вслух Авроре. Он ожидал при каждой фразе, что Аврора перебьет его каким-нибудь пылким объяснением, но она молчала и даже когда он кончил, она не сказала ничего.

— Аврора, Аврора! Правда ли это?

— Правда.

— Но зачем вы убежали из школы?

— Я не могу сказать вам.

— И где вы были между июнем и сентябрем в пятьдесят шестом году?

— Я не могу сказать вам, Тольбот Бёльстрод. Это моя тайна, которую я не могу сказать вам.

— Вы не можете сказать мне; почти год не достает из вашей жизни, и вы не можете сказать мне, вашему мужу, что вы делали в этот год?

— Не могу.

— Когда так, Аврора Флойд, вы не можете быть моей женой.

Он думал, что она обернется к нему с негодованием и яростью, и что объяснение, которого он жаждал, сорвется с ее губ потоком сердитых слов; но она встала с кресла и, подойдя к Тольботу, упала на колени к его ногам. Никакой другой поступок не мог бы поразить таким ужасом его сердце. Это казалось ему сознанием в вине. Но в какой вине? Какой вине? Какая мрачная тайна таилась в краткой жизни этого юного создания?

— Тольбот Бёльстрод, — сказала Аврора дрожащим голосом, пронзившим его до глубины души: — Тольбот Бёльстрод, Богу известно, как часто я предвидела этот час и страшилась его; если бы я не была труслива, я предупредила бы это объяснение. Но я думала… я думала, что, может быть, этот случай не наступит никогда, или что, когда он наступит, вы будете великодушны — и… поверите мне. Если вы можете положиться на меня, Тольбот, если вы можете поверить, что эта тайна не совсем постыдна…

— Не совсем постыдна! — вскричал он. — О Боже! Аврора! Мог ли я ожидать, что я услышу вас говорящую таким образом? Неужели вы думаете, что в подобных вещах могут быть какие-нибудь степени? Между моей женой и мною тайн не должно быть; и в тот день, когда какая-нибудь тайна, или хоть тень ее, встанет между нами, мы должны расстаться навсегда. Встаньте с ваших колен, Аврора; вы убиваете меня этим стыдом и унижением. Встаньте! И если мы должны расстаться в эту минуту, скажите мне, скажите мне, ради Бога, что я не должен презирать вас за то, что я любил вас с такою силою, которая почти неприлична мужчине.

Она не повиновалась ему, но опустилась еще ниже и закрыла лицо руками; только ее черные волосы были видны капитану Бёльстроду.

— У меня не было матери с самой колыбели, Тольбот, — сказала она задыхающимся голосом. — Сжальтесь надо мною.

— Сжалиться! — повторил капитан, — сжалиться! Зачем вы не просите меня быть к вам справедливым? Один вопрос, Аврора Флойд, один вопрос, может быть, последний. Отец ваш знает, зачем вы оставили школу и где вы были целый год?

— Знает.

— Слава Богу, по крайней мере, за это! Скажите мне, Аврора, скажите мне только это, и я поверю вашему простому слову, как поверил бы клятве другой женщины. Скажите мне: одобрил он причину, по какой вы оставили школу? Одобрил ли он, как провели вы вашу жизнь в этот год? Если вы можете сказать утвердительно, Аврора, тогда между нами не будет более вопросов, и я могу без боязни сделать вас моей возлюбленной и уважаемой женой.

— Я не могу, — отвечала она, — мне только девятнадцать лет, но в эти два последние года моей жизни я разбила сердце моего отца, разбила сердце нежнейшего отца, когда-либо существовавшего на свете.

— Тогда все кончено между нами. Бог да простит вам, Аврора Флойд; но, по вашему собственному признанию, вам нельзя быть женою честного человека. Я закрыл мою душу от всех гнусных подозрений, но прошлая жизнь моей жены должна быть белой, незапятнанной страницей, которую весь свет мог бы читать.

Тольбот пошел к двери, а потом воротился и помог несчастной девушке встать, отвел ее к ее креслу у окна вежливо, как будто она была его дамой на балу. Руки их встретились с ледяным прикосновением, как руки двух трупов. Ах, как много было смерти в этом прикосновении! Как много умерло между этими двумя особами в последние часы! — Надежда, доверие, любовь, счастье — все, что заставляет дорожить жизнью.

Тольбот Бёльстрод остановился на пороге комнаты и заговорил опять:

— Я оставлю Фельден через полчаса, мисс Флойд, — сказал он, — было бы гораздо лучше заставить отца вашего предположить, что неудовольствие между нами произошло по поводу какой-нибудь безделицы, и что вы сами отказали мне. Я напишу мистеру Флойду из Лондона и так составлю мое письмо, чтобы он мог подумать это.

— Вы очень добры, — отвечала она. — Да, я хотела бы, чтобы он подумал это. Это избавило бы его от огорчения. Богу известно, что я была бы признательна за это.

Тольбот поклонился и вышел из комнаты, затворив за собою дверь. Стук затворившейся двери имел для него унылый звук. Ему представилось, точно какое-то слабое юное создание было брошено в живую могилу. Он подумал, что он охотнее оставил бы Аврору лежащую в гробу, чем оставить ее таким образом.

Неприятный, дребезжащий звук второго звонка к обеду раздался, когда он вышел из темного коридора на яркий свет бильярдной. Он встретил Люси Флойд, шедшую к нему в шелковом обеденном платье; бахрома, кружева ленты и золото сверкали на ней, и Тольбот почти возненавидел ее за ее блестящую лучезарность, вспомнив бледное лицо несчастного создания, только что им оставленного.