Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как идут дела?
Не дождавшись ответа, снял очки, вновь надел, перекрывая шум моторов, густым басом, словно молотом по железу, огрубил:
— Не пойдет, молодой человек, нет! Что это такое?
И он провел пальцем по пыльной грани агрегата.
— Машина не терпит грязи. Измерительные приборы требуют аптечной чистоты, — и носовым платком вытер циферблаты; на них будто от страха нервно вздрагивали стрелки.
Начальник молча повернулся и ушел. Эрдэнэ обиделся. Справедливо указано ему на оплошность, но почему, не сказав ни слова, он, даже не обругав, убежал.
После обеда на производственной пятиминутке начальник говорил о машинах, о борьбе за их чистоту, аккуратную смазку, о человеческом отношении к ним. Эрдэнэ запомнилось:
— Никаких рывков, никаких грубых усилий! Машина — девушка, ее надо любить, беречь!
Эрдэнэ сидел в уголке, боясь попасть на глаза начальнику, тревожно ждал, когда он назовет его имя и начнет ругать. Начальник имени виновника не назвал.
После пятиминутки начальник вызвал к себе Эрдэнэ.
И опять не упрекнув его ни в чем, спросил:
— Технический минимум когда думаешь сдавать? Пора...
— А мастер Бямбу? Мы вместе будем сдавать...
— Новость. Мастер Бямбу давно уже сдал.
Злой день для Эрдэнэ, горькая неожиданность подкралась, больно уколола: каков Бямбу!.. Ведь они вместе трудились у агрегата, до поздней ночи вникали в тонкости технических пособий.
Через неделю Эрдэнэ явился в комиссию по приему техминимума. Председательствовал главный инженер рудника, за столом сидели начальник участка водоснабжения, три мастера, среди них и почтенный Бямбу. На стене развешаны плакаты, чертежи, схемы. Экзамен сдавали десять юношей. Эрдэнэ отвечал на вопросы, как ему показалось, тускло. Комиссия и экзаменующиеся пошли к агрегатам, экзаменаторы потребовали подкрепить теоретические знания практикой, работой на различных машинах агрегата. Здесь Эрдэнэ оказался на высоте.
Техминимум сдал, получил производственный разряд помощника мастера и драгоценную бумагу — удостоверение, которое бережно держал в руках.
Вернулись домой раньше обычного. Усталость — приметный знак, что славно потрудился. Отрадно быстро лечь в кровать, набросить одеяло, перекинуться мыслями в заветное. Желание опрокинулось, разлилась чаша ожиданий. Бямбу не ужинал, оделся в праздничное, заставил своего помощника сделать то же самое. Ласковая усмешка скользнула по его лицу:
— Мой дипломированный помощник, уважаемый Эрдэнэ, наш лагерь завершил работу, все уезжают. Приоденься, пойдем простимся с нашими товарищами.
...Встретили их шумливые сменщики. Все с расспросами:
— Каков рудник? Говорят, здорово оборудован?
— Трудна ли работа? Интересная?
Кто-то пытался перекричать остальных:
— А девушки есть? Красивые?
Заговорил Бямбу:
— Товарищи, перед вами дипломированный помощник мастера; техминимум Эрдэнэ сдал отлично.
Все захлопали в ладоши, подхватили Эрдэнэ и начали качать.
Ужинали вместе, шумели допоздна.
Орсо подошел к Эрдэнэ:
— Тебе письмо, чуть не забыл, возьми.
— О, наверное, от моего брата Гомбо, — сел возле горящей печурки. Почерк не Гомбо и не дедушки. Писала Цэцэг:
«Эрдэнэ!
Пишу тебе. Вижу, удивлен. Смотри, не задирай голову, ты можешь такое подумать, что у меня щеки от стыда покраснеют. Твой брат Гомбо забросал письмами, всюду валяются, не все еще прочитала. Есть новость, подпрыгнешь от неожиданности: Гомбо готовится к поездке в Советский Союз, его включили в группу молодежной делегации. Зовет и меня, уверяет, если будет мое согласие и просьба комитета ревсомола, то обязательно поеду. Я ехать сейчас не могу. В лаборатории каждый день чудесное — нельзя оторвать глаза от микроскопа.
Хотелось бы погулять с тобой по Сайн-Шанде, только не ночью, держась за руку, как было в Гоби. Поплавать в бассейне. Лучше нашего бассейна нигде не найдешь, да и город Сайн-Шанда мне очень нравится... Жму руку.
Цэцэг».
— Что новенького, Эрдэнэ? Где твой брат Гомбо? — допытывался Орсо.
— Гомбо! — Эрдэнэ поднял руку вверх. — Его не обгонишь — едет в Советский Союз.
— Молодец Гомбо! — закричали сменщики. — Выпьем чашечку за него!
Пора бы и прощаться; для Эрдэнэ — радостная минута, он рвался домой, хотелось перечитать письмо Цэцэг. Бямбу в палатке не было. «Когда же он успел уйти?»
Полог палатки поднялся, вместе с Бямбу вошел начальник отряда, всеми уважаемый «Гобийский верблюд».
— Пируете?! Можно! Работа завершена. Немало добыто нами воды. Мастер Бямбу и его помощник Эрдэнэ, вы останетесь в Дзун-Баине. Поднимайте выше флаг нашего разведывательного отряда. Да здравствует гобийская вода!..
...Спать легли поздно, но ни мастер, ни его помощник уснуть не могли. Эрдэнэ перечитал письмо; оно удивило и ранило. Лежал он на постели, давила темнота, хотелось вырваться из-под этой тяжести. Гомбо, брат мой. Неужели Цэцэг?.. Тогда будем радоваться вместе... Написать ей? Не буду. Пиши сам. Пусть валяются твои письма у нее под ногами. Пиши!
Эрдэнэ стиснул зубы, рассердился, спрашивая себя: не бросил ли он комок злых слов в своего брата? Что-то противно взвизгнуло, ветер распахнул полог юрты. По густофиолетовому небосклону плыла зеленая луна. Она подмигивала, смеялась, и не луна это... Цэцэг! Эрдэнэ вскочил с постели, приглушенно выкрикнул:
— Ты всегда красивая! Смеешься? А я отвернусь!..
Не отвернулся, притих.
— Не спишь. Кто красивая? — поднял голову Бямбу.
И почтенный мастер сказал Эрдэнэ такое, что вклинилось в его голову и навсегда останется в памяти:
— Когда перед тобой заманчивое, не набрасывайся на него жадным волком, попадешь в капкан.
Эрдэнэ лег в постель, плотно укутавшись в одеяло, зажмурил глаза — спать, спать! А сон пробежал на мягких лапках мимо. Вновь потянулись мысли, каждая старалась быть умнее другой. Ты забыл, ведь Гомбо и раньше, еще в школе, дружил с Цэцэг. Еще поройся в памяти, ты над нею тогда потешался: «Лисица, хвостом махнет налево, а побежит направо». Было? Зачем же сердиться?
Эрдэнэ хмурился, отвечу ей письмом, в нем будет одна строчка — работаю помощником мастера в Дзун-Баине. Не успела эта мысль разгореться, ее погасила другая: хорошо ли одну строчку? Зачем обижать девушку. Ей надо сказать спасибо, она сообщила важное: о поездке Гомбо в Советский Союз.
Эрдэнэ поднялся и, сидя на кровати, уставился в темноту. Провел ладонью по лбу, сбросил что-то липкое, надоедливое, как паутина. Дверь в соседнюю комнату приоткрылась, там спит Бямбу. Эрдэнэ, шлепая босыми ногами, подошел к окну, неотрывно глядел в темноту, надеясь вновь увидеть смеющуюся Цэцэг. Чернота ночи непроницаема, даже звезд не видно, вдруг слышит:
— Спи, Эрдэнэ, не топай ногами, как лошадь копытами...
А в ответ:
— Цэцэг, Цэцэг! Напишу тебе обо всем...
— Ложись, завтра вставать рано...
...Письмо Цэцэг так и не удосужился написать Эрдэнэ. Редко вскакивал и на своего крылатого скакуна. Забот много; машины, на которых он трудился, бывало, и не слушались. Не бегать же к мастеру или механику каждую минуту, надо самому заставлять непослушных работать.
Думал о Гомбо, уехал в Советский Союз, а ему, брату, — ни слова. Написал ли он дедушке? Какой стал гордый. Теперь не схватишь его за плечи, не поборешь...
Вечером после работы, подражая мастеру Бямбу, сидел у окна и читал газету.
...В полночь он и Бямбу вскочили. Дрожали окна — стучалась гобийская зима. Затопили печь. Сидели, курили. Ветер бил в окна. Утром Бямбу увидел, что Эрдэнэ надел легкую куртку.
— Ты что? Надевай стежонку, шапку, рукавицы.
— Буря прошла. Смотри, какое ясное небо. Я хотел в выходной еще разок поплавать в бассейне.
— Спишь или живешь? — уколол его Бямбу; две недели тому назад спустили воду из бассейна.
В цехе день прошел шумно и торопливо. К работе в зимних условиях готовились уже давно, но так не суетились, как сегодня. В цехе и на участке побывали все — и начальник участка, и главный инженер; был будто бы и сам директор рудника, но Эрдэнэ его не видел.
Домой пришел один, мастер Бямбу задержался. Эрдэнэ затопил печь, поставил на плиту чайник, ждал мастера. Стук в дверь. Вошла учетчица Хухэ. Такой нарядной он ее никогда не видел. Малиновый стеганый халат, ярко-желтый широкий пояс, меховая шапка, мягкие сапожки.
— Эрдэнэ! Ты меня подвел, убежал, а данные? Не могу же я схватить их с неба. Надо срочно сдать сведения...
— Забыл, — растерялся Эрдэнэ.
Он в рабочей одежде возле нарядной Хухэ выглядел скромно.
— Не волнуйся, я поставила тебе вчерашнюю выработку. Согласен?
— Конечно, спасибо!..
Хухэ увидела фотокарточку Цэцэг. Она прибита гвоздем к стене. Висит одинокая, сиротливая, малоприметная.
— Больше тебе и стенку некем украсить? Вспомнил бы отца, мать...
- Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов - Историческая проза / Советская классическая проза
- Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов - Советская классическая проза
- Голубое поле под голубыми небесами - Виктор Астафьев - Советская классическая проза
- Зелёный шум - Алексей Мусатов - Советская классическая проза
- Рассказы - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- Третья ракета - Василий Быков - Советская классическая проза
- Красные каштаны - Михаил Коршунов - Советская классическая проза
- Голубые горы - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Алые всадники - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- КАРПУХИН - Григорий Яковлевич Бакланов - Советская классическая проза