Фрактальный принц - Ханну Райяниеми

металла.

Таваддуд пытается смотреть на всё это глазами врача, ведь она повидала немало ужасных травм, нанесённых диким кодом, но это…

Уже через несколько секунд она вынуждена отвернуться и зажать рот рукой.

– Я вас предупреждал, – говорит Кающийся по имени Рамзан.

Как-то раз Алайль приходила с визитом к её отцу. Таваддуд запомнила её строгой, скромной худощавой женщиной с обветренным лицом, в простом костюме муталибуна, с атар-очками на шее. У неё были длинные чёрные волосы, но на макушке имелась проплешина в форме континента, где блестел сапфировый череп, что делало её похожей на куклу Дуни, у которой был вырван клок волос.

В отличие от большинства других мухтасибов, которые носили своих джиннов в кувшинах, карин Алайль обитал в механической птичке с золотыми и алыми перьями и эбеновыми глазами. Птица была сделана из такого тонкого металла, что могла летать. Таваддуд всегда представляла себе, как она летит в стае рухов, уносящих корабль Алайль в пустыню, и служит своей госпоже глазами, замечающими вспышки дикого кода и безумных джиннов. «Её зовут Арселия. Она моя благоразумная половина», – сказала тогда Алайль.

Больше всего на свете Таваддуд хотела стать такой, как Алайль.

Но именно поэтому тебе нельзя становиться муталибуном.

Таваддуд замечает подошедшего Сумангуру.

– Что вы можете сообщить о том, что здесь произошло? – спрашивает он у Рамзана.

Гогол Соборности хранил молчание на протяжении всего полёта на ковре и проявлял полное равнодушие к видам проносящегося внизу города. «Материя, какой бы она ни была, неважна», – ответил он на её вопрос о том, нравится ли ему Сирр. Но сейчас его глаза ожили, и в них зажглось нечто вроде любопытства.

Рамзан вытягивает свои тонкие пальцы. Это тощее высокое существо, худые ноги которого едва касаются пола. Его тело покрыто соединёнными друг с другом белыми, красными и чёрными пластинами, что придаёт ему сходство с мозаичной картиной: по законам Сирра мыслеформы джиннов не могут принимать человеческий облик. На лбу у Рамзана блестит золотая эмблема, указывающая на его ранг – третий круг. Джинны-полицейские редко прибегают к визуальным формам: их основная задача – оставаться невидимками, чтобы бороться с преступниками и похитителями тел. От Рамзана слегка пахнет озоном, время от времени его силуэт становится зернистым и слабо потрескивает. Таваддуд он кажется смутно знакомым: вероятно, они встречались на каком-то из приёмов отца.

– Следы в атаре дали нам возможность частично восстановить последние передвижения госпожи, – отвечает Рамзан. – Она вернулась с утреннего заседания Совета около девяти часов. Мы можем предоставить вам полную запись заседания и её личное расписание, но вам придётся направить запрос в Совет. – Рамзан издаёт пронзительное гудение. – Я понимаю, что дело может оказаться весьма… деликатным. Так или иначе, Советница завтракала в одиночестве в саду на крыше дворца, посетила личную обсерваторию, а затем прошла в свой кабинет. – Рамзан указывает на поглощённое диким кодом помещение. – После чего начала распространяться инфекция. Это оказалось настолько внезапным и интенсивным, что мы вправе предположить, что у госпожи Алайль имелся закрытый Печатью контейнер с поражённым диким кодом объектом, который и был откупорен. Из разговора с джинном-домоправителем я понял, что госпожа была муталибуном и имела обыкновение приносить с собой находки из пустыни. При её опыте она не могла не знать о последствиях подобного поступка. Инфекция распространилась в считаные секунды. Другими словами, это, по сути, самоубийство.

– Как удалось остановить распространение инфекции? – спрашивает Таваддуд.

Она не забыла, как тренировал её в детстве Херимон, заставляя заучивать Тайные Имена, на случай если дворец отца подвергнется воздействию дикого кода.

– Домоправитель, джинн Хузайма, – вы можете с ней поговорить – известила нас и мухтасибов, – отвечает Рамзан. – Насколько мы смогли определить, заражение ограничилось небольшой зоной вокруг тела Советницы. Но это и неудивительно: в конце концов, это же резиденция мухтасиба, и повсюду наложены Печати.

– Нельзя ли получить более полную информацию? – спрашивает Сумангуру, хмуро поглядывая на стены. – Не мог ли кто-то принести дикий код снаружи?

Рамзан разводит руками, и его пальцы трепещут, словно пламя свечей.

– Мои коллеги отлично знают свою работу, но в отношении атара действуют некоторые ограничения. Особенно здесь, где уровень дикого кода намного превышает нормальный. Следы в атаре быстро исчезают. Но что касается доступа снаружи, дворец, как и все резиденции членов Совета, находится под постоянной охраной Кающихся. Ни люди, ни джинны не могут войти или выйти, оставшись незамеченными. Но что происходит внутри, нам неизвестно.

Сумангуру прищуривается.

– В моей ветви это назвали бы тайной запертой комнаты, – замечает он.

В его голосе слышатся странные нотки веселья.

– Моя сестра сказала, что это случай одержимости, – говорит Таваддуд. – Откуда возникла такая уверенность? Вы обнаружили переносчик инфекции?

– Нет, – отвечает Рамзан. Джинн поворачивается к ней светящейся эмблемой, словно смотрит третьим глазом. – Ничего запрещённого. Ни книг, ни записей атара. Но атар здесь чрезвычайно сложен, и мы могли что-то пропустить. Учитывая все обстоятельства, версия самоубийства представляется наиболее вероятной, хотя прощальной записки не обнаружено. Против этого предположения свидетельствует ещё и тот факт, что, по словам помощников, Советница с большим энтузиазмом готовилась к предстоящему голосованию. Но это говорит лишь о том, что в момент самоубийства она была… буквально не в себе.

– Выходит, что всё это только рассуждения?

– Да. Тем не менее это единственная версия, которая согласуется с имеющимися фактами. Ещё одно затруднение состоит в том, что мы до сих пор не обнаружили её карина.

Пластинки на лице Рамзана перемещаются, и он становится похожим на грустного клоуна.

Сумангуру прикасается пальцами к пелене Печатей на двери.

– Сколько они выдержат? – спрашивает он.

– Что?

– Как долго продержится моя защита внутри?

– Но это несерьёзно!

– Отвечайте, – настаивает Сумангуру.

– Я не знаю. Две минуты, может быть, три. Говорят, что творения Соборности более уязвимы перед диким кодом, чем мы, так что, вероятно, и того меньше. Вам надо подождать мухтасибов, и они…

Сумангуру шагает вперёд и проходит сквозь пелену Печатей.

В атаре его окружает неяркое сияние. Он проходит мимо тела Алайль, вертит головой и всё осматривает. Таваддуд гадает, какие органы чувств имеются у него в дополнение к человеческим. Сумангуру трогает пустые кувшины на высоких столах, проводит пальцами по арабескам на стене. Его движения заметно изменились: теперь это не массивная грозная машина, а хищный кот, который что-то ищет.

Наконец он останавливается перед стеной, на которой представлены графические обозначения Тайных Имён, нанесённые золотом на разноцветные плитки размером с ладонь. Сумангуру трогает одну из плиток.

Таваддуд видит в атаре, как на его защите появляется и растёт чёрное пятно. Дикий код.

– Его Печать не выдержит! – восклицает она. – Господин Сумангуру, выходите! Рамзан, помоги!

Гогол Соборности начинает нажимать на плитки. Одна из них поддаётся под его пальцами. Сапфировые щупальца Алайль обвиваются вокруг его рук, но он полностью погружён в расследование. Вскоре раздается щелчок, и часть стены сдвигается в сторону, открывая тёмную