Юный свет - Ральф Ротман

Несмотря на жару в штреке, вода не была теплой, и, чем глубже он погружался, тем холоднее она становилась, делалась почти ледяной. Внезапные блики лампы слепили его. Голыми ногами он нащупал рельсы и крепко держался за опорные стойки, эти очищенные от коры круглые бревна, торчавшие из воды, словно останки доисторических сооружений на сваях. Вода доходила уже до бедер, еще один шаг, и пупок скрылся под водой.

Он остановился, чтобы тело привыкло к температуре, единственно стабильной в данной ситуации величине, внушавшей надежность. Он медленно поднял голову. Почти все, что было наверху, так называемая висячая кровля пласта, держалось лишь за счет внутреннего напряжения горной породы, а каждая капля, падавшая из щелей и трещин, отзывалась многократным эхом в тишине. Ряд опорных балок трапецеидальной формы, упиравшихся под наклоном в стену штрека, были похожи на выгоревшие стропила.

Он медленно шел вперед, вода уже достигала уровня груди, но лампа не мигала, аккумулятор был полностью заряжен. Под ногами – обкатанная галька и обломки железа, и когда в какой-то момент грунт ушел из-под ног, он ухватился за старый воздуховод, дряблую резину, и стал продвигаться дальше, держась за нее. Вскоре яма закончилась, он опять почувствовал твердую почву под ногами и огляделся. Позади него осталось нагромождение обрушившихся или просевших балок и распорок, а между ними свисавшие лианами цепи и кабели, утопавшие в черной глади и чуть дальше снова выныривавшие на поверхность. А рядом с ним плавало что-то светлое, и он направил туда луч лампы. Пластиковая коробка для хлеба. Свет просвечивал ее насквозь, и он различил там что-то завернутое в золотой фантик – конфета или карамелька. Он сделал шаг в ту сторону.

При этом он подгреб рукой плот, который тащил за собой, тот скользнул в сторону и задел крепежную стойку, выдержавшую удар. А вот лежавший на ней верхняк, свежее сосновое бревно, свалилось в воду, доходившую ему сейчас до ребер, и ударило по нему. Он рванулся было вперед, но опоздал. Ствол, ушедший сначала под воду, вытолкнуло наверх, удар пришелся ему по спине. Он заскрежетал зубами и крепко зажмурился.

Он заставил себя дышать глубже, несмотря на адскую боль, мешавшую это сделать. Он только хрипел, мышцы живота свело, голова кружилась. Одной рукой вцепившись в плот, он ощупал второй спину и посмотрел на пальцы. Потом опустился в воду чуть глубже, и, хоть она и была грязной, холод принес облегчение. Где-то открылась вентиляционная дверь, задул сквозняк, на черной поверхности появилась рябь, и он опять обернулся и посмотрел на коробку с хлебом. Но нагромождение желобчатых, вперемешку обрушенных друг на друга крепежных стоек отвлекло его внимание. Он взял себя в руки, выпрямился и медленно двинулся вперед.

Птицы не было. Кто-то ночью залез и разломал все на мелкие кусочки. Наверное, шпана из банды Клеекампа. Они забрали все, что только можно. Пустые бутылки, огарки свечей, инструменты. А в углу наложили кучу. По ней ползали зеленые мухи, и, когда Зорро подошел понюхать, они молниеносно взмыли вверх. Я вырезал ножом из пола кусочек картона и выбросил дерьмо в кусты. Жердочку попугайчика я приделал на дереве.

Они разодрали и один из журналов для нудистов, спрятанный в тайнике за обшивкой стены. Повсюду валялись разорванные фотографии голых девушек. Я вымел их за порог. Потом поискал подходящий камень и приколотил доски. Рама маленького окошка висела на одной петле, ввернуть шуруп во вторую уже было невозможно, потому что дырки были разворочены. Но я вставил туда дюбель, маленькую лучинку, чтобы резьбе было на чем держаться.

Когда я закрывал окно – звонили колокола, хотя полдень точно еще не наступил, и тут я увидел его между стен и обугленных балок старой конюшни. Он трепал Зорро по голове и пытался прочесть надписи и знаки на штукатурке. Наверное, он слышал меня.

А может быть, и нет. Я завесил обветшавшей тряпкой треснувшее, а по углам уже даже поросшее мхом оконце и пошел к двери, осторожно закрыл ее. Тем не менее она все же скрипнула.

Но он не обернулся. Он рылся в потрепанной сумке, вытащил оттуда термос с широким горлышком, сунул себе что-то в рот. Продолжая жевать, он читал дальше. Толстый и остальные понаписали на стене кучу всякой похабщины, даже в рифму, типа «дыра есть дыра, все равно тебе туда», а у садового гнома, которого Карл нарисовал мелом, на члене длиной в метр стояли наши имена. Лязгнула задвижка, но оказалось, что раньше времени, дверь надо было немного притянуть. И в этот момент господин Горни обернулся, и, хотя между нами были деревья, мне показалось, что он смотрит на меня в упор. Похоже, он не удивился. Приложил руку к шляпе.

– Привет.

Я лишь кивнул, а он дал Зорро кусочек хлеба, закрыл сумку и медленно пошел по траве. При этом он внимательно изучал все, что валялось вокруг: старая стремянка, ручная тележка без колеса, куча битой черепицы. Я зашел под навес. На подбородке у Горни висела крошка.

– Ну, как ты? – Он сдвинул шляпу немного назад и посмотрел мимо меня на фургончик. У него даже ресницы были белые. – Так это и есть ваше убежище? Недурно. А где же звери?

Я пожал плечами, показал на Зорро.

– Сейчас только он. Чистокровная охотничья собака. Слушается меня с полуслова.

Господин Горни подошел поближе, а я отступил в сторону. Но он все же положил мне руку на плечо. Я немного покачнулся. Он переступил порог и осмотрел помещение, сморщил нос. Коричневая ткань костюма блестела на рукавах и на заднице. Он поставил сумку и показал большим пальцем в угол.

– А это что такое? Детский гробик?

Я ухмыльнулся.

– Была кормушка. Сейчас пустая.

– Так, так… – Он сел на крышку и опустил руки на колени. Стрелки на брюках едва просматривались. В полумраке блеснуло широкое обручальное кольцо. – У нас раньше тоже были тайные убежища. Если бы родители знали, что мы там вытворяли… – Он вытянул ладонь в мою сторону и поманил пальцем. – Зайди-ка сюда и закрой дверь. Чтобы я мог проникнуться, как здесь внутри.

Я послушался, а он повесил шляпу на ручку окна и отодвинулся немного в сторону. Потом выпятил кончиком языка щеку. Крошка свалилась с подбородка.

– Давай, садись рядом.

– Но мне надо держать дверь, а то она откроется. А вы уже закончили работу?

Зорро скреб лапами по порогу, а господин Горни щелкнул пальцами и обвел глазами фургончик.

– Отличное местечко. Поставить тут стол, а сюда кровать и печурку – и любовное гнездышко готово. Ты самый настоящий домовладелец, а? Как и я.

– Нет, это не мое.

– Да я пошутил. И мой дом мне тоже не принадлежит. Во всяком случае, не до конца.

– Как так? А кому же тогда? Банку?

Он посмотрел на меня краем глаза, быстрый такой взгляд, и сунул руку в карман.

– И ему тоже нет. В жизни ничего нет такого, что принадлежит тебе до конца, понимаешь?

Я сдвинул брови.

– Нет, нет, ты меня понимаешь. Ты же ходишь в церковь. Ни один волос на твоей голове не принадлежит тебе. Ни единый.

– Вы имеете в виду, что они могут выпасть?

– Они могут остаться на твоей голове, но не станут от этого твоими. Подумай об этом хорошенько. А потом скажи еще раз: мои деньги, мой дом, моя жена… Все это не так важно. Под одеждами я точно такой же, как и ты. – Он опять огляделся вокруг. – Значит, вот здесь вы и играете в свои игры?

– Иногда. В карты, например, в автоквартет или мау-мау.

– Да ладно. Рассказывай. Вы и другими вещами тут занимаетесь.

– Правда? И чем же?

Я не представлял, что он имеет в виду, а он наклонился и поднял с пола клочок из журнала, размером не больше почтовой марки. При этом он усмехнулся, слегка приоткрыв рот, тонкие губы смотрелись как ножны.

– А это что такое?

Часть фотоснимка, телесного цвета. Когда я подметал, то не заметил его. Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Может, это шпана из банды оставила?

– Не вешай мне лапши. И не думай, что я настолько тупой. Вы тут дрочите, да?

– Чего?

– Бог мой, да не стесняйся. Это же нормально. Мы тоже этим занимались. У кого из вас самый большой?

– Откуда мне знать? Я тут кормлю зверей.

С насмешкой он шумно выдохнул воздух.

– Ну, ты так и выглядишь…

Одной рукой он копошился в кармане штанов – костяшки пальцев выпирали из-под тонкой ткани, а другой держал перед носом картинку. Ноготь на большом пальце был черно-синего цвета.

– Мне уже пора идти, потому что отец…

– У него была ночная смена. Он спит. Расслабься, малыш. Мы ведь давно друг друга знаем, правда? Живем-то под одной крышей. У вас давеча телевизор тоже мигал?

– У нас? Да нет, разве что когда сетку дали.

– Вот как? Интересно. – Он завозился в кармане энергичнее, и это, похоже, требовало от него определенных усилий. На секунду он прикрыл глаза и тихо простонал. – Значит, ты смотришь так поздно…

Зорро просунул когти под дверь. Он скреб по картону на полу, а господин Горни откинулся назад.