(Не)приемный папа (СИ) - Бран Ева

- Ты… после того, как узнал, что я неполноценная женщина, всё равно хочешь быть со мной? – выдаёт она с таким неверием, что мне хочется головой о стену биться. Костя урод! Самая настоящая тварь. Что он вбил этой женщине в голову?

- Ксюш, ну что ты такое говоришь? – заставляю себя говорить спокойно и ласково. Её сейчас нельзя пугать своими гневными вспышками. – Я люблю тебя. Мне неважно, можешь ты родить или нет. Ну, суррогатную мать наймём, если ты так хочешь своего. Да? Только не замыкайся в себе, я тебя прошу.

И впервые Ксюша оттаивает, доверяется. Берёт мою руку в свои ладони и прижимается щекой, прикрывая глаза. Глажу её большим пальцем, пытаясь своей нежностью укутать, как в кокон. Обнимать боюсь, чтобы боль не причинить по неосторожности.

А потом Ксюша снова напрягается.

- Мама… - отводит глаза. – Ей далеко ездить. Можешь договориться, чтобы маме позволили здесь ночевать?

- Я предлагаю вариант лучше. Тебе найму сиделку, а мама пусть живёт в моём гостевом домике и с моими родителями в клинику приезжает. У неё живности нет? Может переехать? Да и тебе потом помогать – после выписки.

- Правда? А она не стеснит тебя? – в Ксюшиной интонации снова недоверие и опасение.

- Ксю, - качаю головой. Сколько же придётся работать над нашими отношениями, над её отношением к себе и доверием.

- Спасибо, - шепчет она.

Вижу, что держится из последних сил. Глаза у неё явно слипаются.

- Отдыхай. Я завтра зайду. Пойду обустройством твоей мамы заниматься.

Глава 16

Ксения

Понимаю, что оттягивать уже нет возможности. Варе остались считанные дни. Мечусь, как загнанная в клетку. Жирную точку в моих терзаниях ставит гинеколог. Да, у меня всё пошло по предыдущим сценариям. Малыша сохранить не получится. Меня порываются экстренно отправить на операцию, но я подписываю отказ и иду оформлять документы на донорство. Прошу врача не говорить Диме. Не хочу, чтобы он чувство вины испытывал. Это только моё решение и мне с ним жить. Не знаю, как умудряюсь делать весёлый вид весь следующий день. Живот тянет, и я боюсь, что не дотерплю до операции. Корю себя, что тянула слишком долго, и теперь моя нерешительность может стоить жизни сразу двум деткам. Но я улыбаюсь.

Даже ёлку вместе украшаем. И, вопреки всему, мне хорошо. Я надеюсь, что сохраню жизнь его дочери. Подарю им то, что судьба уже один раз отняла. Семью. Любящую и счастливую. А если не получится с ними рядом быть, то пусть так. Главное Варенька будет здорова.

Врач долго обрисовывает риски, узнав о моём положении, пытается отговорить, но я стою на своём. Показываю ему результаты последнего обследования и медицинскую историю. Мужчина поджимает губы и качает головой. Он всё понимает.

- Жаль, что вы только сейчас мне всё рассказали, - хмурится. – Если бы чуть раньше. Я знаю клинику, где чудеса творят по женской части. Там отличный санаторий рядом. Вам бы дали шанс стать матерью. Но сейчас…

- Я стану. Отчасти, - улыбаюсь грустно. – Для Вари. Подарю ей жизнь. Пусть, я и не родная ей по крови…

- Вы невероятная женщина. И очень храбрая, - вздыхает мужчина. – Я вызову лучших специалистов. Обещаю, сделать всё возможное.

Киваю и выхожу из кабинета. А потом мы пишем письмо деду Морозу. Я знаю, что желание Димы сбудется, но хочу, чтобы он узнал именно первого числа. Чтобы в чудеса верить начал. Ему это сейчас необходимо.

Пытаюсь запомнить каждую его чёрточку. Заросшие исхудавшие щёки, ореховые печальные глаза, растрёпанные волосы, вязь татуировок, выглядывающих из-под закатанных рукавов. Насмотреться не могу, надышаться.

А потом еду домой и рассказываю о своём решении мужу. Просто перед фактом ставлю. Знаю, что неправа, что надо было раньше поговорить, но сейчас накатывает такое безразличие к нему, что даже удивительно.

Наверное, наш скандал все соседи слышали. Вернее, самую отборную ругань в мой адрес под залпы салюта. Здесь были и упрёки в измене и оскорбления и вообще, столько грязи в свой адрес услышала, что на всю жизнь хватит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я не плакала, просто молча собирала сумку. Даже поспать он мне не дал. Напился и крушил квартиру. Хорошо, хватило совести на меня руку не поднять. Я этого сильно боялась. Перед операцией нельзя рисковать здоровьем. Я и так в очень шатком положении.

В итоге перешагнула порог в семь утра, услышав вслед, что не имею права возвращаться. Ну и пусть. Честно говоря, я думала, что мне это уже будет ни к чему. Я трезво оценивала ситуацию и свои риски.

Маму предупредила, чтобы она не приезжала. Что мы с Костей поругались. Долго порывалась рассказать о причине, но не смогла. Понимала, что поступаю нечестно в отношении неё. Я должна была дать ей шанс хотя бы попрощаться со мной. Но не хотела, чтобы она переживала в праздники. Просто написала ей письмо и попросила врача отдать, если я не проснусь после наркоза.

Пообещав позвонить, как только дома всё уляжется, села в такси и поехала в клинику.

Но мама не вняла моим просьбам и примчалась в гости. Видимо, сердце чувствовало, что-то неладное…

А первого числа, находясь уже в больничной палате, я разговаривала с Димой. Впитывала его радостный голос и держалась из последних сил, чтобы не расплакаться. Как мне сейчас хотелось оказаться в его объятиях, но я не могла. Глупо было бы говорить, что мне совершенно не страшно. Но я решила пережить эти сутки в одиночестве. Так уж сложилось. А дальше только небесам решать, как распорядиться моей жизнью.

Когда лежала в операционной и смотрела, как мне вводят наркоз, представляла глаза Димы и улыбку Вареньки. Пусть это будет последним, что я увижу, хоть и мысленно.

А потом наступила темнота, которая сменилась странным туманом. Это после я буду анализировать, всё, что увидела, находясь в коме. А сейчас мне было хорошо. Так легко! Никакой боли, страха и обид. Я летела, ощущая за спиной крылья. Летела на свет, где видела лицо папы.

И так мне хотелось побыстрее оказаться в его объятиях, сказать, что я очень сильно скучала, но он покачал головой, будто не подпуская к себе. Я остановилась и с непониманием посмотрела на него. Неужели он не скучал? Не хотел увидеться?

А потом я услышала странные приглушённые голоса. Мужской, настойчивый. Он приказывал мне вернуться, говорил что-то о Диме и Варе.

- Девочка, борись, - шептал он, а меня рывками кидало в туманном пространстве. Толчок, ещё толчок. Дима…

Мысль о нём разливается теплом, и я вдруг становлюсь тяжёлой и лечу вниз просто с невероятной скоростью. Темнота. А потом пространство вновь наполняется звуками. Я улавливаю тихий монотонный писк приборов, шипение, дискомфорт в горле и тёплые руки, держащие мои пальцы.

А потом улавливаю запах, пытаюсь пальцами пошевелить, сказать, что я вернулась к нему, но мешает трубка. Теперь я знаю, что после смерти мы не уходим в пустоту. Но на той стороне мне дали понять, что я ещё нужна здесь, нужна им.

Мне снова дают возможность самой дышать и говорить. Горло дерёт, но я пытаюсь. Вижу осунувшееся бледное лицо Димы. Под глазами у него синяки.

- Как Варенька? – первое, что удаётся выдать скрипучим непослушным голосом.

Как только узнаю, что с ней всё в порядке, сразу невероятное облегчение испытываю. Дима стоит передо мной на коленях и целует пальцы. Зачем? Не нужно этого всего. Но ощущаю такую слабость, что даже сопротивляться не получается. Хочу, чтобы он встал. Ни к чему это, но получается только пальцы в отросшие волосы запустить и просто молча наслаждаться его присутствием.

Я знаю, что потеряла ребёнка, но боли не чувствую. Она появляется позже, когда врачи озвучивают предложение о стерилизации. Говорят, что для моего здоровья противозачаточные вредны, а другие средства контрацепции не дают сто процентной гарантии. Да и таблетки иногда осечки дают. Вот теперь больно. Внутри снаряды рвутся.

Пока Димы нет, плачу. Скулю, как побитая собака. Физическая боль иногда ничто по сравнению с душевной. Как я озвучу ему всё то, что услышала от врачей?