Россия и Англия в Средней Азии - Михаил Терентьев

Мы ограничили теперь Хиву Аму-дарьею, оставив на востоке границу по прежнему неопределенною и открытою, точно для того, чтобы облегчить Хиве сношения с нашими киргизами и тем доставить кавказцам возможность сходить еще раз в поход уже без Маркозова...

Навлекши на себя грозу и не желая все таки сноситься с фон-Кауфманом хивинский хан тщетно обращался и к Бухаре, и к Турции, и к Англии — отовсюду он слышал один совет: уступить справедливым требованиям России. Когда слухи о сборах русских отрядов достигли Хивы — хан наконец решился и послал пленных с бием Муртаза Ходжею в Казалинск. В числе пленных были 5 уральцев, захваченных в 1870 году при нападении на Рукина (Долбленов, Гузиков, Солодовников, Попов и Дурманов), 2 казака, бывшие смотрителями станций Джулюс и Каракудук, и захваченные в 1869 г., еще 2 казака, захваченные в том же году вместе с лошадьми под уральским укреплением и проч. всего 21 человек. Все они были куплены по 250 тиллей. 22 марта пленные прибыли в Казалинск, когда отряд уже был на пути. Пленным разрешено было идти в поход — кто пожелает — таких снарядили по казачьи, выдали по 15 р. и отправили в качестве конвоя при том же хивинском после, которому приказано ехать в отряде. Роли переменились! Хан, как видно, сильно надеялся на свою уступчивость и не принимал никаких мер не только к обороне, но даже и к серьезной задержке русских. По занятии генералом Веревкиным Мангыта, хан еще раз попытался кончить дело без боя: он написал, и к ген. Веревкину, и к генералу фон-Кауфману, письма почти одинакового содержания и просил генералов остановиться. Вот извлечение из письма к генералу фон-Кауфману: «вы просили в письме своем об освобождении пленных: у нас действительно есть 5 — 10 человек русских, но они вовсе не пленные, так как достались не войскам моим, а куплены за деньги у киргизов и адаевцев, мы же из дружбы к вам их только сберегли. Вы просили также прислать, вместе с пленными, доверенного человека для переговоров и заключения условий, которые бы закрепили наши приятельские отношения более прежнего. Мы и послали к вам с этою целью Муртаза-Ходжа Бия... который однакоже не мог проехать в Ташкент чрез Бухару. В это время от оренбургского губернатора прислано было с киргизом Загир-бием письмо, с просьбою об освобождении русских. Такое-же письмо привезено и с Чипиликана (т. е. с Челекеня) чудыром Сари-Ишаном от тамошнего начальника отряда. Узнав что Муртаза бий не мог проехать чрез Бухару мы послали с прибывшими гонцами двух своих людей в Оренбург и Чипиликан и обещали выслать остальных людей. Ни в Оренбурге, ни в Чипиликане писем от наших посланников не приняли и в переговоры с ними не вступили, объявив, что все это поручено вам. По возвращении этих посланных, мы вручили оставшихся русских Муртаза бию и отправили их чрез Казалу, а сами остались пребывать в мире и спокойствии. Мы слышали, что наш посол имел с вами свидание и передал ваших людей, но никаких известий от него самого до сих пор не получали. Между тем войска ваши начали со всех сторон появляться в наших владениях. Тогда жители стали защищать свои семейства, выходили к вам на встречу и по мере возможности старались задержать вас...

Если ваше желание заключается в возвращении пленных, то ведь они уже у вас, если же вам угодно что-нибудь другое — скажите: мы по мере сил исполним и это. Если вы желаете заключить договор, то остановитесь на месте, куда теперь прибыли и не проходите чрез населенные места».

Надо отдать справедливость автору письма: оно составлено весьма ловко и все счеты наши оказывались легким недоразумением!

Ответ не заставил себя ждать: «война вызвана вашим поведением с нами, писал генерал фон-Кауфман; все предложения мои о мире и дружбе оставлены были вами в течении шести лет, без внимания. В настоящее время я готов заключить с вами условия мира и дружбы, но буду двигаться вперед, как Бог мне укажет. Если желаете спасти народ свой и ханство от раззорения вашими войсками — распустите их и объявите жителям всех мест: заниматься своим хозяйством. Русские войска бьют врагов, но не раззоряют мирных жителей.»

Что касается до Веревкина, то он, согласно инструкции, не отвечал хану, а направил его посла в отряд генерала Кауфмана.

Вечером 28 мая, когда Веревкин бомбардировал Хиву, хан послал к генералу фон-Кауфману (в лагерь у Янги Арыка) своего двоюродного брата Иртазали хана с письмом, в котором просил принять его со всем ханством под руку Белого Царя. Веревкину послано было приказание прекратить огонь, если со стороны города не будет выстрелов, а хану приказано выехать на встречу со свитою. Хан однако-же побоялся выехать на встречу и тайком ушел из города, где на его место избран был брат его Ата-Джан.

Утром 29 мая, со стен по войскам оренбургского отряда открыт был огонь, не смотря на переговоры, какие в это время шли между хивинскими властями и начальниками наших отрядов. Инструкция обязывала ген. Веревкина не прекращать военных действий, не смотря ни на какие уловки, неприятеля и бить, следовательно, до тех пор, пока враг не сломлен. Так он и сделал: оренбуржцы штурмовали брешь как раз в то время, когда туркестанцы спешили парадно вступать в город! В 2 часа дня 29 числа войска вступили в Хиву. — 30, в день годовщины рождения Петра I, отслужен был молебен за здравие Государя и панихида за упокой Петра I и сподвижников его, (экспедиция Бековича) погибших в войне с Хивою. 1 июня хану послано было приглашение явиться в лагерь, что тот наконец и исполнил вечером 2 числа. Хан был принят с почетом и восстановлен в своем звании, но на время пребывания русских войск в пределах ханства учрежден был при хане особый совет или диван из русских офицеров и хивинских сановников.

Первым делом дивана было обсудить вопрос об освобождении рабов персиян. Достоинство России не допускало возможности терпеть невольничество в стране, покоренной войсками русского Государя. Сами невольники давно уже обращали свои взоры к России, давно ждали русских, которые на концах штыков должны были принести им свободу!

В Средней Азии составилось убеждение, что призвание России и состоит именно в том, чтобы уничтожить рабство всюду, куда только достигнет ее влияние, всюду, — где только будет слышен гром русских пушек.

Рабы, ждавшие так долго, не могли уже сдержать своего нетерпения: большая часть покинула своих хозяев, организовала шайки и начала расправляться со своими бывшими помещиками-хивинцами. За то те, которые не догадались бежать во-время, т. е. в минуту общей паники при наступлении русских, теперь были закованы в цепи для предупреждения побегов. В цепях их выводили на полевые работы и на ночь приковывали к стенам грязных лачуг. Обоюдное ожесточение росло — надобно было торопиться принятием мер.

11 июня ген. фон-Кауфман пригласил к себе хана и различными доводами убедил его освободить невольников, пока русские еще в пределах ханства и могут оказать свое содействие.

На следующий день в диване состоялось постановление об уничтожении невольничества и хан разослал для повсеместного обнародования следующий манифест:

«Я, Сеид-Мохамед-Рахим-Богадур-хан, в знак глубокого уважения к русскому Императору, повелеваю всем моим подданным предоставить немедленно всем рабам моего ханства полную свободу. Отныне рабство в моем ханстве уничтожается на вечные времена. Пусть это человеколюбивое дело послужит залогом вечной дружбы и уважения всего славного моего народа к великому народу русскому».

«Эту волю мою повелеваю исполнить во всей точности, под опасением самого строгого наказания. Все бывшие рабы, отныне свободные, должны считаться на одинаковых правах с прочими моими подданными и подлежат одинаковым с ними взысканиям и суду за нарушение спокойствия в стране и беспорядки, почему я и призываю всех их к порядку».

«Бывшим рабам (дугма) предоставляется право жить, где угодно, в моем ханстве или выехать из него куда пожелают; для тех, которые пожелают выехать из ханства, будет объявлена особо принятая мера. Женщины-рабыни (чури) освобождаются на одинаковых началах с мужчинами; в случае споров замужних женщин с мужьями — дела разбираются казиями по шариату».

Самый слог манифеста обличает его русское происхождение — тем это и лучше.

18 мая манифест был в первый раз прочтен на базаре в г. Хиве, но повидимому не произвел особенного впечатления на толпу, которая была уже приготовлена к этому. Рабы, освобожденные частными лицами, называются азат, освобожденные же ханом — ханазат (так называются и лошади, перешедшие с ханской конюшни в частные руки). По рассказам самих невольников число всех дугма и чури в 140 городах и деревнях ханства доходило до 30,000 чел., свободных же азат и ханазат до 6,500 чел. эти последние владели землею в количестве 2,634 танапов или 44 десятин — надел совершенно нищенский!