Ведьмочка для художника, или Возвращение в Мир Мечты - Регина Хайруллова

спросил Артур де Вильбург.

— Однако моя работа не в этом. Пусть сами разбираются.

— Я знала, что вам можно доверять. Благодарю.

Старец довольно улыбнулся.

— В этом месте, — он обвёл руками земли цвета осенних трав и камышовых колосьев, что сияли в лучах дневного светила и казались золотисто-прозрачными, едва осязаемыми. А всё же они были здесь. Колыхались на ветру, шурша и умиротворяя, — вы гости, а гости, однако, бывают здесь крайне редко. Так что я рад вам. Пока сюда не явился мой старый знакомый Хранитель, советую отдохнуть. А когда он придёт… Разберёмся. Кстати, юноша, — он посмотрел на Артура, и мне стало так смешно, что я еле сдержала улыбку: какой из него юноша, — вы, случайно, не горец? Мне знакомы эти черты, как-то раз я сотворил первого горца.

— Нет, я бесконечно далёк от этого древнего рода.

— Однако… — он помолчал и добавил: — Ваш брат всё-таки ближе к ним. Должно быть, этой крови в нём больше.

— У меня никогда не было брата, — сказал Артур и стал теребить в руках хронометр. Это, должно быть, новая привычка. Раньше, когда нервничал, гладил Сириуса.

Как же мало я, оказывается, знаю Артура. У него есть брат, он горец. Как странно. До чего непривычно слышать о том, что у Артура есть родственники. Мне он всегда казался каким-то отделённым ото всех в Мире Мечты, каким-то обособленным причём настолько, что я и не могла представить, да и до сих пор не могу, что он когда-то ходил за руку с мамой или папой. Артур словно одинокая скала, которая борется со стихиями, но продолжает отчаянно сопротивляться вместо того, чтобы просто жить и наслаждаться жизнью. Но зачем? Чего он хочет этим добиться? Или это — обыкновенное упрямство? О да, он упрямый, тут не поспоришь. Но ведь я и сама была такой же совсем недавно, до моего путешествия.

Я снова прислушалась.

— Однако вы заблуждаетесь, мой дорогой гость. Рядом со мной две родственные души. А третья полна тем, о чём и помыслить не может.

Артур и Хэйден стояли друг против друга с такими лицами, будто их ударили чем-то тяжёлым по голове.

— Это же нелепо. Я сын Вильбургов, а он никакой не горец.

— А я? — переспросила я. Что значит полна тем, о чём и помыслить не могу? Это про любовь к Артуру или нет? Или… Неужели про ветер? Может ли быть, что я и правда его слышу, чувствую, что он и в самом деле отвечает мне, а не я сама всё это придумала? — Я-то тут причём?

— В вас есть сила, вы и сами о ней ведаете. А вы, мой друг, всё прекрасно знаете о своих родителях. Сейчас же прошу простить меня: я должен продолжить работу, — сказал он и снова растворился, оставив всех нас в тишине осенних степей.

Глава 25. Артур. Выбор

Кто-то намешивал самые гнетущие краски и густо накладывал их на холст, и они почти скрывали за собой все радости, все надежды, едва не затмевали даже ту встречу, которую он так жаждал. Обрести любовь, чудом сохранить её, а после узнать, что предатель, который чуть не уничтожил всё их счастье, — родной брат. Мыслимо ли такое?

А жестокий художник, имя которому — внутренняя тьма — бесконечно наносит мазки мастихином, и тишина уже сгустилась до того, что стало тяжело дышать, и Артур закрыл глаза.

Всё давило на него, тяготило, хотелось сбросить кожу или вообще всю свою оболочку и умчаться ввысь, словно тот гелий, умчаться вместе с Мирославой или даже одному — это не так важно. «Хотя она ни в чём не виновата», — подумал Артур и всё-таки поймал себя на мысли, что ему хотелось бесконечно полного и неприкосновенного одиночества. Закрыть все ставни души, забить окна наглухо, запереть все засовы и сидеть там столько, сколько потребуется, а после тайком, чтобы никто не увидел, выбраться наружу и бежать как можно дальше, мчаться лесами и полями, уноситься в небеса, бывать там, где жаждет оказаться душа, очутиться в самых неведомых краях, а после — вернуться.

В груди что-то отозвалось, будто Артур случайно коснулся какой-то струны. И она запела. И он уловил в этой возвышенной, чарующей мелодии нечто до того светлое, что сможет исцелить, убрать всю боль и стереть отчаяние. В самом деле. Артур вдруг почувствовал, что вокруг столько счастья, — если только его ощутить этой внутренней арфой, — что оно струится и наполняет изнутри, и кончики пальцев пульсируют в такт на той же частоте и…

Да, хорошо бы перенести это на холст. Показать другим. Но на чём рисовать?

Он открыл глаза.

Артур прислушался и огляделся. Он неведомо как перенёсся в края, в которые тат жаждал попасть ещё совсем недавно. Поющие горные вершины, укрытые девственными снегами, синие зигзаги хребтов на горизонте — то каменно-ледяное царство с протоптанной кем-то добрым тропой. Она ведёт ввысь, к самому синему небу.

Выбор? Возможность?

Вверх, в горный — горний — мир, отправиться туда, откуда ему не вернуться так просто, но где ждёт нечто высшее. Или вернуться?..

Снова толчок. В груди вновь отзывается. Значит… Да, нужно обратно. К Мире, к его прекрасной и светлой Мирославе, к той, что подарила ему когда-то смысл для жизни, что избрала его — нужно идти к Мире. Вообще к миру. Какая игра слов, как верно, бесконечно верно названа его возлюбленная. И теперь пора ступать к ней и к остальным.

Артур наклонился, взял на память перламутровый камень и отправился обратно. К жизни. В самую настоящую, в наполненную смыслом и счастьем жизнь.

Глава 26. Ветер

Артур куда-то пошёл. Я хотела отправиться за ним, но он так вперился взглядом куда-то то ли прямо, за самый горизонт, то ли вообще внутрь себя, что мне стало жутко. А после глаза затуманились. Будто в них что-то рассеялось, и Артур пошёл быстро и прямо, словно несомый какой-то высокой волной.

Я не решилась трогать его. Пусть побудет один.

Вздохнула, потёрла виски, которые пульсировали от напряжения, и посмотрела на Хэйдена. Тот ссутулился. Совсем сник.

— Я вас подставил, — сказал он сдавленным голосом. Хэйден показался мне таким слабым и беззащитным, что захотелось успокоить его. Но как? — Из-за меня вы чуть не исчезли. Спасибо, что не избегаешь меня, но… Я не могу… А этот старик… видишь ли… он сделал ещё хуже. Теперь я не просто предатель, я предал родного брата, если он не