Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья. - Василий Песков

Сверху на бункерах — стальные башни со щелями, сбоку — неимоверной толщины стальные двери.

В 1945 году островная крепость сдалась, однако без единого выстрела. Жертвами Матуа были только строители — пленные, которых японские генералы после завершения строек утопили.

Жизнь на маленьком острове под вулканом не назовешь райской. Но остров обитаем. Тут проходит наша граница.

Матуа. Японцы сделали крепостью этот небольшой остров. Повсюду вдоль побережья ржавеют сейчас стальные верхушки дотов.

* * *

Самый южный остров называется Кунашир — «Черный остров». Но в этих словах никакой зловещей аллегории нет.

Остров называется черным из-за лесов, которые растут на нем высокими и обильными.

В октябре месяце остров надо бы называть желтым — леса стоят теплые и нарядные. После северных скал казалось, что ты вернулся с Луны на Землю. Летают пестрые сойки, кричат в чаще какие-то знакомые птицы. И тебе хочется свистеть и кричать — так хороша и нарядна эта земля.

Сверху равнинная часть острова похожа на африканскую саванну — светло-зеленые травы, и по ним стадами и в одиночку пасутся деревья. Чуть выше в сопки деревья густеют и постепенно становятся непроглядными, непролазными. Причудливо извиваясь, текут по лесам мелкие, каменистые речки. На одной из них, пролетая на вертолете, мы застали рыболова-медведя. Идет кета, и встретить медведя на речке обычное дело. В другом месте на отмели кружились вороны. Где-то давным-давно я читал: курильские вороны выклевывают у обессилевших рыбин глаза…

Поселок рыбаков. Поселок добытчиков морских растений, из которых для кондитеров получают желеподобное вещество агар-агар.

На дальнем маяке в безлюдной части острова прилетевший на вертолете врач делает парню-маячнику операцию, и я имею время вдоволь походить по земле.

Зеленые травы на острове оказались густым, низкорослым бамбуком. Бамбук не исчезает и там, где деревья густеют. Стройные курильские пихты, изломанные ветрами березы — все это внизу перевито, перепутано высоченными травами, по стволам вверх убегают ярко-желтые плети лиан, а в самом низу шуршит пыльный бамбук. Высоко в сопках бамбук уступает землю низкорослому, плотному, как щетка, кедровому стланику. Рискуя встретить медведя, тут можно пособирать шишки с орехами. Ниже в лесах растет рябина, более вкусная, чем наша российская. А на опушке около моря я не поверил глазам:

— Помидоры?

В ответ довольный смех спутника, наполняющего картуз огромными ягодами:

— Нет, это наш курильский шиповник…

Столица острова и даже, пожалуй, всех островов — поселок Южно-Курильск. Деревянные дома, деревянные скрипучие тротуары, деревянные лестницы в гору (по ним бегут, если объявят приближение цунами), деревянный мост, с которого в солнечный день видно, как по реке идет нереститься кета.

В деревянной гостинице мест, как и полагается, нет. Молодой парень, которому досталась коридорная раскладушка, приспособил свечку в углу и все время пишет что-то в тетрадку. Постоит у окошка и опять пишет. Знакомимся. Парень добирается на Шикотан на рыболовную практику аж из Тобольска. Первый раз на Курилах. Хочется все запомнить. Никакого внимания на ругань и толкотню в коридоре. Пишет и пишет.

Аза окном мокрая буря. Видно, как от берега, подальше от острых камней, переливаясь с боку на бок, окутанные водяной пылью, уходят два корабля. Мелкие суденышки и катера, наоборот, жмутся к пирсу. Пассажирский «Орлец», которого ждут с Шикотана, конечно, не вышел в такую погоду. Мы все в гостинице, покорившись судьбе, будем ждать «Орлеца».

Шторм. Океан швыряет на берег бурые ленты водорослей, доски от ящиков, пластмассовые японские бидончики, флаконы и бутылки, не растерявшие еще запаха спиртного.

«Орлеца» не будет и завтра. Пробегая под дождем в столовую, с удивлением наблюдаю: южнокурильцы вроде не замечают ненастья. По улице взад-вперед снует, катается на велосипеде мальчишка. Секретарь райкома с художником обсуждают на улице, где лучше повесить плакаты с празднику. Десятиклассники неторопливо по деревянному тротуару шествуют в школу…

Главный запах в поселке — запах моря и морской живности. Поселок кормится океаном, и все в поселке — профессии, уклад жизни, достаток, слава и огорчения — связано с океанским промыслом. Технолог комбината в рыбном порту показал мне, как ленты морской капусты, кальмары и серебристая сайра превращаются в тысячи банок консервов. Из-за шторма я не видел, как ловят кальмаров и сайру — суда-добытчики спасались от ветра в бухте. В хорошую погоду днем они тоже стоят у пирса, зато ночью океан по горизонту рассвечен огнями. Сайру ловят на красный и синий свет.

Для кальмаров зажигают ослепительно белый. Спасаясь от света, кальмары собираются в тени корабельного корпуса, тут их и ловят крючками на удивительно глупую наживку из разноцветной пластмассы.

Я видел пойманных кальмаров, когда их «засыпали» в бункер, похожий на большую бетономешалку. Бункер вращался. Кальмары внутри бункера терлись друг о друга и теряли скользкую серовато-бурую кожу. Из бункера по желобу вместе с водой кальмары плыли уже кипенно-белыми. Ловкие руки работниц выдирали у облезлых кальмаров клювы (точно как птичьи), убирали внутренности. Промывка, развеска, раскладка в банки и вот уже все кончается автоматом, из которого банки вылетают, как желтые гильзы из пулемета.

Технолог, объясняя экономику дела, показался мне невеселым. Осторожно выясняю причину и узнаю: две недели назад местные романтики десятилетнего возраста разожгли на чердаке большого склада продукции «партизанский костер». В результате на месте склада теперь ровная пустая площадка. Пожар съел прибыли, прогрессивку и премиальные к празднику. «Селяви», — сказал технолог, кивая на большой плакат, призывающий не давать спички детям.

А погоды все нет. Парень в гостинице раздобыл где-то вторую свечку и пишет, пишет.

«Орлец» в глазах ожидающих вырастает в сказочно могучий корабль-надежду. В ожидании рейса я успеваю сходить на Горячий пляж. Так называют клочок песчаного берега, в часе ходьбы от Южно-Курильска. Пляж дымится белым горячим паром. Дома и прачечная в поселке на берегу отапливаются этим теплом. Взрослые разогревают щи на этом пару, а ребятишки, разжившись банкой сгущенного молока, варят в песке шоколадного цвета «тянучку». Интереса ради я добыл котелок и убедился: обед на пляже можно приготовить без дров и без спичек. Тут же вблизи протекает горячий ручей. На пути у него в камнях выбита ямка. Получился живописный бассейн, в котором без всяких путевок можно лечить экземы, радикулиты и ревматизм.

А можно и просто так полежать в воде, убедиться: изнутри планета Земля еще не остыла.

«Орлеца» нет. Блуждая по берегу, знакомлюсь с местным живописцем Николаем Виньковым. Живописец, приспособив под мольберт обломок весла, запечатлевал важный момент в состоянии курильской природы. За чаем в доме я узнал: Николай служил милиционером, приехал с Украины погостить к брату и вот уже год не может уехать. «Исходил с красками весь остров, но аппетит все растет, не хочется уезжать». Стены в доме увешаны маленькими картонками. Не поднимаясь из-за стола, совершаем с милиционером экскурсию в курильские времена года. «Вот видите, снег у нас выше трубы». «Вот тут ночевал. Заблудился, пришлось улечься под пихтой». «А тут вот сижу, рисую, чувствую, сзади что-то шуршит. Повернулся — медведь!..»

«Женщина на картинках — моя жена. Живем без конфликтов. Вместе ходим — она костер жжет, а я рисую, у костра руки грею. Она тоже работает, а вечером ходит в десятый класс…» «Остаться совсем вроде не думаем, но кто его знает… Шофер вон рядом живет — уезжал на Херсонщину, а в этом году, смотрю, назад прикатил. Двадцать лет на островах прожил, это ведь что-нибудь значит. Дочка у него там, на Херсонщине, обревелась: домой, на Курилы, и все…»

Пропавший где-то «Орлец» дает мне сходить с рыбаками на ловлю кеты… Непогода не помешала нам подобраться в самый конец хитроумно расставленной сети.

В прозрачной океанской воде, как акулы с черными спинами, ходили сотни две огромных рыбин. Лодка с уловом осела в воду по самый борт. Часа два рыбаки носили из лодки к трактору пузатую от икры рыбу. А потом был обед: уха и икра, только что посоленная в тузлуке.

Милиционер со своим самодельным мольбертом был тут же. Жена его Лида разложила костер. И все мы вместе, хлебая уху деревянными ложками, радовались утихавшей погоде. Небо вдали было синим, и виден был японский остров Хоккайдо.

Вулкан Креницина. Остров, на острове — озеро, а на озере — молодой энергичный вулкан.

* * *

«Орлец» пришел-таки. Это был старый-старый, потрепанный катеришко. Оставь его где-нибудь без присмотра, пионеры непременно бы растащили на металлолом. Но в катеришке сердце еще трепыхалось. И сколько радости было у истомленных ожиданием людей. На борт летели узлы, чемоданы. Помахал мне парень, писавший дневник. Я, увы, уже не мог участвовать в романтическом рейсе на Шикотан. Мое время кончилось, надо было спешить в Москву.