Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева - Зинаида Александровна Миркина

и это я понял, но я не мог понять их знания. Они указывали мне на деревья свои, и я не мог понять той степени любви, с которой они смотрели на них, точно они говорили с себе подобными существами. И, знаете, может быть, я не ошибусь, если скажу, что они говорили с ними! Да, они нашли их язык, и я убежден, что те понимали их. Так смотрели они и на всю природу, на животных, которые жили с ними мирно, не нападали на них и любили их, побежденные их же любовью! Они указывали на звезды и говорили о них со мною о чем-то, чего я не мог понять, но я убежден, что они чем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслью только, а каким-то живым путем…» («Сон смешного человека»)

Каким-то живым путем… Всегда ли Вы искали этот живой путь, Федор Михайлович? Не заменяли ли Вы его идеями, неживыми, выдуманными идеями? А там, на мосту, стояла и дрогла девочка и вызывала в Вас раздражение, потому что мешала Вам думать…

И кто знает, кто была эта девочка? Православная, католичка, русская, еврейка?

А ведь, Вы знаете, я не опровергаю Ваших идей. Я даже могу сказать, что в каждой из них есть своя правда. О римском католицизме, например, Вы сказали великую правду. Поэма о Великом инквизиторе – одно из величайших созданий вашего гения. Но всё, что в ней сказано о римском католицизме, относится не только к Риму, а ко всякой Церкви земной. Всякая Церковь в достаточной степени опирается на земных царей, на царство земное… Разве это не очевидно? Всё земное непрочно, всё подвержено соблазну. И осениться бы только крестным знамением; то есть всем сердцем решить: выбираю крест. Пока есть на земле страдание, остаюсь с крестом, а не с теми, кто осуждает на крест; с Распятым, а не с распинающими. И только. И тогда отпадут все горы доказательств, все союзы со своими знаменами…

Русский народ – народ-богоносец, единственный и исключительный? Ну что ж, может быть… Русский народ действительно долго хранил живую святыню, живую красоту духовную. Гораздо дольше, чем образованный слой общества, а может, и чем другие народы Европы; кто знает, может быть… Кто ближе к святыне, ближе к Целому, тот разумеется, ближе к истине… Но вот что вы пишете в наброске к «Бесам»:

«Сила в нравственной идее. Нравственная идея в Христе. На Западе Христос исказился и истощился. Царство Антихриста. У нас православие. Значит мы носители ясного понимания Христа и новой идеи для воскресения мира… Если бы пошатнулась в народе вера в православие, то он тотчас же бы начал разлагаться… Теперь вопрос: кто же может веровать?.. И даже вопрос: возможно ли веровать? А если нельзя, то чего же кричать о силе православия русского народа? Это, стало быть, только вопрос времени. Там раньше началось разложение, атеизм; у нас позже, но начнется непременно с водворением атеизма». (Выделено мной. – З. М.). И далее: «А если православие невозможно для просвещенного (а через сто лет половина России просветится), то, стало быть, что все это фокус-покус и сила России временная… Возможно ли вправду веровать?»

Вот ведь в чем дело: в Вашем сомнении. Вы то веруете, то нет. И когда веруете, Вам не нужны никакие оплоты, никакие доказательства, никакие идеи… А вот когда вера начинает шататься, как Вы начинаете убеждать всех! Как горячитесь, как выходите из себя, чтобы во что бы то ни стало, хоть на волос, убедить… самого себя. Это Вам-то, видевшему планету смешного человека, говорить о невозможности веры для образованных? Это Вам-то, так хорошо знающему, что все это не про то… не про то… Разве «смешной человек» был необразован? А вот увидел истину и уверовал…

Вы боитесь остаться один на один с внутренним царством – Царством Небесным. Вам нужна внешняя земная опора. Масса. Чувство локтя. А ведь личность, та самая «сильно развитая личность», о которой Вы так прекрасно говорили, развиваясь, проходит через пустыню, ту духовную пустыню, в которой нет ничего внешнего, и вся опора сосредоточивается внутри и только внутри. Есть часы, когда Вы боитесь Пустыни, Федор Михайлович, боитесь остаться наедине с Тем, кого любите больше всего на свете. Боитесь Ему довериться. Тому, Кто не имеет, где преклонить голову; Тому, Кто при всей благоговейной любви к храму сказал: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Иоанн, 2:19).

Для христианина «всякое отечество – чужбина и всякая чужбина – отечество», – сказал Августин. Сын Человеческий очень любил свою земную родину, свой Иерусалим. Но небесную Он любил больше. И когда земная родина изменила Ему, Он ушел, – не для того, чтобы искать новую земную родину. «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла» (Лука, 20:17). Но поначалу он лишний, лишний…

Есть в мире лишние, добавочные,Не вписанные в окоем,(Не числящиеся в ваших справочниках,Им свалочная яма – дом).Есть в мире Иовы, что ИовуЗавидовали бы – когда б…(М. Цветаева. Триптих «Поэт»)

Когда б то, что принадлежит им по праву, не было бы так велико. Их место на земле не первостепенное, не исключительное, а все в себя включающее, то самое место, с которого «слишком многим руки для объятья/ Ты раскинешь по концам креста» (Б. Пастернак. «Магдалина»).

И опять мы пришли к кресту. И, видно, никак нельзя обойти его. Очень страшно потерять последнюю опору вовне. Остаться ни с чем. С крестом. На кресте. Если даже Ему было страшно в Гефсиманскую ночь, то уж что говорить о нас?.. Как хорошо было что-нибудь придумать, чтобы избежать этого ужаса – одинокого противостояния всему внешнему, когда Дух, бесплотный Дух – один против всего плотного, тяжелого, сцепившегося в массу мира. Неужели нельзя что-нибудь придумать, чтобы избежать этого?! Может быть, можно укрыться в народе? Нет ли у народа нашего неких гарантий, что он не погибнет? Нельзя ли его как-нибудь оградить от гибели? Ну, пусть он даже грешен, но, может, ему ангел с неба за какие-то особые заслуги луковку протянул… И пусть за луковку эту не хватаются другие народы. Не вам ведь!

Даже если в идее этой своя правда, даже если заслуги (луковка) не их, а наши, а грехи – их, чужих; даже если это было бы так, то кто мы – христиане или та злющая старуха из Грушенькиной легенды?

Кто лучше, кто хуже? Кто из народов самый избранный, кто самый отверженный?.. Хорошо бы предоставить решать это Богу, а не нам, людям. У нас есть свои и чужие. И мы склонны в своем глазу