Дверь в лето - Роберт Хайнлайн

Я получал множество писем. Один из моих корреспондентов сообщал мне, что я буду вечно гореть в аду за то, что пошел против Божьего начертания. Я наплевал на это: если бы Бог имел относительно меня другие планы, он бы искоренил анабиоз в зародыше. Резоны такого рода меня мало трогали.

Во вторник, 3 мая 2001 года, мне позвонили.

– Вас спрашивает миссис Шульц. Вы будете говорить с ней?

Шульц? Дьявольщина! Я же обещал Доути, что разберусь с ней. Я все время откладывал, будучи уверен, что она – одна из тех зараз, что пристают к бывшим Спящим и изводят их вопросами.

Доути сообщил, что в октябре она звонила несколько раз, пыталась узнать мой адрес, но неизменно получала отказ. – «Ладно, – подумал я. – Поговорю с ней, чтобы она не докучала Доути».

– Соедините, – сказал я вслух. – Это Дэнни Дэвис? – раздалось из трубки. Экрана у моего телефона не было, так что видеть она меня не могла.

– Говорите. Ваша фамилия – Шульц?

– Ох, Дэнни, как я рада снова слышать твой голос!

Я молчал.

– Ты не узнаешь меня?

Я узнал ее. Это была Белла Джентри.

7

Мы договорились встретиться.

Первым моим порывом было послать ее ко всем чертям и бросить трубку. Но я не поддался ему: это была бы детская месть, и она не вернула бы мне Пита. Достойное же отмщение кончилось бы для меня тюрьмой. Я бросил искать Беллу и Майлза, но частенько о них думал.

А Белла почти наверняка знала, где сейчас Рикки. И я согласился встретиться с нею.

Она предложила вместе пообедать, но я отказался. Я не очень щепетилен, но всегда считал, что совместная еда – занятие для друзей. Я согласился встретиться с нею, но не есть и не пить. Я спросил у нее адрес и сказал, что буду к восьми часам вечера.

Она жила в одной из дешевых меблирашек, до которых еще не добралась Большая Стройка. Теперь я мог быть уверен, что она никуда от меня не денется.

Но стоило мне ее увидеть, и я понял, что любая моя месть опоздала: время и она сама справилась с этим лучше меня.

Ей было не меньше пятидесяти трех, если судить по тому, что я помнил, а, скорее всего, около шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии, женщина, если она следила за собой, могла выглядеть на тридцать еще тридцать лет после тридцати. Некоторые актрисы выступали в амплуа молодых девушек и были при этом бабушками.

Белла за собой не следила.

Она была довольно толста, довольно оживлена, и было в ней что-то кошачье. Очевидно, она до сих пор считала свое тело основным капиталом и поэтому одевалась в стиктайтовское неглиже, которое открывало не только тело (слишком много), но и то, что она женского пола, млекопитающее, весьма упитанна и не годна к употреблению. Она не сознавала это. Свой некогда быстрый ум она порастеряла, и все, что в ней осталось от старых времен, так это тщеславие и непреодолимая самоуверенность. С радостным визгом она бросилась ко мне и чмокнула меня прежде, чем я успел уклониться.

Я отстранил ее.

– Спокойнее, Белла.

– Но, дорогой! Я же так рада видеть тебя! Так взволнована! Так возбуждена!

– Охотно верю.

Я пришел лишь затем, чтобы узнать кое-что и уйти… ничем не обнаружив своих чувств. Но это оказалось не так просто.

– Вспомни, как мы расстались. Вы накачали меня наркотиками, а потом запихнули в анабиоз.

– Дэн, любимый, мы сделали это для твоего же блага! Ты был так болен…

Похоже, она сама в это верила.

– Ладно, ладно. А где Майлз? Ты ведь теперь «миссис Шульц»?

Глаза ее округлились.

– Разве ты не знаешь?

– Что?

– Бедный Майлз… бедный дорогой Майлз. Он и двух лет не прожил после того, как ты оставил нас, Дэнни-бой.

Она вдруг разозлилась.

– Он обманул меня!

– Какой ужас!

Хотел бы я знать, как он умер? Сам, или ему помогли? Накормила супчиком с мышьяком? Однако, я решил до поры до времени держать подозрения при себе.

– А что стало с Рикки?

– Что за Рикки?

– Падчерица Майлза. Фредерика.

– А, это ужасное маленькое отродье! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.

– Куда? И как фамилия ее бабушки?

– Куда? В Таксон… или в Юму… или еще в какую-нибудь дыру вроде этого. А может быть, куда-то в Индиану. Я не хочу говорить об этом невозможном ребенке… давай лучше поговорим о нас с тобой.

– Минутку. Как звали ее бабушку?

– Дэнни-бой, ты стал ужасным занудой. Чего ради я должна все это помнить?

– И все-таки?

– Господи, Ханелон… или Хейни… Хейнз… Хинкли! Не хмурься, милый, давай лучше выпьем. Выпьем за наше счастливое воссоединение!

Я покачал головой.

– Я не пью.

Это было почти правдой. Получив в свое время хороший урок, я знал, что алкоголь – плохой товарищ, и обычно ограничивался пивом с Чаком Фриденбергом.

– Очень жаль, дорогуша. Но ты не против, если я выпью?

И она устремилась к своему лучшему и единственному другу – бутылке с джином. Но прежде, чем опрокинуть рюмочку, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две капсулы.

– Хочешь?

Я узнал полосатую этикетку. Это был эйфорион. Он считался нетоксичным и не наркотическим, хотя единого мнения на этот счет не было. Некоторые предлагали зачислить его в один ряд с морфином.

– Благодарю, мне и так хорошо.

– Рада за тебя.

Она проглотила обе капсулы и запила джином. Мне следовало поспешить, если я хотел что-то узнать. Скоро она будет способна только хихикать. Я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.

– Белла, расскажи мне о себе. Введи меня в курс дела. Чем кончились переговоры с «Мэнниксом»?

– Ничем… – тут ее словно кольнули. – И все из-за тебя!

– Из-за меня? Но меня же при этом не было!

– Конечно, из-за тебя. Ведь это ты сделал первую модель той раскоряки на колесах от инвалидного кресла… а они только этого и ждали. А потом она пропала…

– Пропала? Как это случилось?

Белл взглянула на меня с холодной подозрительностью.

– Тебе лучше знать. Ведь это ты ее взял.

– Я?! Белла, ты в своем уме? Я ничего не мог взять! Я был намертво заморожен, лежал в анабиозе. Как это случилось? И когда?

Все это совпадало с моими собственными домыслами насчет того, что кто-то увел «Умницу Фрэнка» у Майлза и Беллы, коль скоро они не разбогатели на нем. Но из миллиардов людей, живущих на земном шаре, у меня было самое железное алиби. Я не видел «Умницу Фрэнка» с той самой горестной ночи, когда они нокаутировали меня.

– Расскажите мне об этом, Белла. Как это случилось? И почему вы думаете, что это моя работа?

– А чья же еще? Никто другой не знал, насколько он важен. Эта куча дерьма! Говорила я Майлзу, что нельзя держать его в гараже.

– Но если кто-то и увел его, то что из этого? Ведь у вас остались все записи, инструкции и чертежи.

– Ничего не осталось! Этот идиот Майлз засунул все бумаги и чертежи в саму машину. Ночью мы хотели увезти ее от греха подальше.

Меня даже не покоробило это «от греха подальше». Я уже был готов сказать, что запихнуть бумаги во «Фрэнка» невозможно – он и без того был набит деталями, словно гусь яблоками, но вовремя вспомнил, что сам приспособил между колесами ящик для инструментов, чтобы не бегать за каждым пустяком.

Ну, ладно. Как бы то ни было, этому преступлению, или преступлениям, уже тридцать лет. Мне было гораздо интереснее узнать, как уплыла от них «Горничные, Инкорпорейтед».

– А что вы сделали с компанией после того, как сорвалась сделка с «Мэнниксом»?

– Мы продолжали работать. Потом Джек порвал с нами, и Майлз сказал, что пора свертывать дела. Майлз всегда был тряпкой… а этого Джека Шмидта я с самого начала терпеть не могла! Он все допытывался, почему ты нас оставил… будто мы могли остановить тебя. Я предлагала нанять хорошего инженера и продолжать производство, развивать фирму, но Майлз настоял на своем.

– А что было потом?

– Потом мы продали лицензию «Механизмам». Ты знаешь эту фирму, ты же сам в ней работаешь.

Эту фирму я знал. Полное ее название было «Узлы «Горничных» и производство механизмов, Инкорпорейтед», хотя на вывеске фигурировали только «Горничные». Похоже было, что эта старая калоша готова выложить все, что меня интересовало.

И я продолжал любопытствовать.

– А когда вы сбыли свои акции – до или после того, как продали лицензию «Механизмам»?

– Как? Что за глупости ты выдумал?

Тут она начала рыдать. Слабой рукой она взяла носовой платок, потом отбросила его – лейтесь слезы!

– Он обманул меня! Обманул! Этот грязный подлец обманул меня… обвел вокруг пальца, – она шмыгнула носом и уже задумчиво добавила, – вы все меня обманывали… а больше всех ты – Дэнни-бой. И это после всего того хорошего, что было между нами!

Она снова разрыдалась.

Я решил, что эйфорион не оправдывает своей цены. Хотя, может быть, рыдания доставляли ей удовольствие.

– Как он обманул вас, Белла?

– Как? А вот как! Он все завещал этому гнусному отродью… после того, как обещал оставить все свое состояние мне… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел. Ведь она ему даже не родная дочь! Это все знают.