Искатель. 1978. Выпуск №4 - Александр Буртынский

«Все правильно. Подробности ни к чему. И солдаты не должны отвечать за своего растяпу-командира…»

— А почему…

— Что?…

— Вы сказали — скоро некому будет помогать?

— Потому! Собери сейчас же всех сюда.

— А Мурзаева?

— А что Мурзаева?

— На часах.

— Ничего. Не украдут нас светлым вечером.

* * *

Они сидели перед ним с понурым видом. Лахно, двигая бровями, время от времени вздыхал, хотя к происшествию никакого отношения не имел, да и все остальные — тоже. Кроме Бабенко, преданно глядевшего в рот командиру. Андрей подумал об отосланном рапорте, и что скоро им расставаться, и, может быть, никогда больше не увидит их. Бесславный исход… Но тут уж ничего не поделаешь, все правильно…

Он постарался объяснить им смысл происшедшего, сказал о Горпине, и, кажется, все поняли, лишь в похожих на пуговки глазах Бабенко возникло легкое волнение, не уловил он, что ли, куда клонит командир.

— Значить, самим голову в петлю?

— Что сейчас-то… — буркнул Политкин, — признавай, не признавай… А что сварили, то и съедим…

— Кто вас подбил на это? — наконец спросил Андрей.

Курносое лицо Бабенко, еще хранившее детскую свежесть, с чуть заметными морщинами у рта, изобразило мучительные усилия. Трусит? Не хочет выдавать Кольку? В эту минуту Андрею захотелось, чтобы и впрямь было именно так. Пусть лучше ЧП, нелепый случай, нежели чья-то продуманная операция. Тогда худо. Значит, враг рядом — коварный, жестокий, и независимо от того, чем кончится дело, беды не миновать.

— Ты пойми, — сказал он как можно спокойней, не спуская глаз с ефрейтора, — пойми, мне нужна правда. Отбрось ложную поруку, все равно это повиснет на нас. Я не собираюсь выгораживаться.

— Жаль. — только и сказал Бабенко. — Брали мы с Колькой.

— Я не о том спрашиваю.

— Я и думаю, откуда пошло? Мы ж не в себе были от этой бурды — подмешали нам какой-то гадости. Кто-то из этих парубков, шо со Степаном. Чтоб нам было с той самогонки. Взбаламутили нас!

— Кто?

— Кто его знает, до беса их было.

«Все, — подумал Андрей, — концов нет, а если бы и признался: ну сболтнул спьяну, пошутил, показал, где брать, помог. А клюнули-то свои — от этого не уйдешь».

— Как это было?

— Да очень просто — кто-то вякнул: крайняя, мол, хата, самогонщица, шкура немецкая. Раскулачить бы ее чуток. Колька и завелся. Пошли все, но те подначивали, а мы брали.

Ну, ясно. Обдуманный грабеж со всеми вытекающими последствиями. Он поймал участливый взгляд Бабенко. Должно быть, только сейчас понял ефрейтор, что все это значило.

— Да, хреновые дела, — побледнев, сказал Бабенко. — Что там говорить.

— О чем вы тогда-то думали, обормоты?

— О мясе… О чем еще… Самогон за нас думал.

— Бабенко…

Ефрейтор поднялся — руки по швам.

— Поедешь к Николаю, машину выскоблить дочиста…

— Ясно.

Он всегда понимал лейтенанта с полуслова, этот шустрый пацан, рано ставший солдатом. Вспомнилось, как однажды в немецком окопе он, Андрей, прыгнул на часового, успевшего выставить автомат, прыгнул не колеблясь, потому что сбоку был Бабенко. И не ошибся. Но сейчас…

— Комар носа не подточит, — обрадовался ефрейтор.

— Это дело десятое… А вот вы там сидите и носа не высовывайте. В отпуску вы, ясно? Разрешил вам побывку, к родным, на неделю… В Коровичи ваши знаменитые. Все.

Что-то дрогнуло в округлом лице Бабенко.

— Вы что ж, на себя хотите взять?

— Это несправедливо, — вмешался Юра.

— О справедливости надо было раньше думать! Приказ ясен? И нечего обсуждать!

Андрей сам не знал, на что надеялся, отсылая Бабенко, — наивная душа. Как будто, начнись следствие, эта побывка могла спасти их с Николаем. Но сейчас об этом и думать не хотелось, только бы поменьше жертв, лишних жертв… — И еще он вспомнил о Колиной матери, не раз писавшей ему письма-жалобы на ледащего сыночка.

— Сержант, — сказал он Юрию. — Железная дисциплина. Бодрствующим читать устав, с утра строевая… — Это было смешно — с тремя бойцами заниматься строевой, но пусть почувствуют. — Строго по расписанию, как в казарме. Политчас, матчасть, строевая, чтоб поменьше охоты было до чужого добра. Все ясно? Идите…

Все вышли, а Бабенко не трогался, стоял, опустив голову.

— В чем дело? — спросил Андрей. — Приказ ясен?

— Товарищ лейтенант, все равно ж…

Вот именно. «Все равно ж».

— Сидите там, пока не дам знать, хоть до второго пришествия. Может, как-то обойдется для вас, не знаю. А переигрывать поздно. Рапорт ушел. И ты уходи с глаз, смотреть тошно.

Бабенко поморгал растерянно, повернулся и вышел. Только дверь чуть слышно причмокнула, так осторожно он закрыл ее, будто оставлял в доме больного.

Андрей и впрямь был болен. Ломило виски, лихорадило. Он лег и укрылся шинелью, стараясь ни о чем не думать.

Не лежалось, не спалось.

На часах было девять, когда он встал, и, кое-как напялив шинель, пошел к солдатам.

* * *

Возвращаясь домой, он думал об отправленном рапорте. Теперь, как тонко заметил Довбня, оставалось положиться на волю божью. Томящая пустота сменялась промельком надежды всякий раз, когда он вспоминал о подполковнике Сердечкине. Но стоило представить, как тот разворачивает официальное письмо, сдвигает брови, свет в душе гаснул, угрожающе смыкались потемки, и Андрей отчетливо понимал, что надеяться не на что.

«Закрутится машина, не остановишь».

Была бы мать жива — написал бы. Хотя… может, оно и к лучшему, меньше горя. А уж очень хотелось сесть и написать. Кому-нибудь. Отвести душу…

…Не повезло, ах, черт, как же ему не повезло! Не бегать уж теперь по институтским лестницам, как мечталось, не сдавать экзамены. Сдал самый главный. Скоро и зачет получать. По всем правилам. Будь оно трижды проклято… И этот поселок, притаившийся в снегах, и бандюги… Неймется человечеству… Тайные сговоры, акты, пакты, стрельба, казни, обман…

Вот и ты приобщился — напакостили человеку. Вдруг ощутил себя маленькой затерянной букашкой в этом жестоком огромном мире. Может быть, в голове еще бродила вишневка на спирту от щедрот Довбни, старавшегося его как-то рассеять. Рассеял… Все здесь стало чуждо ему. Мир стал чужим, сам себе чужой…

Скорее почувствовал, чем увидел, шелохнувшуюся тень за углом, привычно отпрянул к забору.

— Ты, лейтенант?…

— Как видишь. Чего надо?

Что-то очень уж робко звучал голос Степы, замаячившего сбоку в темноте. В эту минуту хотелось, чтобы он кинулся, выстрелил или черт знает что бы сделал — зачем-то же поджидал!

«Уж я бы ему влепил — и сразу бы все стало на место».