Тайная семья моего мужа - Амелия Борн

взяли ее за плечи и развернули к нему лицом.

- Нет, милая. Я раскрою тебе один секрет, но ты обещай, что не расскажешь его маме.

Алина непонимающе нахмурилась:

- Но я все ей рассказываю…

- А это рассказывать нельзя. Иначе ничего не узнаешь.

Задетое детское любопытство вступило в схватку с нежеланием скрывать что-то от мамы. Алина вообще не понимала, как можно не рассказывать маме все-все на свете? Кому тогда вообще нужны эти тайны?

- Ладно, - все же согласилась неохотно, потому что папа нечасто доверял ей всякие секреты. Вообще-то, такое было и вовсе в первый раз. - Обещаю.

- Мама не хотела, чтобы ты родилась, - произнес он заговорщическим шепотом.

- Как это? - широко распахнула она глаза от удивления.

- Она хотела убить тебя в своем животике и, если бы не я, тебя бы никогда не было…

Папины слова напугали Алину. Она снова замотала головой, отрицая даже возможность подобного, не желая мириться с тем, что он сказал…

- Неправда! Я спрошу маму и она скажет, что это неправда!

- Ни в коем случае! - строго сказал папа. - Если ты ей все расскажешь… мама испугается и больше не вернется.

Слова возражения замерли на детских губах. И все невысказанное в этот момент позже легло на душу тяжким грузом, выродилось в несмываемый горький осадок, в обиду, которую невозможно простить…

Даже самому близкому человеку. Нет, особенно самому близкому.

Тому, кому беззаветно верил.

Тому, кто тебя никогда не хотел.

* * *

Настоящее время

Мы смотрели друг на друга: я и дочь, которая меня обвиняла.

Все стало вдруг простым и ясным: ее изменившееся ко мне отношение, ее отстраненность, ее ненависть. Все было так отчаянно предсказуемо, но я все равно не понимала…

С глаз сорвалась слеза, за ней - другая. Но я их не скрывала, не стыдилась. Переведя взгляд на мужа, задала лишь один вопрос:

- За что?

Пусть он меня не любил. Пусть презирал, унижал, использовал. Но что я сделала ему такого, что он поступил вот так - настроил против меня моего собственного ребенка? Я ведь все ему отдала. Кинула к ногам всю свою жизнь, задавила собственные желания и мечты ради того, чтобы построить идеальную семью. И что в итоге?.. Только ненависть и злоба в ответ…

Разве я это заслужила?..

- Ну давай, скажи, что это неправда! - раздался вновь голос Алины, в котором ясно звучал вызов и…

Уязвимость. Почти мольба.

Я поняла, что сейчас она наконец отважилась задать мне вопрос, который мучил ее очень долго. Тот, что боялась произнести вслух, страшась получить ответ…

Сердце сжалось, заболело, заныло. Хотелось кричать от боли, от невозможности утешить свое дитя, защитить от разочарования…

И все же я не стала лгать.

- Это правда, - выдохнула тихо, но твердо. - Но все не так, как кажется. Просто дай мне объяснить…

Алина дернулась, как от удара. Замотала головой, как делала всегда, когда ей что-то не нравилось. Отступила, словно даже находиться рядом со мной больше не могла. И уже не прокричала… но - вышептала слова, и это было куда страшнее и сильнее крика.

- Я больше никогда не хочу тебя видеть…

Дверь ее комнаты захлопнулась за ней, щелкнул изнутри замок, отрезая нас друг от друга, выстраивая между нами преграду.

Я могла бы умолять, биться кулаками о дверь, но знала, что сейчас, как бы ни было больно, как ни было тяжело, это попросту бесполезно…

Кинув на мужа опустевший взгляд, я отчеканила:

- Я никогда тебе этого не прощу.

После чего взяла за руку Яну и пошла на выход.

Когда мы оказались за пределами квартиры и спустились на пролет ниже, младшая дочь вдруг потянула меня за руку, прося остановиться.

Я взглянула на нее и по испугу в дочкиных глазах, по ее беззащитно дрожащему подбородку, вдруг ясно поняла, что сейчас услышу…

- Мамочка… а меня ты тоже не хотела?..

Глава 21

Этот наивный, испуганный детский вопрос заставил мои ноги подкоситься.

Хотелось упасть на пол, беззвучно зарыдать, позволить всей боли, скопившейся внутри, наконец выплеснуться наружу. Но я сдержалась. Просто не могла позволить себе эту слабость, этот риск потерять еще одного своего ребенка. В конечном итоге, я ведь только ради своих детей и жила. Особенно теперь, когда у меня больше ничего не осталось.

Я медленно, аккуратно присела перед Яной на колени, стараясь оказаться с ней лицом к лицу. На душу вдруг навалилось сожаление о том, что, видимо, слишком редко говорила дочерям о том, что они для меня значат, о том, как сильно люблю… Материнский пример, когда между нами не были приняты откровения, наложил свой отпечаток и на то, как я вела себя со своими детьми, глупо полагая, что они понимают все и так. И только сейчас, слыша, как дочь сомневается в том, что она была желанна, сознавала - этого чертовски мало. С детьми нужно говорить. С людьми нужно говорить. Не держать в себе то, что можно дарить и получать в ответ - любовь, ласку, похвалу…

Я взяла лицо Яны в свои ладони, ощущая, как по лицу сами собой текут слезы, взглянула ей в глаза и сказала:

- Любимая, родная… я хотела вас обеих. Я очень вас ждала. И любила - всегда. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду жизни.

Перемежая слова поцелуями, смешавшимися со слезами, я ощутила, насколько же это было, оказывается, легко - говорить о своих чувствах… Самое трудное - просто начать.

- Ты мне веришь? - спросила младшую дочь, которая в ответ цеплялась за меня, как за спасательный круг.

- Верю.

Одно ее короткое слово - а мне показалось, что я за