Валерия - Фредерик Марриет

Леди Р** была очень печальна и сказала мне: — Валерия, я предчувствую, что мы больше не увидимся; а я не суеверна. Положа руку на сердце, я могу сказать, что вы единственное существо, к которому чувствовала я истинную привязанность в лета зрелого возраста. Что-то говорит мне: «Не езди во Францию», и между тем что-то меня туда тянет. Если я возвращусь назад, Валерия, надеюсь, что вы будете считать дом мой своим, если обстоятельства заставят вас искать крова. Не скажу ничего более: я знаю, что я странная женщина, но, прошу вас, верьте моей искренней дружбе и всегдашней готовности служить вам. Я обязана вам несколькими месяцами счастья, а это много значит. Да благословит вас Бог, милая Валерия!

Слова ее тронули меня до слез, и голос у меня дрожал, когда я ее благодарила.

— Простимся теперь, — сказала она. — Я уеду поутру, рано; завтра мы не увидимся.

Она положила мне в руку небольшой пакет, поцеловала меня и ушла поспешно к себе в комнату.

Человек любит перемену, это правда; но с ней всегда сопряжено грустное чувство; даже при перемене квартиры, узелки, связки, бумажки и обрывки, валяющиеся по полу, дают какой-то грустный оттенок самому жилищу. На меня это произвело особенное впечатление; в продолжение последнего года я так часто переезжала с квартиры на квартиру, что судьба, казалось мне, избрала меня своею игрушкой. Я сидела в своей спальне; вещи мои были уложены, но еще не связаны; я думала о последнем разговоре с леди Р**, и мне было очень грустно. Данный мне ею пакет лежал еще не вскрытый на столе.

Вдруг кто-то постучался в дверь. Я думала, что это горничная леди Р**, и сказала: «Войдите».

Вошел Лионель.

— Это вы, Лионель? Что вам?

— Я знал, что вы еще не спите, и подумал, что ведь мы уедем завтра рано, и некому будет связать ваши вещи; так вот я и пришел помочь вам теперь, если надо, мисс Валерия.

— Благодарю вас, Лионель, за внимание. Я замкну ящики, а вы обвяжите их веревками.

Когда это было сделано, он сказал мне:

— Прощайте, мисс Валерия. Мы скоро увидимся.

— Скоро? Едва ли, Лионель. Леди Р** располагает проездить не меньше полугода.

— Да я-то не располагаю, — отвечал он.

— Напрасно, если вы думаете отказаться от такого выгодного места. Вы получаете необыкновенное жалованье: двадцать фунтов в год, не так ли?

— Да, мисс Валерия. В другом месте не дадут мне и половины: но есть причины, которые заставляют меня оставить службу леди Р**. За что дает она мне двадцать Фунтов в год? Я должен и хочу это узнать. Не за красоту же она мне платит так дорого; вам — дело другое, вам она может дать и двести, и все-таки даст мало.

— Пора вам идти, Лионель. Теперь не время говорить комплименты. Прощайте.

Я затворила за ним дверь и легла. Сон мой был крепок и продолжителен, как всегда бывает после душевного волнения. Я проснулась около десяти часов утра; на звонок явилась ко мне кухарка и сказала, что кроме нее и меня никого уже нет в доме. Я встала и, проходя мимо стола, заметила другой пакет возле того, который дала мне накануне леди Р**. Он был адресован на мое имя, и я вскрыла его. В нем нашла я миниатюрный портрет леди Р**, снятый с нее в молодости; она была в то время, как видно, очень хороша собою. Внизу было написано: «Семпрония в восемнадцать лет. Храните его на память обо мне, Валерия, и не раскрывайте приложенной к нему бумаги, пока не получите на то моего позволения или не услышите о моей смерти».

Я положила портрет на стол и вскрыла пакет, полученный мною от леди Р** накануне. В нем было сто фунтов стерлингов, то есть почти вдвое против того, что мне следовало получить. Все это навело на меня еще большую грусть, и я глубоко вздохнула, пряча вещи в шкатулку. Время летело; я обещала приехать к леди М** в час, как скоро она пришлет за мною экипаж. Я поспешила одеться, собрала мои остальные вещи и пошла завтракать. За завтраком получила я письмо. Оно было адресовано в дом леди Батерст, а оттуда переслано в дом леди Р**. Оно было от мадам Паон; вот что она мне писала:

«Любезная мадмуазель де Шатонеф!

Так как вы, вероятно, не читаете французских газет, то я извещаю вас, что предсказания ваши касательно господина Г** сбылись. Через месяц после свадьбы он бросил жену и начал проводить все время за игорным столом, возвращаясь домой только за новыми деньгами. Наконец, она отказала ему в этом. Он пришел в ярость и ударил ее. На прошедшей неделе она подала просьбу о разводе, и дело решено в ее пользу; она избавлена от чудовища и сохранила свое имение. Вчера поутру она была у меня, показала мне ваше письмо и спросила меня, не переписываюсь ли я с вами, и нельзя ли вас уговорить возвратиться к ней. Я, разумеется, не могла сказать ей об этом ничего положительного; но я уверена, что если вы произнесете словопрощения, то она напишет к вам и будет просить вас к себе. После вашего письма к ней, я думаю, это иначе и быть не может. Решите сами. Жду от вас скорого ответа. Мадам д'Альбре бывает у меня почти каждый день и ждет его с нетерпением.

Ваша Эмилия Паон, урожденная Мерсе».

Я с той же почтой отвечала ей следующее:

«Любезная мадам Паон!

От всей души прощаю я мадам д'Альбре, но при всем том не могу принять ее приглашения. Вспомните, что она обвинила меня перед всеми своими знакомыми в неблагодарности и клевете. Как же явиться мне в обществе, из которого я была изгнана за такое поведение? Или я, действительно, виновата, и в таком случае не заслуживаю ее покровительства, или не виновата, и следовательно жестоко оскорблена тем, что она так больно дала мне почувствовать мою зависимость и вытолкнула меня в свет с запятнанной репутацией. Могу ли я жить у нее спокойно после такой несправедливости? И ловко ли ей самой будет представить меня опять как своюprotegee?He придется ли ей краснеть при каждой встрече с нашими общими знакомыми? Уверьте ее в том, что я забываю все прошедшее и желаю ей всякого счастья; но возвратиться к ней я не могу. Скорее умру с голода. Если бы она знала, что вытерпела я вследствие ее поступка, она пожалела бы обо мне, вероятно, больше, но что сделано, то сделано. Прошедшего не воротить. Прощайте, мадам Паон. Благодарю вас за участие.

Ваша Валерия».

У меня было очень тяжело на сердце, когда я писала эти строки, и я уехала к леди М** в Сент-Джемс-сквер в мрачном расположении духа. Если бы улыбки, приветствия и пожатия рук могли меня утешить, в них не было недостатка. Мне показали все комнаты внизу, потом комнату леди М**, комнаты ее дочерей и, наконец, мою. Я была рада, когда осталась одна и могла заняться приведением моих вещей в порядок.

Назначенная для меня комната была очень удобна и убрана лучше комнат дочерей леди М**, и вообще я играла роль гостьи, а не гувернантки. Горничная была со мною очень учтива и, помогая мне убирать вещи, не пробовала быть со мною фамильярною.