Пианино на лямке - Поль Берна

Фантомас медленно обогнул поперечную стенку. Нанар грамотно вёл хозяина строго по тротуару.

— Пошли! — сказала Марион. — Теперь наш выход.

Они все разом высыпали из укрытия. Слепой был предупреждён: топот десяти пар детских ног не удивил его. Марион остановила товарищей перед воротами. Мягкий и золотистый уже вечерний свет падал на неподвижную листву и на крышу серого дома. Двери террасы и окна были распахнуты навстречу наступающей прохладе. Под каштанами стояло кресло мадам Боллаэр, но в парке не видно было ни души.

— Мы все здесь, — как можно мягче сказала Марион. — И вы пришли туда, куда надо…

Слепой склонил голову, не проронив ни слова, и продолжал играть. Потом остановился у ворот и повернулся к парку. Окружённый притихшими детьми, слепой заиграл громче. Слышанный столько раз цыганский романс огласил безлюдный парк с какой-то новой силой; вкрадчивый и в то же время властный, он заглушал щебет птиц в соседних садах.

Фернан первым уловил какое-то движение в зелёной тени парка. Он легонько подтолкнул локтем Марион.

Миниатюрная лёгкая фигурка вприпрыжку мелькала между кустами, то озарённая солнцем, то укрытая густой тенью. Вот она замерла, постояла неподвижно, а потом — ребята затаили дыхание — потом показалась уже на аллее, ведущей к воротам.

Широко раскрыв удивлённые глаза, мальчик лет десяти робко подходил всё ближе к ним — к слепому и его собаке, к источнику этой завораживающей музыки, будившей эхо в заброшенном тупике. Бледный, белокурый, в белоснежных шортах и рубашке, он был такой маленький и худенький, что можно было принять его за девочку.

Ещё несколько шагов — и он был уже у ворот. Держась обеими руками за решётку, он прильнул лицом к просвету между прутьями и недоуменно вглядывался в странную группу, состоящую из слепого музыканта и десятерых ребят.

Слепой услышал лёгкие шаги и похрустывание гравия. Он инстинктивно поднял голову, оказавшись лицом к лицу с ребёнком за воротами. Музыка зазвучала совсем нежно, словно манила куда-то.

Прошло несколько секунд… и вдруг мальчик как будто что-то вспомнил. Он тихонько просунул руку между прутьями и протянул её к большому чёрному псу.

— Тоби! — дрожащим голоском позвал он.

Тоби-Нанар никогда не оставался глух к приветливому обращению. Он подскочил к решётке и с готовностью дал себя погладить.

Ребята оторопело смотрели на всё это, не смея шелохнуться. Казалось, малейшее движение или звук могут спугнуть неожиданное видение, как смогла сыгранная на аккордеоне мелодия вызвать из укрытия того, кого прятали в этом глухом закоулке Лювиньи.

Марион, осведомлённая лучше остальных, догадывалась, что происходит в душе маленького затворника. Он явно вспомнил мелодию; ему казалось, что он узнал собаку; но вид слепого ни о чём ему не говорил.

Он вдруг убрал руку обратно за решётку, пытливо вгляделся в застывшее лицо музыканта, которому синие очки придавали ещё более отстранённый вид, и Марион увидела, как детское личико омрачила тень печали и обманутой надежды.

И тут всё разом изменилось. Из дома вылетел месье Боллаэр и с криком кинулся к воротам. На этот крик выбежала из поперечной аллеи его жена. Увидела ребёнка, вцепившегося в решётку, чёрную фигуру слепого по ту сторону ворот и поспешила следом за мужем.

Месье Боллаэр подбежал к воротам. Сгребя ребёнка в охапку, он оторвал его от решётки и толкнул в объятия вовремя подоспевшей запыхавшейся жены. Мадам Боллаэр, смертельно бледная, быстрым шагом направилась к дому, таща за руку мальчика. Тот поминутно оглядывался, и лицо у него было огорчённое и растерянное.

Теперь уже месье Боллаэр вцепился в решётку.

— Уходите прочь! — истошно закричал он. — Не то позвоню в комиссариат…

Слепой перестал играть, но не тронулся с места. Только его застывшее лицо стало ещё бледнее.

— Пожалуйста, звоните, — спокойно сказал Габи. — Улица-то общая, по ней можно ходить всем. А у слепого есть разрешение от муниципалитета, чтоб играть на улицах. Так что никто не вправе запретить ему зарабатывать себе на хлеб… А вы-то чего так боитесь?

Месье Боллаэр уставился на детей безумным взглядом и вдруг закатился истерическим смехом.

— Бедные несмышлёныши! — воскликнул он. — Давайте, давайте, водите хороводы вокруг этого нелюдя! Пять лет назад его портрет был во всех газетах, и награду за него назначили — десять миллионов, за живого или мёртвого. Что вы про него знаете? Ничего! Он заманивает вас своим аккордеоном, а вы и рады ходить за ним хвостом. Нашли, понимаешь, самого безобидного!..

Ребята один за другим расступились, так что вокруг Фантомаса образовалась пустота. Только Марион и Фернан продолжали стоять рядом.

— Больше он никому не может причинить зла, — сказала Марион, улыбаясь месье Боллаэру. — Он слепой. Что он нам сделает? Не съест же…

С этими словами она оглянулась на товарищей. Габи подошёл первым, за ним — Зидор и Жуан-Испанец, четверо младших и, наконец, отъявленный трус, толстяк Татав. Им, похоже, было стыдно, что поддались панике.

— Ладно, проехали, — сказала им Марион. — Но если бы вы не вернулись, мы с Фернаном ушли бы из команды.

Между тем Сто Су на миг высунул из чердачного окна свою опухшую красную физиономию — поглядеть, что творится на улице. Увидев перед воротами слепого, окружённого детьми, а за воротами — домовладельца, клошар поспешно спрятался, правда, не настолько быстро, чтоб это укрылось от острых глаз Марион.

Месье Боллаэр в последний раз оглядел слепого, словно хотел запечатлеть в памяти каждую черту его лица.

— Ладно, ребятки, идите! — сказал он смягчившимся голосом. — Так будет лучше для всех…

Потом отвернулся и быстро зашагал к дому.

— Ребёнка здесь уже нет? — спросил слепой у Марион так тихо, что даже она еле расслышала.

— Мадам Боллаэр увела его в дом, — ответила девочка. — Сегодня ждать больше нечего.

— Пошли, — сказал слепой, нашаривая поводок Нанара.

Ребята расступились, пропуская его. Габи вопросительно глянул на Марион.

— Мы с Фернаном немножко задержимся, — тихо сказала она. — Веди всех в тупик Заложников, мы скоро туда к вам подойдём.

На солнце набежала туча, накрыв забытую улицу унылой серой тенью. Габи с товарищами ушли вслед за слепым. Ребята немного дулись, но никто не решился спорить с Марион.

Та дождалась, чтобы они скрылись из виду, потом кивнула Фернану. Оба по-кошачьи бесшумно вскарабкались по ветхой лестнице гаража. Чердачное окно зияло чёрным провалом. Фернан, расхрабрившись, заглянул в логово клошара.

Сто Су сидел на куче тряпья, служившей ему постелью. Всем своим видом он выражал испуг и угрозу, как дикий зверь, застигнутый врасплох в своей норе.

— Что вы тут забыли? — хрипло заворчал он. — Это мой дом! Сейчас вот как спихну с лестницы…

— Ваш дом? — с иронией спросила Марион.

— Вот именно! Я первый тут поселился, — огрызнулся клошар. — Вот уж больше десяти лет ночую в этой крысиной норе…

— А если мы про вас расскажем месье Боллаэру? — невозмутимо продолжала Марион.

Сто Су тут же сбавил тон.

— Да что ж это такое-то, в самом деле! — заныл он. — Мало мне бед на мою разнесчастную голову! Не можете, что ли, оставить старика в покое и держать язык за зубами? Вам-то какая радость, если меня отсюда выпрут?

— Не бойтесь, я пошутила, — успокоила его Марион. — Можно войти? Мы на минутку.

Сто Су нехотя кивнул. Марион и Фернан пролезли в низкую, тесную каморку, заваленную каким-то непонятным хламом, тряпьём и старыми газетами.

Они уселись на пол перед старым пьяницей, глядевшим на них с явным недоверием.

— Если вы тут живёте уже больше десяти лет, — начала Марион, — то, наверно, много чего видели и слышали?..

— Ничегошеньки! — возразил клошар. — Здесь было самое тихое и спокойное место в Лювиньи — ни тебе соседей, ни легавых, никого! И взбрело же в голову этому Боллаэру купить целый парк и поселить тут свою семейку! Теперь я и спать толком не сплю, только вполглаза… Так-то они соседи ничего, тихие, но я уже не чувствую себя здесь дома…

— Ну надо же! — сочувственно откликнулась Марион.

— Да, — продолжал жаловаться Сто Су, — заявились посреди ночи три недели назад на здоровом таком красном грузовике, и давай мебель выгружать, и чемоданы, и тюфяки, и уж не знаю чего! Боллаэр этот, а с ним братья Пирс, английцы из гаража, и ещё два шофёра. И пошёл тарарам до самого утра — сгружают, в дом таскают… А я всю ночь глаз не сомкнул и носу высунуть не смел. Ну, они-то думали, кругом никого, тут же все дома нежилые — и в разговорах не стеснялись…

— А о чём они говорили? — спросил Фернан.

— Да так, о том о сём, — уклончиво ответил Сто Су. — Я выпивши был, не больно-то помню…

Он замолчал, хмуро глядя на незваных гостей.