Похоронное бюро «Хэйзел и Смит» - Мария Сергеевна Руднева

вид трости с широкими рукоятками.

Золотые волосы струились по спине, свободные от тягости прически. Казалось, Дора уже перестала придавать значение условностям этого мира.

Свет из окна падал ей за спину, и волосы сияли золотистой дымкой, как на картинах Россетти, а лицо оставалось в тени до того момента, как я не подошел совсем близко.

Она улыбнулась мне – а я ужаснулся.

Дора была невероятно бледна и походила на живой труп. Худые щеки и запавшие глаза делали ее лицо похожим на череп. Даже голубые глаза утратили былой блеск и яркость, в них читалась лишь бесконечная усталость. Раньше я мог смотреть на Дору как в зеркало. В детстве мы забавлялись этой игрой, поправляя прически и одежду друг друга. Сейчас же в нас не осталось сходства.

В прошлый раз, когда мы виделись, она выглядела намного лучше. Болезнь уничтожала ее изнутри с чудовищной скоростью.

– Дориан! – бледные губы улыбались, натягивая сухую кожу на лице. – Я и не надеялась, что ты отзовешься… А ты и в самом деле приехал. Как это чудесно!

Я опустился перед ней на колени и взял ее иссохшие руки в свои.

– Моя милая… – пробормотал я. – Оливер меня совсем напугал…

– О, он всего лишь привык говорить правду, без хождения вокруг да около, – она ласково погладила мои пальцы. – Он человек прямой, деловой и не любит лишних слов…

– Он не обижает тебя?

– Что ты, что ты! – она засмеялась. – Лучшего мужа я и желать не могла. Я так рада, что он прислушался ко мне и пригласил именно тебя.

– Я здесь, я здесь, – я поднес ее ладонь к губам и нежно поцеловал запястье.

– Мой милый… – она склонилась ко мне и заговорщицки прошептала: – Ты все еще видишь призраков? Как в детстве?

– Я никогда не переставал их видеть, – я тряхнул волосами.

Я столько всего не рассказывал ей!

– Представляешь, я живу в одном доме с призраком, и он мой хороший товарищ и много помогает…

– Ты так воодушевился, – Дора хихикнула. – Знаешь, почему я просила Оливера пригласить тебя?

– Почему?..

– Я не хочу… – она приблизила губы к моему уху: – Не хочу стать призраком. Похорони меня надежно. Не дай ничему важному остаться на земле. Я хочу уйти и стать свободной. Пожалуйста, Дориан…

На глаза навернулись слезы.

Я не знал что ответить, пауза затягивалась, и Дора потребовала громче:

– Пообещай мне! Если не ты, то кто? Ты точно будешь знать, если что-то пойдет не так!

– Если что-то пойдет не так, я с тобой же и посоветуюсь, – поспешил успокоить я. – Я этим почти каждый день занимаюсь!

– Каждый день? – она подняла брови.

Такое знакомое с детства выражение – на почти незнакомом теперь лице.

Я не нашел ничего лучше, как устроиться поудобнее у ее ног и рассказать о том, как мы с Валентайном работаем на самом деле. У меня не было и секунды сомнений, что она поймет. Дора, ветреная глупышка и одаренная художница, которую я знал в прошлом, исчезла, уступив место новой Доре, пребывающей в тихом ожидании своего часа.

Теперь она почему-то казалась мудрее и старше меня.

– Ты делаешь огромное дело, Дориан, – она ласково погладила меня по щеке. – Ты и твой компаньон. Он хороший человек, правда?

– Да, – я улыбнулся. – Очень хороший. Намного лучше меня. Он щедрый, великодушный и к каждому находит подход…

– Значит, и к тебе тоже нашел? – в ее голосе послышались лукавые нотки.

Я почувствовал, что краснею.

– Если бы за харизму и очарование грозило тюремное заключение, его бы уже арестовали, клянусь тебе!

Дора тихо рассмеялась.

– Я рада.

– Чему?

– Тому, что ты больше не один. И не останешься один, когда я уйду…

Вот та узкая тропинка, на которую я не хотел ступать – но она снова и снова возвращала меня к теме собственной скорой смерти.

– Может быть, ты еще поправишься, – нарочито бодро сказал я.

Но она только покачала головой.

– Дориан, Дориан… Оливер испробовал все что мог. Но эта болезнь неизлечима. Наш семейный врач, очень образованный и одаренный человек, использовал на мне самые новаторские методы лечения, но все безнадежно. Этот червь, разъедающий мою плоть – я так рисую эту болезнь, – сидел во мне с самого детства. Возможно, это наследственный недуг, и я лишь рада, что он не коснулся тебя.

– Ты рисуешь болезнь?

– Да, да, – она просияла. – Я хочу тебе показать. Проводишь меня в мастерскую?

Она шла, опираясь на свои трости, и каждый шаг давался ей с большим трудом – я видел это по бледной закушенной губе и прикрытым глазам. Ей приходилось постоянно останавливаться, чтобы набраться сил для нового шага. Хотя мастерская располагалась всего через две комнаты от ее спальни, путь занял у нас много времени.

Но едва оказавшись в просторной полупустой мастерской, она снова оживилась. Я усадил ее в кресло у окна перед мольбертом.

– Командуй мной! – шутливо поклонившись, предложил я.

– Возьми вот тот альбом, самый верхний, – она подняла руку – даже такое простое движение требовало от нее усилия, – и указала на стопку альбомов, лежащих на сундуке.

Взяв искомое, я снова устроился у ее ног.

– Здесь – только моя болезнь, – пояснила она.

С первой же страницы мне в лицо бросилась черно-алая пустыня с редкими увядающими деревьями и полная серых камней и обглоданных костей животных. Жуткого вида червь извивался, присосавшись к ветви. Зеленые листья около его пасти почернели и свернулись.

В полной тишине я листал альбом, наблюдая, как это странное пространство уничтожает червь. Постепенно из мира пропадали все краски, кроме черной. Последние рисунки были сделаны уже углем, без единого проблеска света.

– Дориан… – Дора положила руку мне на плечо.

Ощутив ее прикосновение, я осознал, что почти не дышал. И что по щекам катились крупные злые слезы.

Дора была… талантливой. Очень талантливой.

До чего же несправедлив порой Господь, раздавая испытания…

– Можно я заберу их? – хрипло спросил я, прижимая к груди альбом.

– Я хотела об этом попросить, – ответила сестра. – И не только этот. Забери все альбомы, спрячь их. Они станут не нужны, когда я уйду. Оливер терпит мои картины только ради меня. Он не считает их ценными. Но моя жизнь здесь, в этих альбомах. Забери их. Так я останусь с тобой.

Я закусил губу. Моих сил хватило только на то, чтобы решительно кивнуть. Конечно, я сделаю все, о чем ты попросишь, сестренка. Разве могу я иначе?

– Спасибо, мой милый… У меня есть еще одна просьба. Тебя не затруднит?

– Все, что захочешь…

– Я хочу написать тебя. Написать твой портрет.

* * *

Следующую пару дней мы провели